ВОВ.. Военно-историческая тема..

[Сергей]

«Теперь и за рубежом сказано, что к убийству поляков не причастна наша страна»©

В России презентовали книгу американского профессора Гровера Ферра, опровергающей "официальную" версию Катынского расстрела.

В Твери состоялась презентация российского издания книги профессора университета Монклер (США) Гровера Ферра: «Катынский расстрел: опровержение «официальной» версии». Этот проект реализовали местные общественники, уточняет портал «Афанасий».

«Хорошо оформленная книга в твердом переплете, насыщенная фотографиями и документами, была издана на средства, собранные через интернет неравнодушными к истории России гражданами», — пишет портал. По словам координатора проекта Максима Кормушкина, «на наш призыв откликнулись люди со всех регионов страны, а также жители ряда зарубежных стран. Было собрано денег больше, чем планировалось». Это позволило дополнительно опубликовать комментарии историков и еще ряд документов из архивов.

Большим достоинством книги «Катынский расстрел: опровержение «официальной версии» является публикация в ней документов из Библиотеки Конгресса США, закрытых для наших соотечественников.

В ходе дискуссии известный политолог Анатолий Вассерман подчеркнул, что

«к любым заграничным источникам и исследованиям в нашей стране прислушиваются гораздо более внимательно, чем к отечественным. Применительно к «катынско-медновской истории» это правило тоже работает».

— Вполне убедительное доказательство того, что поляков в Катынском лесу расстреляли немцы, — отметил Вассерман. — Теперь и за рубежом сказано вполне достаточно того, что к убийству поляков не причастна наша страна, наша власть.

По мнению польского историка Ромуальда Свентека, чье мнение отражено в книге, преступление в Катыни однозначно совершено гитлеровцами. В этом он лично убедился, посетив лагеря Воркуты и Норильска, где общался с немецкими военнопленными, которые были в оккупированном Смоленске.
А в 1952 году в Норильске встретил польского капитана Владислава Жака – свидетеля преступления гитлеровцев под Смоленском.

«От него я узнал, — рассказывает Свентека, — что немцы в самом деле захватили несколько лагерей, расположенных в этом районе с польскими военнопленными и уничтожили их, поскольку это отвечало их интересам. Эта книга важна тем, что в ней обобщены доказательства невиновности СССР в расстреле поляков в 1940 году».

http://newsbalt.ru/news/2017/04/17/...-ubiystvu-poljakov-ne-prihastna-nasha-strana/

 

[Toreador]

«Ночные ведьмы» — это бомбардировочный авиационный полк советских войск, состоявший только из женщин

Во время Второй мировой войны существовал 46-й гвардейский Таманский Краснознамённый ордена Суворова третьей степени ночной бомбардировочный авиационный полк, состоявший только из женщин. Эти женщины летали на крошечных истребителях в глухой ночи, чтобы воевать с немцами.

Они были вооружены и обучены лучше немецких военно-воздушных сил. В ходе боевых действий лётчицы авиаполка произвели 23 672 боевых вылета, многие из которых помогли выиграть важные битвы, как в России, так, позднее, и на территории Германии.

Женщины были настолько хороши и неуловимы, что немецкие солдаты дали им прозвище «Nachthexen», или «Ночные ведьмы». Тактика лётчиц состояла в том, чтобы подлететь к своей цели на определённое расстояние, а затем выключить двигатели, чтобы снизить издаваемый самолётом шум. Они плавно снижались и сбрасывали на противника бомбы, прежде чем кто-либо успевал их заметить.

 

[Toreador]

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО ЕВРЕЙСКОЙ МАТЕРИ СЫНУ.
(письмо Екатерины Савельевны Гроссман, матери выдающегося писателя Василия Семеновича Гроссмана, автора романа «Жизнь и судьба» - одного из лучших литературных произведений XX века)

«Витя, я уверена, мое письмо дойдёт до тебя, хотя я за линией фронта и за колючей проволокой еврейского гетто. Твой ответ я никогда не получу, меня не будет. Я хочу, чтобы ты знал о моих последних днях, с этой мыслью мне легче уйти из жизни.
Людей, Витя, трудно понять по-настоящему... Седьмого июля немцы ворвались в город. В городском саду радио передавало последние известия. Я шла из поликлиники после приема больных и остановилась послушать. Дикторша читала по-украински статью о боях. Я услышала отдалённую стрельбу, потом через сад побежали люди. Я пошла к дому и всё удивлялась, как это пропустила сигнал воздушной тревоги. И вдруг я увидела танк, и кто-то крикнул: «Немцы прорвались!» Я сказала: «Не сейте панику». Накануне я заходила к секретарю горсовета, спросила его об отъезде. Он рассердился: «Об этом рано говорить, мы даже списков не составляли»… Словом, это были немцы. Всю ночь соседи ходили друг к другу, спокойней всех были малые дети да я. Решила - что будет со всеми, то будет и со мной. Вначале я ужаснулась, поняла, что никогда тебя не увижу, и мне страстно захотелось ещё раз посмотреть на тебя, поцеловать твой лоб, глаза. А я потом подумала - ведь счастье, что ты в безопасности. Под утро я заснула и, когда проснулась, почувствовала страшную тоску. Я была в своей комнате, в своей постели, но ощутила себя на чужбине, затерянная, одна. Этим же утром мне напомнили забытое за годы советской власти, что я еврейка. Немцы ехали на грузовике и кричали: «Juden kaputt!» А затем мне напомнили об этом некоторые мои соседи. Жена дворника стояла под моим окном и говорила соседке: «Слава Богу, жидам конец». Откуда это? Сын её женат на еврейке, и старуха ездила к сыну в гости, рассказывала мне о внуках. Соседка моя, вдова, у неё девочка 6 лет, Алёнушка, синие, чудные глаза, я тебе писала о ней когда-то, зашла ко мне и сказала: «Анна Семеновна, попрошу вас к вечеру убрать вещи, я переберусь в Вашу комнату». «Хорошо, я тогда перееду в вашу» - сказала я. Она ответила: «Нет, вы переберетесь в каморку за кухней». Я отказалась, там ни окна, ни печки. Я пошла в поликлинику, а когда вернулась, оказалось: дверь в мою комнату взломали, мои вещи свалили в каморке. Соседка мне сказала: «Я оставила у себя диван, он всё равно не влезет в вашу новую комнатку». Удивительно, она кончила техникум, и покойный муж её был славный и тихий человек, бухгалтер в Укопспилке. «Вы вне закона» - сказала она таким тоном, словно ей это очень выгодно. А её дочь Аленушка сидела у меня весь вечер, и я ей рассказывала сказки. Это было моё новоселье, и она не хотела идти спать, мать её унесла на руках. А затем, Витенька, поликлинику нашу вновь открыли, а меня и ещё одного врача-еврея уволили. Я попросила деньги за проработанный месяц, но новый заведующий мне сказал: «Пусть вам Сталин платит за то, что вы заработали при советской власти, напишите ему в Москву». Санитарка Маруся обняла меня и тихонько запричитала: «Господи, Боже мой, что с вами будет, что с вами всеми будет...» И доктор Ткачев пожал мне руку. Я не знаю, что тяжелей: злорадство или жалостливые взгляды, которыми глядят на подыхающую, шелудивую кошку. Не думала я, что придётся мне всё это пережить.

Многие люди поразили меня. И не только тёмные, озлобленные, безграмотные. Вот старик-педагог, пенсионер, ему 75 лет, он всегда спрашивал о тебе, просил передать привет, говорил о тебе: «Он наша гордость». А в эти дни проклятые, встретив меня, не поздоровался, отвернулся. А потом мне рассказывали, что он на собрании в комендатуре говорил: «Воздух очистился, не пахнет чесноком». Зачем ему это – ведь эти слова его пачкают. И на том же собрании, сколько клеветы на евреев было... Но, Витенька, конечно, не все пошли на это собрание. Многие отказались. И, знаешь, в моём сознании с царских времен антисемитизм связан с квасным патриотизмом людей из «Союза Михаила Архангела». А здесь я увидела, - те, что кричат об избавлении России от евреев, унижаются перед немцами, по-лакейски жалки, готовы продать Россию за тридцать немецких сребреников. А тёмные люди из пригорода ходят грабить, захватывают квартиры, одеяла, платья; такие, вероятно, убивали врачей во время холерных бунтов. А есть душевно вялые люди, они поддакивают всему дурному, лишь бы их не заподозрили в несогласии с властями. Ко мне беспрерывно прибегают знакомые с новостями, глаза у всех безумные, люди, как в бреду. Появилось странное выражение - «перепрятывать вещи». Кажется, что у соседа надежней. Перепрятывание вещей напоминает мне игру. Вскоре объявили о переселении евреев, разрешили взять с собой 15 килограммов вещей. На стенах домов висели жёлтенькие объявленьица - «Всем жидам предлагается переселиться в район Старого города не позднее шести часов вечера 15 июля 1941 года. Не переселившимся – расстрел».

Посмотреть ещё

Ну вот, Витенька, собралась и я. Взяла я с собой подушку, немного белья, чашечку, которую ты мне когда-то подарил, ложку, нож, две тарелки. Много ли человеку нужно? Взяла несколько инструментов медицинских. Взяла твои письма, фотографии покойной мамы и дяди Давида, и ту, где ты с папой снят, томик Пушкина, «Lettres de Mon moulin», томик Мопассана, где «One vie», словарик, взяла Чехова, где «Скучная история» и «Архиерей». Вот и, оказалось, что я заполнила всю свою корзинку. Сколько я под этой крышей тебе писем написала, сколько часов ночью проплакала, теперь уж скажу тебе, о своем одиночестве. Простилась с домом, с садиком, посидела несколько минут под деревом, простилась с соседями. Странно устроены некоторые люди. Две соседки при мне стали спорить о том, кто возьмёт себе стулья, кто письменный столик, а стала с ними прощаться, обе заплакали. Попросила соседей Басанько, если после войны ты приедешь узнать обо мне, пусть расскажут поподробней и мне обещали. Тронула меня собачонка, дворняжка Тобик, последний вечер как-то особенно ласкалась ко мне. Если приедешь, ты её покорми за хорошее отношение к старой жидовке. Когда я собралась в путь и думала, как мне дотащить корзину до Старого города, неожиданно пришел мой пациент Щукин, угрюмый и, как мне казалось, чёрствый человек. Он взялся понести мои вещи, дал мне триста рублей и сказал, что будет раз в неделю приносить мне хлеб к ограде. Он работает в типографии, на фронт его не взяли по болезни глаз. До войны он лечился у меня, и если бы мне предложили перечислить людей с отзывчивой, чистой душой, - я назвала бы десятки имен, но не его. Знаешь, Витенька, после его прихода я снова почувствовала себя человеком, значит, ко мне не только дворовая собака может относиться по-человечески. Он рассказал мне, что в городской типографии печатается приказ, что евреям запрещено ходить по тротуарам. Они должны носить на груди жёлтую лату в виде шестиконечной звезды. Они не имеют права пользоваться транспортом, банями, посещать амбулатории, ходить в кино, запрещается покупать масло, яйца, молоко, ягоды, белый хлеб, мясо, все овощи, исключая картошку. Покупки на базаре разрешается делать только после шести часов вечера (когда крестьяне уезжают с базара). Старый город будет обнесён колючей проволокой, и выход за проволоку запрещён, можно только под конвоем на принудительные работы. При обнаружении еврея в русском доме хозяину - расстрел, как за укрытие партизана. Тесть Щукина, старик-крестьянин, приехал из соседнего местечка Чуднова и видел своими глазами, что всех местных евреев с узлами и чемоданами погнали в лес, и оттуда в течение всего дня доносились выстрелы и дикие крики, ни один человек не вернулся. А немцы, стоявшие на квартире у тестя, пришли поздно вечером -- пьяные, и ещё пили до утра, пели и при старике делили между собой брошки, кольца, браслеты. Не знаю, случайный ли это произвол или предвестие ждущей и нас судьбы? Как печален был мой путь, сыночек, в средневековое гетто. Я шла по городу, в котором проработала 20 лет. Сперва мы шли по пустынной Свечной улице. Но когда мы вышли на Никольскую, я увидела сотни людей, шедших в это проклятое гетто. Улица стала белой от узлов, от подушек. Больных вели под руки. Парализованного отца доктора Маргулиса несли на одеяле. Один молодой человек нёс на руках старуху, а за ним шли жена и дети, нагруженные узлами. Заведующий магазином бакалеи Гордон, толстый, с одышкой, шёл в пальто с меховым воротником, а по лицу его тёк пот. Поразил меня один молодой человек, он шёл без вещей, подняв голову, держа перед собой раскрытую книгу, с надменным и спокойным лицом. Но сколько рядом было безумных, полных ужаса. Шли мы по мостовой, а на тротуарах стояли люди и смотрели. Одно время я шла с Маргулисами и слышала сочувственные вздохи женщин. А над Гордоном в зимнем пальто смеялись, хотя, поверь, он был ужасен, не смешон. Видела много знакомых лиц. Одни слегка кивали мне, прощаясь, другие отворачивались. Мне кажется, в этой толпе равнодушных глаз не было; были любопытные, были безжалостные, но несколько раз я видела заплаканные глаза.
Я посмотрела - две толпы, евреи в пальто, шапках, женщины в тёплых платках, а вторая толпа на тротуаре одета по-летнему. Светлые кофточки, мужчины без пиджаков, некоторые в вышитых украинских рубахах. Мне показалось, что для евреев, идущих по улице, уже и солнце отказалось светить, они идут среди декабрьской ночной стужи. У входа в гетто я простилась с моим спутником, он мне показал место у проволочного заграждения, где мы будем встречаться. Знаешь, Витенька, что я испытала, попав за проволоку? Я думала, что почувствую ужас. Но, представь, в этом загоне для скота мне стало легче на душе. Не думай, не потому, что у меня рабская душа. Нет. Нет. Вокруг меня были люди одной судьбы, и в гетто я не должна, как лошадь, ходить по мостовой, и нет взоров злобы, и знакомые люди смотрят мне в глаза и не избегают со мной встречи. В этом загоне все носят печать, поставленную на нас фашистами, и поэтому здесь не так жжёт мою душу эта печать. Здесь я себя почувствовала не бесправным скотом, а несчастным человеком. От этого мне стало легче. Я поселилась вместе со своим коллегой, доктором-терапевтом Шперлингом, в мазаном домике из двух комнатушек. У Шперлингов две взрослые дочери и сын, мальчик лет двенадцати. Я подолгу смотрю на его худенькое личико и печальные большие глаза. Его зовут Юра, а я раза два называла его Витей, и он меня поправлял: «Я Юра, а не Витя». Как различны характеры людей! Шперлинг в свои пятьдесят восемь лет полон энергии. Он раздобыл матрацы, керосин, подводу дров. Ночью внесли в домик мешок муки и полмешка фасоли. Он радуется всякому своему успеху, как молодожён. Вчера он развешивал коврики. Ничего, ничего, все переживём, - повторяет он - главное, запастись продуктами и дровами. Он сказал мне, что в гетто следует устроить школу. Он даже предложил мне давать Юре уроки французского языка и платить за урок тарелкой супа. Я согласилась. Жена Шперлинга, толстая Фанни Борисовна, вздыхает: «Всё погибло, мы погибли». Но при этом, следит, чтобы её старшая дочь Люба, доброе и милое существо, не дала кому-нибудь горсть фасоли или ломтик хлеба. А младшая, любимица матери, Аля - истинное исчадие ада: властная, подозрительная, скупая. Она кричит на отца, на сестру. Перед войной она приехала погостить из Москвы и застряла. Боже мой, какая нужда вокруг! Если бы те, кто говорят о богатстве евреев и о том, что у них всегда накоплено на чёрный день, посмотрели на наш Старый город. Вот он и пришёл, чёрный день, чернее не бывает. Ведь в Старом городе не только переселённые с 15 килограммами багажа, здесь всегда жили ремесленники, старики, рабочие, санитарки. В какой ужасной тесноте жили они и живут. Как едят! Посмотрел бы ты на эти полуразваленные, вросшие в землю хибарки. Витенька, здесь я вижу много плохих людей - жадных, трусливых, хитрых, даже готовых на предательство. Есть тут один страшный человек, Эпштейн, попавший к нам из какого-то польского городка. Он носит повязку на рукаве и ходит с немцами на обыски, участвует в допросах, пьянствует с украинскими полицаями, и они посылают его по домам вымогать водку, деньги, продукты. Я раза два видела его - рослый, красивый, в франтовском кремовом костюме, и даже жёлтая звезда, пришитая к его пиджаку, выглядит, как жёлтая хризантема.
Но я хочу тебе сказать и о другом. Я никогда не чувствовала себя еврейкой. С детских лет я росла в среде русских подруг, я любила больше всех поэтов Пушкина, Некрасова, и пьеса, на которой я плакала вместе со всем зрительным залом, съездом русских земских врачей, была «Дядя Ваня» со Станиславским. А когда-то, Витенька, когда я была четырнадцатилетней девочкой, наша семья собралась эмигрировать в Южную Америку. И я сказала папе: «Не поеду никуда из России, лучше утоплюсь». И не уехала. А вот в эти ужасные дни мое сердце наполнилось материнской нежностью к еврейскому народу. Раньше я не знала этой любви. Она напоминает мне мою любовь к тебе, дорогой сынок. Я хожу к больным на дом. В крошечные комнатки втиснуты десятки людей: полуслепые старики, грудные дети, беременные. Я привыкла в человеческих глазах искать симптомы болезней - глаукомы, катаракты. Я теперь не могу так смотреть в глаза людям, - в глазах я вижу лишь отражение души. Хорошей души, Витенька! Печальной и доброй, усмехающейся и обречённой, побеждённой насилием и в то же время торжествующей над насилием. Сильной, Витя, души! Если бы ты слышал, с каким вниманием старики и старухи расспрашивают меня о тебе. Как сердечно утешают меня люди, которым я ни на что не жалуюсь, люди, чьё положение ужасней моего. Мне иногда кажется, что не я хожу к больным, а, наоборот, народный добрый врач лечит мою душу. А как трогательно вручают мне за лечение кусок хлеба, луковку, горсть фасоли. Поверь, Витенька, это не плата за визиты! Когда пожилой рабочий пожимает мне руку и вкладывает в сумочку две-три картофелины и говорит: «Ну, ну, доктор, я вас прошу», у меня слёзы выступают на глазах. Что-то в этом такое есть чистое, отеческое, доброе, не могу словами передать тебе это. Я не хочу утешать тебя тем, что легко жила это время. Ты удивляйся, как моё сердце не разорвалось от боли. Но не мучься мыслью, что я голодала, я за все это время ни разу не была голодна. И ещё - я не чувствовала себя одинокой. Что сказать тебе о людях, Витя? Люди поражают меня хорошим и плохим. Они необычайно разные, хотя все переживают одну судьбу. Но, представь себе, если во время грозы большинство старается спрятаться от ливня, это ещё не значит, что все люди одинаковы. Да и прячется от дождя каждый по-своему... Доктор Шперлинг уверен, что преследования евреев временные, пока война. Таких, как он, немало, и я вижу, чем больше в людях оптимизма, тем они мелочней, тем эгоистичней. Если во время обеда приходит кто-нибудь, Аля и Фанни Борисовна немедленно прячут еду. Ко мне Шперлинги относятся хорошо, тем более что я ем мало и приношу продуктов больше, чем потребляю. Но я решила уйти от них, они мне неприятны. Подыскиваю себе уголок. Чем больше печали в человеке, чем меньше он надеется выжить, тем он шире, добрее, лучше. Беднота, жестянщики, портняги, обречённые на гибель, куда благородней, шире и умней, чем те, кто ухитрились запасти кое-какие продукты. Молоденькие учительницы, чудик-старый учитель и шахматист Шпильберг, тихие библиотекарши, инженер Рейвич, который беспомощней ребенка, но мечтает вооружить гетто самодельными гранатами – что за чудные, непрактичные, милые, грустные и добрые люди. Здесь я вижу, что надежда почти никогда не связана с разумом, она - бессмысленна, я думаю, её родил инстинкт. Люди, Витя, живут так, как будто впереди долгие годы. Нельзя понять, глупо это или умно, просто так оно есть. И я подчинилась этому закону. Здесь пришли две женщины из местечка и рассказывают то же, что рассказывал мне мой друг. Немцы в округе уничтожают всех евреев, не щадя детей, стариков. Приезжают на машинах немцы и полицаи и берут несколько десятков мужчин на полевые работы, они копают рвы, а затем через два-три дня немцы гонят еврейское население к этим рвам и расстреливают всех поголовно. Всюду в местечках вокруг нашего города вырастают эти еврейские курганы. В соседнем доме живёт девушка из Польши. Она рассказывает, что там убийства идут постоянно, евреев вырезают всех до единого, и евреи сохранились лишь в нескольких гетто - в Варшаве, в Лодзи, Радоме. И когда я всё это обдумала, для меня стало совершенно ясно, что нас здесь собрали не для того, чтобы сохранить, как зубров в Беловежской пуще, а для убоя. По плану дойдёт и до нас очередь через неделю, две. Но, представь, понимая это, я продолжаю лечить больных и говорю: «Если будете систематически промывать лекарством глаза, то через две-три недели выздоровеете». Я наблюдаю старика, которому можно будет через полгода-год снять катаракту. Я задаю Юре уроки французского языка, огорчаюсь его неправильному произношению. А тут же немцы, врываясь в гетто, грабят, часовые, развлекаясь, стреляют из-за проволоки в детей, и всё новые, новые люди подтверждают, что наша судьба может решиться в любой день. Вот так оно происходит - люди продолжают жить. У нас тут даже недавно была свадьба. Слухи рождаются десятками. То, задыхаясь от радости, сосед сообщает, что наши войска перешли в наступление и немцы бегут. То вдруг рождается слух, что советское правительство и Черчилль предъявили немцам ультиматум, и Гитлер приказал не убивать евреев. То сообщают, что евреев будут обменивать на немецких военнопленных. Оказывается, нигде нет столько надежд, как в гетто. Мир полон событий, и все события, смысл их, причина, всегда одни – спасение евреев. Какое богатство надежды! А источник этих надежд один - жизненный инстинкт, без всякой логики сопротивляющийся страшной необходимости погибнуть нам всем без следа. И вот смотрю и не верю: неужели все мы - приговорённые, ждущие казни? Парикмахеры, сапожники, портные, врачи, печники - все работают. Открылся даже маленький родильный дом, вернее, подобие такого дома. Сохнет белье, идёт стирка, готовится обед, дети ходят с 1 сентября в школу, и матери расспрашивают учителей об отметках ребят. Старик Шпильберг отдал в переплёт несколько книг. Аля Шперлинг занимается по утрам физкультурой, а перед сном наворачивает волосы на папильотки, ссорится с отцом, требует себе какие-то два летних отреза. И я с утра до ночи занята - хожу к больным, даю уроки, штопаю, стираю, готовлюсь к зиме, подшиваю вату под осеннее пальто. Я слушаю рассказы о карах, обрушившихся на евреев. Знакомую, жену юрисконсульта, избили до потери сознания за покупку утиного яйца для ребенка. Мальчику, сыну провизора Сироты, прострелили плечо, когда он пробовал пролезть под проволокой и достать закатившийся мяч. А потом снова слухи, слухи, слухи. Вот и не слухи. Сегодня немцы угнали восемьдесят молодых мужчин на работы, якобы копать картошку, и некоторые люди радовались - сумеют принести немного картошки для родных. Но я поняла, о какой картошке идет речь.
Ночь в гетто - особое время, Витя. Знаешь, друг мой, я всегда приучала тебя говорить мне правду, сын должен всегда говорить матери правду. Но и мать должна говорить сыну правду. Не думай, Витенька, что твоя мама - сильный человек. Я - слабая. Я боюсь боли и трушу, садясь в зубоврачебное кресло. В детстве я боялась грома, боялась темноты. Старухой я боялась болезней, одиночества, боялась, что, заболев, не смогу работать, сделаюсь обузой для тебя и ты мне дашь это почувствовать. Я боялась войны. Теперь по ночам, Витя, меня охватывает ужас, от которого леденеет сердце. Меня ждёт гибель. Мне хочется звать тебя на помощь. Когда-то ты ребенком прибегал ко мне, ища защиты. И теперь в минуты слабости мне хочется спрятать свою голову на твоих коленях, чтобы ты, умный, сильный, прикрыл её, защитил. Я не только сильна духом, Витя, я и слаба. Часто думаю о самоубийстве, но я не знаю, слабость, или сила, или бессмысленная надежда удерживают меня. Но хватит. Я засыпаю и вижу сны. Часто вижу покойную маму, разговариваю с ней. Сегодня ночью видела во сне Сашеньку Шапошникову, когда вместе жили в Париже. Но тебя, ни разу не видела во сне, хотя всегда думаю о тебе, даже в минуты ужасного волнения. Просыпаюсь, и вдруг этот потолок, и я вспоминаю, что на нашей земле немцы, я прокажённая, и мне кажется, что я не проснулась, а, наоборот, заснула и вижу сон. Но проходит несколько минут, я слышу, как Аля спорит с Любой, чья очередь отправиться к колодцу, слышу разговоры о том, что ночью на соседней улице немцы проломили голову старику. Ко мне пришла знакомая, студентка педтехникума, и позвала к больному. Оказалось, она скрывает лейтенанта, раненного в плечо, с обожжённым глазом. Милый, измученный юноша с волжской, окающей речью. Он ночью пробрался за проволоку и нашел приют в гетто. Глаз у него оказался повреждён несильно, я сумела приостановить нагноение. Он много рассказывал о боях, о бегстве наших войск, навёл на меня тоску. Хочет отдохнуть и пойти через линию фронта. С ним пойдут несколько юношей, один из них был моим учеником. Ох, Витенька, если б я могла пойти с ними! Я так радовалась, оказывая помощь этому парню, мне казалось, вот и я участвую в войне с фашизмом. Ему принесли картошки, хлеба, фасоли, а какая-то бабушка связала ему шерстяные носки.
Сегодня день наполнен драматизмом. Накануне Аля через свою русскую знакомую достала паспорт умершей в больнице молодой русской девушки. Ночью Аля уйдёт. И сегодня, мы узнали от знакомого крестьянина, проезжавшего мимо ограды гетто, что евреи, посланные копать картошку, роют глубокие рвы в четырех верстах от города, возле аэродрома, по дороге на Романовку. Запомни, Витя, это название, там ты найдёшь братскую могилу, где будет лежать твоя мать. Даже Шперлинг понял всё, весь день бледен, губы дрожат, растерянно спрашивает меня: «Есть ли надежда, что специалистов оставят в живых?» Действительно, рассказывают, в некоторых местечках лучших портных, сапожников и врачей не подвергли казни. И всё же вечером Шперлинг позвал старика-печника, и тот сделал тайник в стене для муки и соли. И я вечером с Юрой читала «Lettres de mon moulin». Помнишь, мы читали вслух мой любимый рассказ «Les vieux» и переглянулись с тобой, рассмеялись, и у обоих слёзы были на глазах. Потом я задала Юре уроки на послезавтра. Так нужно. Но какое щемящее чувство у меня было, когда я смотрела на печальное личико моего ученика, на его пальцы, записывающие в тетрадку номера заданных ему параграфов грамматики. И сколько этих детей: чудные глаза, тёмные кудрявые волосы, среди них есть, наверное, будущие учёные, физики, медицинские профессора, музыканты, может быть, поэты. Я смотрю, как они бегут по утрам в школу, не по-детски серьезные, с расширенными трагическими глазами. А иногда они начинают возиться, дерутся, хохочут, и от этого на душе не веселей, а ужас охватывает. Говорят, что дети наше будущее, но что скажешь об этих детях? Им не стать музыкантами, сапожниками, закройщиками. И я ясно сегодня ночью представила себе, как весь этот шумный мир бородатых озабоченных папаш, ворчливых бабушек, создательниц медовых пряников, гусиных шеек, мир свадебных обычаев, поговорок, субботних праздников уйдет навек в землю. И после войны жизнь снова зашумит, а нас не будет. Мы исчезнем, как исчезли ацтеки. Крестьянин, который привёз весть о подготовке могил, рассказывает, что его жена ночью плакала, причитала: «Они и шьют, и сапожники, и кожу выделывают, и часы чинят, и лекарства в аптеке продают... Что ж это будет, когда их всех поубивают?» И так ясно я увидела, как, проходя мимо развалин, кто-нибудь скажет: «Помнишь, тут жили когда-то евреи, печник Борух. В субботний вечер его старуха сидела на скамейке, а возле неё играли дети». А второй собеседник скажет: «А вон под той старой грушей-кислицей обычно сидела докторша, забыл её фамилию. Я у неё когда-то лечил глаза, после работы она всегда выносила плетеный стул и сидела с книжкой». Так оно будет, Витя. Как будто страшное дуновение прошло по лицам, все почувствовали, что приближается срок.
Витенька, я хочу сказать тебе... нет, не то, не то. Витенька, я заканчиваю свое письмо и отнесу его к ограде гетто и передам своему другу. Это письмо нелегко оборвать, оно - мой последний разговор с тобой, и, переправив письмо, я окончательно ухожу от тебя, ты уж никогда не узнаешь о последних моих часах. Это наше самое последнее расставание. Что скажу я тебе, прощаясь, перед вечной разлукой? В эти дни, как и всю жизнь, ты был моей радостью. По ночам я вспоминала тебя, твою детскую одежду, твои первые книжки, вспоминала твоё первое письмо, первый школьный день. Всё, всё вспоминала от первых дней твоей жизни до последней весточки от тебя, телеграммы, полученной 30 июня. Я закрывала глаза, и мне казалось - ты заслонил меня от надвигающегося ужаса, мой друг. А когда я вспоминала, что происходит вокруг, я радовалась, что ты не возле меня - пусть ужасная судьба минет тебя.
Витя, я всегда была одинока. В бессонные ночи я плакала от тоски. Ведь никто не знал этого. Моим утешением была мысль о том, что я расскажу тебе о своей жизни. Расскажу, почему мы разошлись с твоим папой, почему такие долгие годы я жила одна. И я часто думала, - как Витя удивится, узнав, что мама его делала ошибки, безумствовала, ревновала, что её ревновали, была такой, как все молодые. Но моя судьба - закончить жизнь одиноко, не поделившись с тобой. Иногда мне казалось, что я не должна жить вдали от тебя, слишком я тебя любила. Думала, что любовь даёт мне право быть с тобой на старости. Иногда мне казалось, что я не должна жить вместе с тобой, слишком я тебя любила.
Ну, enfin... Будь всегда счастлив с теми, кого ты любишь, кто окружает тебя, кто стал для тебя ближе матери. Прости меня. С улицы слышен плач женщин, ругань полицейских, а я смотрю на эти страницы, и мне кажется, что я защищена от страшного мира, полного страдания. Как закончить мне письмо? Где взять силы, сынок? Есть ли человеческие слова, способные выразить мою любовь к тебе?
Целую тебя, твои глаза, твой лоб, волосы. Помни, что всегда в дни счастья и в день горя материнская любовь с тобой, её никто не в силах убить.
Витенька... Вот и последняя строка последнего маминого письма к тебе. Живи, живи, живи вечно...

Мама."

Екатерина Савельевна Витис была расстреляна вместе с другими евреями в Романовке 15 сентября 1941 года, в ходе одной из фашистских операций по уничтожению еврейского населения. Тяжелобольная костным туберкулезом, она шла к могильному братскому рву на костылях. До конца жизни писатель Василий Гроссман писал письма своей погибшей матери.

Роман Василия Гросмана "Жизнь и судьба" оценивается многими как ""Война и мир“ двадцатого века", как из-за прямого влияния романа Толстого на Гроссмана, так и по своему значению. Центральная идея произведения заключается в том, что проявления человечности, происходящие в тоталитарном обществе, вопреки давлению такого общества, являются высшей ценностью.

 

[Toreador]

 

[Сергей]

Сегодня, 72 года назад .Начался штурм Берлина. Прямая трансляция реконструкции из парка «Патриот»

[MEDIASERVICE]https://youtu.be/6OwyTZBhxMc[/MEDIASERVICE]

 

[Toreador]

Прямая трансляция реконструкции из парка «Патриот»

Интересно, спасибо!

Легендарный Севастополь...
Весна 1944 года.

 

[Toreador]

Израиль вспоминает жертв Холокоста

Израильтяне под звуки сирен почтили память жертв Холокоста — геноцида европейского еврейства в годы Второй мировой войны, величайшей трагедии в истории еврейского народа...

О ненависти и равнодушии, которые породили Катастрофу и до сих пор не изжиты человечеством, в Яд ва-Шеме говорил премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху. Ссылаясь на рассекреченные архивы ООН, он обвинил державы антигитлеровской коалиции в том, что они еще в 1942 году знали о разворачивающемся геноциде, были в силах его остановить, разбомбив подъездные пути к концлагерям, но не сделали этого.

"В силах союзников было спасти четыре миллиона евреев – две трети из уничтоженных шести. Державы знали правду, но ничего не делали в то самое время, когда нацисты совершали одно за другим страшные преступления против евреев", — сказал глава израильского правительства.
"Исчезла ли ненависть? Нет, она никуда не делась… Что же касается равнодушия мирового сообщества, то, может быть, хоть здесь что-то изменилось? К сожалению, ответ отрицательный", — заявил он, напомнив о призывах "диктаторских режимов востока" к уничтожению еврейского государства.

 

[Toreador]

Памятная дата в истории:
25 апреля 1945 года в 13:30 (мск) в районе г. Торгау на Эльбе произошла встреча советских и американских войск. Легендарная встреча на Эльбе стала высшей точкой в союзнических отношениях антигитлеровской коалиции.

Посмотреть ещё

Приближаясь к Эльбе, наши бойцы и офицеры знали, что здесь, в Саксонии, произойдет первая встреча с войсками наших англо-американских союзников. Каждый день люди, сражающиеся по эту сторону Эльбы, с нетерпением ждали сводки о продвижении частей союзных войск, подходивших к Эльбе с запада. На штабной карте можно было проследить, как все ближе и ближе подходят друг к другу две линии фронта. Между ними лежала Эльба, и расстояние, отделявшее нас от союзников, сокращалось с каждым часом.
Первыми вступили в соприкосновение с частями 1-й американской армии наши радисты. Разговор между нашими и американскими радистами происходил в момент, когда передовые части 1-го Украинского фронта находились уже менее чем в тридцати километрах от американцев. Немецкие станции пытались заглушить разговор, но неудачно.
— Скоро встретимся с вами, — радировали американцам наши радисты. — Мы знаем ваше расположение. Наши танки приближаются к вам. Делаем все, чтобы скорее встретиться с вами.
В передовых частях 1-й американской армии оказались среди радистов люди, знающие русский язык. Они поддерживали связь с нашими радистами, передавая им привет от американцев, сообщая о том, что во всех частях 1-й американской армии с волнением ждут встречи с Красной Армией.
Где произойдет встреча? Кто первым пожмет руку американцу?
Встреча на Эльбе. В. Стариков, В. Полторацкий, А. Булгаков. «Известия», 28 апреля 1945 года

ДИРЕКТИВА ЖУКОВА
«При встрече наших войск с американскими или английскими войсками руководствоваться следующим:
1. Старшему войсковому начальнику, на участке которого произошла встреча, в первую очередь связаться со старшим начальником американских или английских войск и установить повсеместно с ним разграничительную линию согласно указаниям Ставки...
Никаких сведений о наших планах и боевых задачах наших войск никому не сообщать.
2. Инициативу в организации дружеских встреч на себя не брать.
При встречах с союзными войсками относиться к ним приветливо. При желании американских или английских войск организовать торжественную или дружескую встречу с нашими войсками, от этого не отказываться и высылать своих представителей. О всех такого рода приглашениях немедленно докладывать по команде и посылать своих представителей в каждом случае с разрешения старшего начальника не ниже командира корпуса. После такой встречи нашим войскам приглашать к себе представителей американских или английских войск для ответной встречи. Приглашения представителей американских или английских войск для ответной встречи осуществлять с разрешения старших начальников не ниже командира корпуса. Офицеров и генералов, выделенных в качестве представителей для участия в дружеских встречах с представителями американских или английских войск, а также выделенных для участия в ответных встречах, тщательно инструктировать о поведении и порядке взаимоотношений с представителями американских или английских войск в соответствии с требованиями настоящей директивы, обращая при этом особое внимание на сохранение военной тайны.
3. Нашим войскам во всех случаях быть образцом дисциплинированности и порядка. Всему генеральскому и офицерскому составу строго соблюдать форму одежды и иметь опрятный вид. Этого же потребовать от всех войск, которые могут иметь соприкосновение с частями американских или английских войск.
В случаях посещения наших частей представителями американских или английских войск обратить особое внимание на четкий порядок и организацию их встречи. Прием этих представителей в рабочих помещениях штаба не производить, а иметь для этой цели специально подготовленные помещения.
4. О всех случаях встреч с союзными войсками доносить в штаб фронта с указанием места, времени и нумерации встретившихся частей.
Командующий войсками 1-го Белорусского фронта Маршал Советского Союза Г. Жуков.
Член Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант Телегин.
Начальник штаба 1-го Белорусского фронта генерал-полковник Малинин».
Директива командующего войсками 1-го Белорусского фронта командующим армиями фронта о действиях советских войск при встрече с войсками союзников № 00604/оп 24 апреля 1945 г.

БОРИС ПОЛЕВОЙ ЗНАЛ ЗАРАНЕЕ
Утром меня снова вызвал генерал Петров. Он сидел за большим письменным столом. Был строг, официален, в кителе с орденскими лентами, застегнутом на все пуговицы.
— Товарищ подполковник, — сказал он сухо. — Передаю вам задание командования. На Втором Украинском вы у нас действовали по части иностранных дел. Помните, и ко мне привозили в армию югославскую военную делегацию. Так вот, вам задание по этой же, по иностранной части.
— Но я же… Такие события, я же корреспондент «Правды»!
— Но прежде всего вы офицер Красной Армии, не так ли, голубчик? Карта с вами?
— Так точно.
— Соблаговолите найти на ней город Торгау, что на Эльбе.
— Нашел. Это в районе действий армии Жадова?
— Точнее говоря, корпуса генерала Бакланова. Так вот, завтра, 25 апреля, в этом месте произойдет историческое событие, между прочим, небезынтересное вам и как корреспонденту. Встреча союзнических армий, нашей и американской. Сегодня вечером соблаговолите быть там. Свяжитесь с товарищами из армейского седьмого отдела и действуйте вместе. Машина в порядке?
Полевой Б. Н. До Берлина - 896 километров. М., 1978

ГЕНЕРАЛ РУСАКОВ ДОЛОЖИЛ
Около четырнадцати часов 25 апреля генерал Русаков доложил, что в тринадцать часов тридцать минут в районе Штрельт (четыре километра северо-западнее Ризы) гвардейцы 6-й роты 175-го гвардейского стрелкового полка во главе с командиром роты старшим лейтенантом Г.Голобородько встретили группу военнослужащих, следовавшую с запада. Как выяснилось, это были разведчики 69-й пехотной дивизии 1-й армии США, которыми командовал лейтенант Котцебу.
Генерал-полковник Г.В. Бакланов
Части 34 гвардейского стрелкового корпуса (гв. ск), продолжая наступление с утра 25.04.1945 г. передовыми частями форсировали реку Эльба и соединились с частями 1-й американской армии...
Командир 34 гв. ск, гв. генерал-майор Бакланов.
Начальник штаба гв. полковник Мательман.
Доклад Бакланова

НЕУЖЕЛИ РУССКИЙ?
Котцебу въехал в небольшую деревушку Леквитц всего в двух милях от Эльбы. И вдруг на центральной улочке он увидел всадника, въезжавшего во двор одного из домов. Американцам сразу бросился в глаза непривычный внешний вид всадника, одетого в странную военную форму. Это явно был не немец. Неужели русский?
Американцы поспешили вслед за всадником и въехали во двор того же дома. Сомнений быть не могло: то был советский военнослужащий, беседовавший с собравшимися вокруг него иностранными работниками, вывезенными немцами.
На часах было 11.30. Это был исторический момент: первый контакт между союзными армиями и советскими войсками был установлен.
Находившийся в составе группы Котцебу С. Ковальски, знавший русский язык, попытался узнать у советского солдата, где найти его командира. Но русский, как подчеркивается в американских источниках, был замкнут и отнесся к встрече с подозрением. Скорее всего, он просто не понимал «исторической значимости» своего приключения. Махнув рукой на восток, русский солдат лишь изрек: «Там...» Затем он показал на одного из стоявших поблизости польских работников и сказал, что тот может лучше показать дорогу. Вскочив в седло, странный всадник пустился галопом прочь.
Взяв в качестве проводника поляка, разведгруппа Котцебу выехала в направлении Эльбы. Через некоторое время, выйдя на берег реки, американцы увидели на другом берегу большую группу солдат и военной техники. Котцебу взял бинокль. Сомнений быть не могло. Перед ним были русские. Сверкавшие на ярком весеннем солнце медали на груди солдат подтверждали этот вывод.
Американцы выпустили две зеленые ракеты, чтобы дать понять русским, кто перед ними. И хотя солдаты на том берегу Эльбы не ответили красными ракетами, они спустились к самой кромке воды. Поляк-проводник прокричал на русском языке, что вместе с ним — американцы.
На берегу реки солдаты Котцебу увидели лодку, прикованную цепью к причалу. Взорвав цепь, американский лейтенант с пятью своими солдатами переправился через Эльбу.
На восточном берегу реки их встречали советский майор и два солдата, один из которых успел даже сделать исторический снимок рукопожатия на Эльбе.
Через несколько минут, как пишут американские источники, к группе Котцебу подъехал подполковник Александр Гардиев, командир 175-го стрелкового полка. Он сказал, что намерен представить группу союзников командиру дивизии. Майор предложил американцам вернуться назад, на западный берег Эльбы, а затем подняться к северу до паромной переправы у населенного пункта Крейнитц. Там в присутствии двух кинооператоров должна была состояться официальная церемония встречи союзников.
Вернувшись на западный берег, Котцебу послал один из своих джипов в Кухрен, чтобы передать по радио информацию о встрече в штаб своего 273-го полка. Однако, к сожалению, лейтенант указал ошибочные координаты своего местоположения.
Лейтенант Котцебу подписал свое донесение в 13.30. Полковник Адамс получил его через два часа:
«Задача выполнена. Принимаю меры к организации встречи представителей командования сторон. Настоящее местоположение 8717. Потерь нет».
Лавренов С. Я., Попов И. М. Крах Третьего рейха. М, 2000

КАК ЭТО ПРОИЗОШЛО
В донесениях наших передовых частей, вышедших 23 апреля на Эльбу, в тех пунктах, которые я назвал, присутствия американских частей не отмечалось. Только 25 апреля 1945 года, к величайшей и искренней радости наших воинов, состоялась эта историческая встреча.
Как же это произошло?
25 апреля в 13 часов 30 минут в районе Стрела, северо-западнее Ризы, воины 7-й роты 173-го гвардейского стрелкового полка 58-й гвардейской дивизии во главе с командиром роты гвардии старшим лейтенантом Григорием Степановичем Голобородько, в прошлом полтавским слесарем, заметили группу военных, двигавшуюся с запада. Наши по привычке насторожились, но солдатское чутье подсказало им, что там. впереди, не те, с кем они дрались на протяжении всей войны. Все же, приняв боевой порядок, подразделение Голобородько двинулось навстречу неизвестным. Как вскоре оказалось, это была разведгруппа 69-й пехотной дивизии 1-й американской армии. Разведгруппой командовал первый лейтенант Л. Коцебу, бывший студент из Техаса, с ним были сержанты и солдаты Д. Полонский, М. Шульман, Г. Ситник (награжденный впоследствии нашим орденом Красной Звезды), Форестер и другие.
Примерно на час позже в районе Торгау воины 2-го батальона 173-го гвардейского стрелкового полка той же 58-й гвардейской дивизии заметили, что с колокольни городской церкви подает сигналы какой-то человек в военной форме. Гвардии лейтенант А. С. Сельвашко попытался объясниться с ним по-немецки, но из этого ничего не вышло. Наши солдаты сделали несколько выстрелов в воздух и вдруг услышали знакомые слова: «Москва — Америка!» Нашим красноармейцам стало ясно, что на церковной колокольне американец. Это был солдат той же 69-й пехотной дивизии. Затем подошел офицер, который заявил, что они являются разведчиками 69-й пехотной дивизии 1-й американской армии, и попросил нашего офицера съездить с ним в штаб батальона, находившийся километрах в пятнадцати от места встречи.
Как потом выяснилось, это была группа младшего лейтенанта Уильяма Д. Робертсона.
Жадов А. С. Четыре года войны. М., 1978

http://histrf.ru/lenta-vremeni/event/view/vstriecha-na-el-bie

 

[Toreador]

Герой-лётчик Виктор Талалихин, 1941 год.
Первый, кто произвёл таран в ночном воздушном бою, сбив на подступах к Москве вражеский бомбардировщик.

 

[Toreador]

[MEDIASERVICE]https://youtu.be/3O6pnsfn5ig[/MEDIASERVICE]

 

[Talamasca]

Ирена Сендлер

Во время нацисткой оккупации Польши, Сендлер жила в Варшаве (до этого она работала в городских отделах Социальной защиты Отвоцка и Тарчина). В начале 1939 года, когда нацисты захватили Польшу, она начала помогать евреям. Ирена вместе с помощниками подготовила около 3000 фальшивых документов, чтобы помочь еврейским семьям, и позже присоединилась к подпольной организации сопротивления «Зегота». Помогать в то время евреям было крайне рискованно, так как немедленному расстрелу могли быть подвергнуты все ее родные и близкие, если бы в их жилище нашли прячущегося еврея.

Будучи работницей отдела социальной защиты, она имела специальное разрешение для допуска в варшавское гетто. По должности ей необходимо было проверять жителей гетто на признаки возникновения тифа, так как немцы очень боялись его распространения. Сендлер буквально разрывалась на части, чтобы помочь наиболее нуждающимся еврейским семьям из 350 тысяч узников: «Это был настоящий ад: люди сотнями умирали прямо на улицах, и весь мир молча на это смотрел». Ирена организовала целую систему помощи, используя деньги городской администрации и благотворительных еврейских организаций. Она носила в гетто еду, предметы первой необходимости, уголь, одежду. Летом 1942 года, когда началась депортация евреев из гетто в лагеря смерти, Ирена решила, что нельзя терять времени.

Она выносила детей из еврейского гетто в коробках, чемоданах, а также на тележках. Под предлогом проверки санитарных условий во время вспышек эпидемий тифа, Сендлер приходила в гетто и вывозила из него маленьких детей в машине скорой помощи, иногда маскируя их под видом багажа или ручной клади. Она также использовала старое здание суда на окраине варшавского гетто как основной пункт для передачи детей, которых оставляли в польских семьях, варшавских приютах или монастырях. Сендлер тесно сотрудничала с социальной работницей и католической монахиней Матильдой Геттер. Данные о вывезенных детях Ирена записывала и складывала в банки, которые закапывала под деревом в саду подруги. В этих банках хранилась информация о настоящих и вымышленных именах детей, а также данные о том, куда они были отвезены и к какой семье принадлежали изначально. Это делалось для того, чтобы после окончания войны детей можно было вернуть в их семьи.

Ее список из 2500 человек, который в два раза длиннее знаменитого списка Оскара Шиндлера, принес ей медаль «Праведник мира» в 1965 году. И позже ей пришлось ждать 18 лет, прежде чем она смогла поехать в Израиль, чтобы посадить свое дерево на аллее памяти.

После войны Ирена Сендлер раскопала свой тайник с данными о спасённых детях и пыталась найти их родителей, однако большинство родителей погибли в концлагерях.

В 2006-м году польский президент и премьер-министр Израиля выдвинули кандидатуру Сендлер на Нобелевскую премию. Год назад Ирена Сендлер стала кавалером польского ордена Улыбки – единственного в мире ордена, который присуждается взрослым детьми.

Президент Польши Александр Квасневский наградил в 2003 году Ирену Сандлер Орденом Белого Орла.

 

[Talamasca]

 

[Toreador]

Детская фабрика крови для гитлеровцев — концлагерь смерти Саласпилс.

Концлагерь детей для крови гитлеровцев

Кровь у детей брали до тех пор, пока они не умирали. Трупы уничтожали в печах крематориев или сбрасывали в утилизационные ямы…

Большинство детей в Краснобережном лагере долго не задерживалось: их кровь нужна была на западе. В крытых брезентовых машинах их отправляли в другие лагеря. Ближайший — Саласпилс. Этот концентрационный лагерь был создан нацистами в 1941 году на территории Латвии. Сюда привозились дети из Белоруссии, Псковской и Ленинградской областей, захваченные во время карательных операций.

Официальное название — Саласпилсская расширенная полицейская тюрьма и лагерь трудового воспитания. Здесь находились малолетние узники, которых нацисты использовали в своих медицинских экспериментах. За три года существования Саласпилсского лагеря было выкачано более 3,5 тыс. литров детской крови. Нередко малолетние узники становились «полными донорами». Это означало то, что кровь у них брали до тех пор, пока они не умирали. Трупы уничтожали в печах крематориев или сбрасывали в утилизационные ямы. В одной из них немецкая женщина случайно нашла еле дышащую белорусскую девочку Зину Казакевич: после очередного забора крови она уснула. Её сочли умершей. Проснулась она уже в доме сердобольной немки: фрау проходила мимо утилизационной ямы, заметила шевеление, вытащила девочку и выходила её.

[MEDIASERVICE]https://youtu.be/MswHJHR1Ky8[/MEDIASERVICE]

 

[Диверсантка]

Детская фабрика крови для гитлеровцев — концлагерь смерти Саласпилс.

как же это страшно.....даже мурашки по коже от таких фотографий(((

 

[Toreador]

Деревня Красный Берег Жлобинского района.
В небольшой деревне сразу две достопримечательности, одна из которых ужасна. Именно здесь во время Великой Отечественной войны фашисты создали сборный пункт для детей, которых насильно отнимали у родителей. Здесь находились дети от 8 до 14 лет только славянской национальности из Беларуси, России и Украины.

1. День открытия концентрационного лагеря неизвестен. В 1943 году этот концлагерь был официально объявлен, как донорский. На территории Красного Берега было два детских донорских накопителя — с первой группой крови, резус фактор положительный, где забирали кровь у детей полностью всю. На втором накопителе, расположенном на территории воинской части, за 7 недель дети сдавали кровь от 8 до 19 раз.

2. Фигурка девочки в начале мемориала не случайна: большинство сюда попадавших были именно девочки. У них чаще всего встречались первая группа крови и положительный резус-фактор. Тети и дяди в белых халатах вели себя с жертвами без особой строгости, но кровь забирали у них до последней капли. Здесь, в Красном Береге, был апробирован новый "научный" метод забора крови. Детей подвешивали под мышки, сжимали грудь. Для того чтобы кровь не сворачивалась, делали специальный укол. Кожа на ступнях отрезалась, или в них делались глубокие надрезы. Вся кровь стекала в герметичные ванночки. Тела ребятишек увозили и сжигали.

3. Далее в три ряда стоят выполненные из прочного бетона белые школьные парты, всего 21.

4. Они символизируют обычный по тем временам большой школьный класс. Ясно, что за эти парты дети никогда не сядут.

5. На доске текст письма белорусской девочки Кати Сусаниной, которое она написала родителям из немецкой неволи:

«Дорогой папенька! Пишу тебе письмо с немецкой каторги. Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых уже не будет. Моя просьба к тебе, отец, покарай немецких кровопивцев. Это завещание твоей умирающей дочери. Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи, ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: " Вы не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется и вышвырнет вас, подлых захватчиков, вон». И офицер выстрелил маме в рот. Дорогой папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет. Если бы сейчас встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькой. Мои глаза впали, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идет кровь. Мне отбили легкие. А помнишь, папа, два года тому назад мне исполнилось 13, какие хорошие были именины. Ты мне тогда сказал: " Расти, доченька, на радость большой». Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню. А теперь, когда я взгляну на себя в зеркало, - платье рваное, номер, как у преступника, сама худая, как скелет, и соленые слезы в глазах. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят, затравленные голодными овчарками. Я работаю рабыней у немца Ширлина, работаю прачкой, стираю белье, мою полы. Работы много, а кушать два раза в день, в корыте с Розой и Кларой. Так хозяйка зовет свиней. Так приказал барон. «Русы были и есть свиньи». Я боюсь Клары, это большая жадная свинья. Она мне один раз чуть палец не откусила, когда я доставала из корыта картошку. Живу в сарае. В комнаты мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба. Хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине. Два раза я убегала. Меня находил их дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Когда теряла сознание, на меня выливали ведро воды и бросали в подвал. Новость. Сказала Юзефа. Хозяева уезжают в Германию с большой партией невольников и берут меня с собой. Я не поеду в эту трижды проклятую Германию. Я решила, что лучше умереть в родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Я не хочу больше мучиться рабыней у проклятых жестоких немцев, не дававших мне жить. Завещаю, папа, отомстить за маму и за меня. Прощай, добрый папенька. Ухожу умирать. Твоя дочь Катя Сусанина. Мое сердце верит - письмо дойдет. 12 марта 1943 года...»

6. С обратной стороны школьной доски разломанная карта Беларуси. На ней обозначены лишь места, где находились детские лагеря, подобные "Красному Берегу".

7. За школьной доской белый "бумажный кораблик" с детскими славянскими именами, взятыми из немцких отчетов...

http://foto-history.livejournal.com/9290783.html

 

[Zole]

Из дневника убитого под Мценском немецкого офицера:

"Неделю назад из плена сбежали 15 русских солдат. Погоня загнала их в полуразрушенный дот. На предложение поднять руки и сдаться они ответили пулеметным огнем – в доте еще оставались пулеметы и боеприпасы.

До вечера наши солдаты пытались уничтожить русских, но те оказались слишком живучи, а дот – еще крепким. Утром артиллеристы подвели на прямую наводку зенитное орудие, но это не принесло большой пользы – дот устоял, а русские огрызались огнем. Мы понесли большие потери.


Только к вечеру второго дня двое наших саперов подобрались поближе и огнеметами выжгли внутренности блиндажа. И тут оттуда выскочили два огненных факела, двое русских солдат, горевших заживо, – с винтовками наперевес они пошли на нас, стреляя на ходу, они сделали всего несколько шагов и упали.
Воевать с таким врагом невозможно – русские бьются до последнего, пока еще живы."

 

[Скиталец]

Как оценит народ эту статью?

Посмотреть ещё

Warfare History Network, США

Решающие сражения под Прохоровкой и Обоянью

Мощнейшее танковое сражение в районе Курска стало началом конца для вермахта в России.
06.11.2015

Людвиг Дик (Ludwig Heinrich Dyck)
Когда 6-я немецкая армия была уничтожена в Сталинграде, советская военная армада устремилась на запад и юго-запад через реку Донец. Советские войска казались непреодолимой силой. 14 февраля 1943 года они освободили от немцев крупный город Харьков. Но фельдмаршал Эрих фон Манштейн просто ждал, когда русские перенапрягут свои силы.

Когда у советских танков кончилось топливо и начались перебои с боеприпасами, Манштейн нанес ответный удар силами группы армий «Юг». Свежие танковые формирования разрезали фланги изумленных русских, разорвав на части два советских фронта. Своим блестящим контрнаступлением Манштейн восстановил южный фронт, кульминацией чего стало фронтальное наступление СС и новое победоносное взятие Харькова.

Тем временем, севернее Донца зимнее наступление советских войск сдерживал перед Орлом фельдмаршал Гюнтер фон Клюге со своей группой армий «Центр». На других участках боевые действия приостановились, поскольку весной земля оттаяла и превратилась в грязь. Эта грязь липла к гусеницам танков, к колесам грузовиков, к копытам уставших лошадей и к солдатским сапогам.

На фронте образовался гигантский советский выступ длиной 240 и шириной 160 километров, дугой окруживший город Курск между двумя немецкими группами армий. Эта Курская дуга и стала целью последнего крупного летнего наступления немцев, которое закончилось легендарными танковыми сражениями в окрестностях Обояни и Прохоровки.

Приближалось третье лето германо-советской войны, и военная машина Красной Армии стала более мощной, в то время как немецкий вермахт соответствующим образом ослаб. Хотя фон Манштейн одержал победу под Харьковом, только самые фанатичные германские военачальники вместе с Гитлером верили в то, что Советскому Союзу можно нанести решительное поражение. Ситуацию еще можно было загнать в мертвую точку, но лишь в том случае, если бы немцам удалось удержать инициативу. В этих целях генерал-полковник Курт Цейтлер, командовавший штабом сухопутных войск, предложил ликвидировать Курский выступ.

В ходе операции «Цитадель» 9-я армия из состава группы армий «Центр» фон Клюге должна была нанести удар по Курску с севера, а его 2-я армия — оборонять западную часть дуги. В то же время, группе армий «Юг» под командованием Манштейна предстояло перейти в наступление в направлении Курска с юга совместно с 4-й танковой армией генерал-полковника Германа Гота и армейской группой генерала Вернера Кемпфа. После соединения двух групп армий советские войска на Курской дуге оказались бы в окружении и впоследствии были бы уничтожены. Это позволило бы выровнять линию Восточного фронта, перебросить часть немецких войск на запад и взять в плен тысячи военнопленных, чтобы те трудились на заводах и фермах рейха.

Таковы были плоды победы, и чтобы получить их, Цейтлер сделал ставку на новые хваленые танки «Пантера» и на тяжелую самоходно-артиллерийскую установку «Фердинанд» из класса истребителей танков, которую также называли «Элефант».

Гитлер представил разработанный Цейтлером план командующим армиями 3-4 мая. Фон Манштейн заявил, что «Цитадель» могла принести успех в апреле, когда Гитлер подписал боевой приказ, однако теперь «ее успех сомнителен». Командующий 9-й армией фельдмаршал Вальтер Модель заявил, что этот план опасно очевиден, и что Советы уже наращивают оборону в глубину, создавая мощные оборонительные позиции.



Фон Клюге, известный своим стремлением выслужиться перед Гитлером, но всегда старавшийся занять выжидательную позицию, поддержал операцию, однако выступил против любых дальнейших задержек, сделав это на тот случай, чтобы его не обвиняли в случае ее провала. Генерал-полковник Гейнц Гудериан, занимавший должность генерал-инспектора бронетанковых войск, назвал замысел бессмысленным, заявив, что операция непременно приведет к тяжелым танковым потерям. Далее он указал на то, что ни «Пантеры», ни «Фердинанды» к боевым действиям пока не готовы.

Когда Вильгельм Кейтель, занимавший должность начальника штаба Верховного командования вермахта, высказался за наступление по политическим соображением, Гудериан резко возразил ему: «Как вы считаете, сколько людей вообще знает, где находится Курск?» Гитлер признавал, что идея наступления тоже вызывала у него «расстройство», однако в итоге он не только принял решение в пользу проведения «Цитадели», но и отложил ее на два месяца до готовности новых танков.

Историк Чарльз Винчестер (Charles Winchester) метко замечал: «Идея о том, что судьбу наступления с участием миллионов человек, сражающихся на поле битвы размером с половину Англии, могут решить несколько сотен танков, демонстрирует трогательную веру в технику».

Гитлеровская отсрочка была на руку Советам. Сталин внял рекомендациям заместителя верховного главнокомандующего Красной Армией Георгия Жукова и начальника Генерального штаба Александра Василевского, которые хотели отложить советское наступление до тех пор, пока немцы не истощат свои силы под Курском, наступая на подготовленную советскую оборону. А эта оборона внушала благоговение и страх. На Курский выступ прибыло полмиллиона железнодорожных вагонов, которые доставляли туда дивизию за дивизией. Были эвакуированы целые города и передовые районы. Триста тысяч человек из числа гражданского населения, в основном женщины и дети, помогали рыть окопы и оборонительные сооружения. На одном только южном плече выступа было вырыто более 4 тысяч километров траншей. Плотность минирования составляла 3 100 мин на километр фронта, а расположены эти минные поля были так, чтобы направлять танки противника под перекрестный огонь противотанковых укреплений.

Начальник штаба 48-го танкового корпуса генерал-майор Фридрих Вильгельм фон Меллентин очень проницательно сказал о затруднительном положении немецких войск: «Русские знали о том, что будет, и превратили Курский фронт во второй Верден. Немецкая армия отбросила все свои преимущества мобильной тактики и встретилась с русскими на той местности, которую они сами выбрали. Вместо того, чтобы создавать условия для маневра… германское Верховного командование ничего лучше не придумало, кроме как швырнуть наши великолепные танковые дивизии на Курск, который стал самой мощной крепостью в мире». В дополнение к этому, у русских было в два раза больше живой силы, в два с половиной раза больше артиллерии и минометов, их авиация на 900 самолетов превосходила немецкую, а танков у них было на 750 больше, чем у германской армии.

Накануне сражения солдат СС думал в кромешной тьме возле командного бункера: «Грязь может замедлить наше продвижение, но она нас не остановит. Нас ничто не остановит». Такого же мнения придерживался солдат из дивизии «Великая Германия» Альфред Новотный: «Мы как солдаты были абсолютно уверены в том, что Курск снова изменит ход войны в пользу Германии. И это сделаем мы, стрелки и гранатометчики!» Высокий моральный дух отчасти объяснялся тем, что солдаты не понимали, какая перед ними стоит группировка. Войска были готовы «нести любые потери и выполнять любые поставленные им задачи», однако «русские мастерски владели искусством маскировки. Естественно, их силы были серьезно недооценены», отмечал Меллентин.

Два безжалостных тоталитарных режима ввели в бой друг против друга свыше двух миллионов человек, 35 тысяч артиллерийских орудий, 6 250 танков и самоходно-артиллерийских установок. Каждый из них был полон решимости наголову разгромить своего противника. Немецкое наступление на юге началось в три часа утра 4 июля 1943 года, а спустя 12 часов последовал удар с севера. Предупрежденные агентурной разведкой о точном времени начала наступления советские командиры приказали своим артиллеристам начать обстрел передовых позиций Моделя до того, как приступит к огневой подготовке немецкая артиллерия. Немцы ответили авиаударами и коротким, но интенсивным артобстрелом.

Танки «Тигр», истребители танков «Фердинанд» и батальоны самоходных артиллерийских установок «Бруммбэр» (Медведь) из состава 9-й армии пробили бреши в советской обороне и отразили контратаки советского Центрального фронта. В эти бреши двинулись танки и пехотные дивизии, которые, однако, обнаружили, что перед ними очередной из восьми тщательно и умело подготовленных рубежей обороны.

Советская оборона оказалась намного глубже, чем ожидалось, а любимые «Фердинанды» Гитлера, приданные группе армий «Центр», не оправдали возложенных на них надежд. Хотя их мощные и длинные 88-миллиметровые пушки L/71 оказались смертельными для советских танков, 67-тонным «Фердинандам» не хватало мощности двигателей, и у них не было пулеметов для защиты от пехоты противника. Когда советские противотанковые подразделения из состава пехоты атаковали в ближнем бою «Фердинанды», некоторые экипажи пытались отразить их атаки, ведя огонь из своих пулеметов MG-42 через орудийные стволы.

Еще одной неприятной неожиданностью стали самоходно-артиллерийские установки Су-152, прибывшие на Центральный фронт. Фронтовое подразделение в составе 12 152-миллиметровых установок уничтожило семь «Фердинандов» и 12 «Тигров» из числа наступавших частей Моделя, благодаря чему получили прозвище «Зверобой». Спустя неделю непрерывных боев измотанная 9-я армия Моделя так и не смогла выйти на оперативный простор, продвинувшись лишь на14 километров.

Советы несли тяжелые потери, но это не помешало Жукову начать 11 июля наступление на северный фланг Моделя в районе Орла. С того момента Модель был вынужден сдерживать советский прорыв. Жуков, которому не удалось уничтожить группу армий «Центр» в ходе двух предыдущих зимних наступлений, просто зациклился на необходимости ее разгрома. Ему надо было уделить больше внимания южному флангу Курского выступа, где Манштейн успешно и весьма опасно продвигался вперед.



Альфред Новотный на всю жизнь запомнил, как 4-я танковая армия открыла артиллерийский заградительный огонь, и какая отвратительная тогда стояла погода: «Первые часы наступления под Курском даже спустя полвека вызывают яркие воспоминания. Иногда мне кажется, что я до сих пор слышу невероятно громкий рев немецких орудий… зенитный, артиллерийский, минометный огонь, "Юнкерсы" и реактивные минометы Nebelwerfer ("Ванюша"). Я не могу забыть бесконечный, ужасный дождь, дождь, дождь. Мы вымокли до нитки, действуя с полной боевой выкладкой, а повсюду была грязь по колено».

Советские оборонительные позиции, находившиеся напротив Новотного и его товарищей, были такие же мощные, как и на севере, однако оборонявшимся советским войскам приходилось прикрывать более протяженный участок фронта, и в отличие от Моделя, фон Манштейн с самого начала ввел в бой массированные танковые силы. Артиллерийский обстрел, в ходе которого было выпущено больше снарядов, чем во время польской и французской кампаний вместе взятых, проложил путь 4-й танковой армии Гота. Это было соединение с самой мощной концентрацией немецких танков под единым командованием за все годы Второй мировой войны.

4-я танковая армия прорвала оборону 1-й танковой армии и 6-й гвардейской армии русских. Звание гвардейской говорило о ее элитном статусе, боевом опыте, а также о наличии там более качественных вооружений. Под Курском было много гвардейских дивизий, большая часть которых получила это звание за Сталинград.

Действовавшие под Курском в составе 48-го танкового корпуса 4-й танковой армии 200 «Пантер» вызвали не меньшее разочарование, чем «Фердинанды» на севере. Хотя со временем «Пантеру» стали кое-где называть лучшим танком времен Второй мировой войны, в боях под Курском у этой машины было много проблем с механикой, а экипажи оказались недостаточно подготовленными. Ко второму дню сражения число «Пантер», которые были вооружены 75-миллиметровыми пушками с высокой начальной скоростью снаряда, сократилось до 50. А через пять дней боев их осталось всего 10.

Основная часть боевой работы по уничтожению советских танков выпала на долю старых рабочих лошадок германской армии — танков Mark III и Mark IVG с улучшенной защитой от снарядов, самоходно-артиллерийских установок, а также небольшого количества грозных тяжелых «Тигров» с 88-миллиметровыми орудиями. С их помощью закаленные в боях ветераны из 48-го танкового корпуса генерала Отто фон Кнобельсдорфа преодолевали болота и реки, и с боями пробивались через линии траншей с многочисленными минными полями. Но немецкие танки поджидала разместившаяся в опорных пунктах советская пехота с противотанковыми ружьями, саперы со взрывчаткой, мощные противотанковые орудия в укрытиях, средние советские танки Т-34 и самоходно-артиллерийские установки.

У русских было еще одно преимущество. Местность в направлении Курска идет немного на подъем, что давало им хороший обзор. Тем не менее, «Великая Германия» к 9 июля сумел выйти на окраину деревень Круглик и Новоселовка. Однако на левом фланге 48-го танкового корпуса 1-я танковая армия генерала Михаила Катукова сумела сдержать 3-ю танковую дивизию в лесах севернее Березовки. Чтобы развить этот ограниченный успех, командующий Воронежским фронтом генерал Николай Ватутин передал два танковых корпуса и одну стрелковую дивизию из своего резерва в подчинение Катукову.

Теперь, когда левый фланг «Великой Германии» опасно обнажился, дивизия прекратила продвижение в северном направлении и 10 июля повернула на юго-запад в попытке поймать в ловушку и уничтожить противника, находившегося между нею и 3-й танковой дивизией. Один солдат из дивизии «Великая Германия» сделал в своем дневнике следующую запись: «"Штуки" эскадрилья за эскадрильей сбрасывали свой смертоносный груз на русские танки. Ослепительные языки белого пламени указывали на то, что загорелся очередной вражеский танк».

Майор Франц из дивизиона штурмовых орудий «Великой Германии» спешил к деревне Круглик, когда на расстоянии 300 метров от нее он «внезапно увидел летящие в нашем направлении с окраины деревни огненные красные стрелы. Прямо перед наступавшими штурмовыми орудиями начали рваться снаряды… мы оказались под огнем "сталинских органов"» (так немцы называли «Катюши», — прим. перев.).

А вот как эти дни вспоминает генерал Андрей Гетман: «Многие наши солдаты и командиры пали смертью храбрых в первые пять дней яростного сражения. Тем не менее, корпус продолжал оказывать сопротивление противнику. Встретив организованное огневое противодействие, он к полуночи прекратил свои атаки».


В тот вечер 3-я танковая дивизия вступила в хаотичные боевые действия, которые едва не привели к полному уничтожению 6-й танковый корпус. 11 июля остатки 6-го танкового корпуса и потрепанная 90-я гвардейская стрелковая дивизия отошли на запад. 3-я танковая дивизия вышла вперед, заполнив передовые позиции «Великой Германии» и дав ей возможность подготовиться к дальнейшему продвижению на север. Но этому не суждено было произойти. Ночью 11 июля получившие подкрепления советские войска провели контрнаступление и выбили 3-ю танковую дивизию с захваченных ею позиций.

Пока «Великая Германия» разбиралась с проблемами на своем левом фланге, Кнобельсдорф приказал 11-й танковой дивизии нанести удар в северном направлении в сторону реки Псел вдоль дороги на Обоянь. Ее авангард находился на высшей точке по пути на Обоянь. Один солдат вспоминал: «Местность вдоль долины реки Псел просматривалась очень далеко, и это была последняя естественная преграда на пути к Курску. В бинокль в туманной дымке были видны дома Обояни. Обоянь была целью наступления. Казалось, что город находится на расстоянии вытянутой руки. Всего 19 километров».

Но обороняющиеся советские войска, обескровленные 11-й танковой дивизией, отказались пропустить немцев. Более того, Ватутин сосредоточил силы для мощного контрудара с целью «окружения и уничтожения главной немецкой группировки, продвигавшейся в сторону Обояни и Прохоровки». Победу могла одержать любая из сторон, потому что на правом фланге 4-й танковой армии 2-й танковый корпус СС был близок к решительному прорыву обороны противника.

Элита танковых войск СС под командованием генерала Пауля Хауссера (по кличке «Папа») достигла реки Псел. На ее левом фланге 3-я танковая дивизия СС «Мертвая голова» 10 июля преодолела реку Псел по понтонным мостам и с ходу вступила в бой с 52-й гвардейской стрелковой дивизией и с 11-й мотострелковой бригадой. Еще две дивизии Хауссера наступали южнее реки, не решаясь на переправу со своими тяжелыми танками.

1-я танковая дивизия «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» и 2-я танковая дивизия СС «Дас Райх» продвигались в восточном направлении сквозь плотный огонь советской артиллерии и спрятанных в укрытиях танков из состава 2-го танкового корпуса и частей 5-й гвардейской армии. Передовые части дивизии «Лейбштандарт» 9 июля были уже на окраине Прохоровки. Войскам СС помогало первоначальное превосходство немецкой авиации в воздухе, а также массированная и хаотичная перегруппировка войск, которую осуществлял Ватутин, и из-за которой советские части в некоторых районах были вынуждены отойти.

К 11 июля на своих позициях закрепились советские десантники, усилив оборону. Боец из 9-й гвардейской воздушно-десантной дивизии вспоминал: «Деревня Лутово сотрясалась от разрывов бомб, снарядов и мин. Солдаты наблюдали за противником из своих окопов. Из бронетранспортеров высаживалась пехота. Перекошенные лица фашистов свидетельствовали о том, что свой боевой дух они поднимают изрядным количеством шнапса. Пулеметчики и автоматчики открывали огонь на ходу и прятались за танками. 3-й батальон встретил фашистов шквалом огня. Тяжелые пулеметы били пехоту во фланги».

Тем временем, 7-я гвардейская армия и 69-я армия постоянно сдерживали продвижение 3-го танкового корпуса генерала Германа Брейта к востоку от Донца в северном направлении. Фон Манштейн требовал, чтобы Кемпф помог Брейту нагнать 2-й корпус СС и прикрыл его правый фланг. 11 июля «Тигры» из состава 503-го тяжелого танкового батальона прорвали оборону на участке советской 305-й стрелковой дивизии и вышли в тыл 107-й стрелковой дивизии. 6-я танковая дивизия продвинулась вперед почти на 14 километров. 19-я танковая дивизия тоже добилась немалых успехов. Хотя передовые части Брейта все еще были в 25 километрах от Прохоровки, остатки советской обороны оказались слишком слабыми, чтобы сдержать очередное наступление противника. Если бы Ватутин немедленно не ввел в бой подкрепления, Брейт и Хауссер прорвались бы в Прохоровку.

Теперь семь советских армий окружали 32-километровый клин, вбитый в Курскую дугу танковыми частями и пехотными дивизиями из состава 4-й танковой армии и армии Кемпфа. Чтобы остановить продвижение немцев и в то же время начать собственное мощное контрнаступление, Ватутин бросил в бой 5-ю ударную гвардейскую танковую армию. Эта армия вместе с уже вступившей в боевые действия 5-й гвардейской армией была переброшена из состава Степного фронта, которым командовал генерал-полковник Иван Конев. Фронту Конева было суждено возглавить контрнаступление, планировавшееся после Курской битвы.

Досрочный ввод в бой двух армий Степного фронта показывает, насколько критической стала обстановка под Прохоровкой. Сталин даже приказал Жукову лично отправиться в район Прохоровки и руководить действиями двух фронтов. Усиленный двумя танковыми корпусами и частями самоходной артиллерии, Ротмистров выставил 850 танков, в том числе, 500 Т-34. Ватутин приказал Ротмистрову: «Утром 12 июля вместе с 1-й танковой и 5-й гвардейской армиями начать решительное наступление с целью разгрома противника юго-западнее Прохоровки».



На рассвете 12 июля танки и штурмовые орудия дивизии «Мертвая голова» в количестве 121 единицы приготовились взломать оборону советских войск и развить наступление в северо-восточном направлении вдоль линии водораздела севернее реки Псел. День обещал быть дождливым, и над горизонтом нависли тучи. Весь день шли жестокие бои против трех гвардейских стрелковых дивизий.

К югу от Прохоровки Гот наблюдал за развертывающимся сражением в бинокль, находясь на поле боя в секторе дивизии «Дас Райх». Эта дивизия была вынуждена перейти к обороне, потому что из-за задержки 3-го танкового корпуса ее правый фланг стал уязвим для советских атак.

Днем 50 советских танков двинулись по дну одной из балок мимо группы Т-34, выстроившихся на склоне. На башнях этих танков были нарисованы белые кресты. Эти танки были захвачены дивизией «Дас Райх», и они внезапно открыли огонь по машинам, шедшим внизу.

Первый советский танк в колонне был единственным, где имелась радиостанция, и его подбили сразу же. Советские машины загорались одна за другой. На другом участке дивизии СС Т-34 врезался в полевую кухню, после чего его уничтожили в ближнем бою. 12 июля второй лейтенант СС Ганс Меннель, командовавший танком Mark IV, в ходе боя подбил свою 24-ю советскую машину.

В 6 часов 50 минут утра 1-я танковая дивизия «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», находившаяся между «Мертвой головой» и «Дас Райхом», пошла в наступление. По немецким боевым порядкам открыла огонь советская артиллерия и «Катюши». Танкисты из «Лейбштандарта» ударили в восточном, северном и южном направлении от железнодорожной ветки, которая вела на северо-восток к Прохоровке. Экипажи в черной форме и камуфляжных куртках последний раз затягивались сигаретами и забирались внутрь своих песчано-желтых и красно-коричневых танков Mark IVG. 67 танков 1-го танкового полка СС дружно взревели двигателями. Заклацали стальные гусеницы, и танки направились к поставленной немецкими самолетами-разведчиками пурпурной стене дыма, который поднимался над простиравшимися впереди волнистыми холмами. Дым был сигналом о приближении вражеских танков.

Со стороны Прохоровки донесся рев двигателей машин из состава 18-го и 29-го танковых корпусов Красной Армии. Из деревни и с близлежащей местности выкатились сотни советских танков, которые наступали волнами по 40-50 машин. На броне сидели гвардейцы-десантники.

Советские танки шли вперед на большой скорости и лоб в лоб столкнулись с гренадерами СС и 2-м танковым батальоном СС майора Мартина Гросса. Как вспоминал унтерштурмфюрер СС из состава этого батальона, «они были вокруг нас, над нами и между нами. Мы сражались в ближнем бою, выскакивая из окопов и швыряя кумулятивные магнитные гранаты по вражеским танкам. Это был кромешный ад! Одна наша рота уничтожила 15 русских танков».

Сын нацистского министра иностранных дел оберштурмфюрер СС Рудольф фон Риббентроп командовал ротой из шести танков «Тигр», которые двигались вниз по склону на помощь оказавшимся в тяжелом положении истребителям танков. Рота Риббентропа подбила с 800 метров несколько Т-34. «Тигры», которых под Курском у немцев было больше других машин, не обладали такой скоростью и броневой защитой, как Т-34, но у них была лучше пушка и система управления огнем. В итоге решающую роль сыграла тактика и уровень подготовки.

Советскую пехоту сбрасывали с танков — живую или мертвую. Пехотинцы искали укрытие, а советские танки храбро шли вперед, пока не столкнулись с машинами противника. «Не было ни времени, ни пространства, чтобы оторваться от противника, перестроить боевые порядки или начать действовать в едином строю. Снаряды на близкой дистанции пробивали не только боковую, но и лобовую броню», — сообщал находившийся на холме на своем наблюдательном посту генерал Ротмистров.

«Начал гореть Т-34, — рассказывал Риббентроп. — Он был всего в 50-70 метрах от нас. В тот же момент находившийся рядом со мной танк получил прямое попадание и загорелся. Его сосед справа тоже был подбит и вскоре вспыхнул. Лавина танков шла прямо на нас… с такого расстояния каждый снаряд попадал в цель».

Риббентроп подбил еще четыре советских танка. Последний он уничтожил прямым попаданием с 10 метров. Он вспоминал: «Т-34 взорвался, его башня взлетела на три метра в воздух и едва не задела мою пушку».

Риббентроп развернулся вместе с волнами советских танков, которые неслись мимо него. Вскоре они попали под мощный огонь немецких штурмовых орудий и двух танковых рот, расположившихся на склоне за противотанковым рвом. В густом дыму и пыли, посреди смешавшихся в беспорядке советских танков и подбитых машин русские танкисты не заметили «Тигр» Риббентропа. «В сопровождении пулеметного огня мы пошли через массу советских войск сзади», — рассказывал он.

© РИА Новости, Федор Левшин | Перейти в фотобанкБойцы 13-й гвардейской стрелковой дивизии

Риббентроп спрятал свою машину за подбитым Т-34 и начал методично уничтожать советские танки, отчаянно пытавшиеся пересечь мост через противотанковый ров. «Горящие Т-34 врезались и переезжали друг друга. Это была настоящая преисподняя из огня и дыма, рвущихся снарядов и взрывов», — вспоминал он. В башню танка Риббентропа попал снаряд. Танковый прицел ударил наводчика в глаз, и тот получил тяжелое ранение в голову. Подбив 14 советских танков, экипаж Риббентропа сумел добраться до оборонительных позиций немецких войск.

Между тем, к северу от Октябрьского «Тигры» из состава 13-й танковой роты гаупштурмфюрера СС Гейнриха Клинга шли через лесополосы и заросли. Вдруг из леса на удалении менее двух километров вышла атакующая цепь из 60 советских танков. «Тигр» унтерштурмфюрера Михаэля Виттмана содрогнулся от отдачи, когда его 88-миллиметровая пушка всадила снаряд в первый Т-34. Советские танки вели огонь на ходу, быстро сокращая расстояние. Четыре «Тигра» получили попадание и временно вышли из строя.

«Тигр» Виттмана задрожал от двух попаданий, но остался цел, хотя радист получил ранение в плечо. «На три часа, триста!» — крикнул Виттман. Из кустов выполз Т-34. Он развернул свою 76,2-миллиметровую пушку в сторону немецкой машины, но наводчик Виттмана Бальтазар Воль оказался проворнее. 88-миллиметровая пушка выплюнула снаряд, и он снес башню Т-34.

Над полем танковой дуэли появились «Юнкерсы» капитана Ганса Ульриха Руделя. В небо поднимались клубы густого черного дыма. «Юнкерсы» подобно хищным птицам устремлялись вниз на советские танки. Из своих 37-миллиметровых пушек они вели огонь по слабой тыльной броне русских машин. Вскоре появились тучи советских истребителей «Як», которые стали подбивать медлительные немецкие «Штуки». Затем истребители «Мессершмит Me-109» пронзили боевой строй «Яков», после чего хаос и разрушение на земле повторились в небе.

Взвод Виттмана из трех танков прорвался через бурю стали, пламени и дыма от горящей травы. Он проскочил Прохоровку, когда по радио раздался голос Клинга: «Внимание! Спереди приближаются танки противника! Много танков!» Советские машины из состава 181-й танковой бригады шли навстречу немцам на расстоянии полутора километров. Они исчезли в долине, а потом снова появились на подъеме. Остановившиеся «Тигры» открыли огонь, поддерживая высокий темп стрельбы. Многие советские машины разлетелись на куски, но оставшиеся танки упорно шли вперед. Им надо было подойти на расстояние 800 метров, чтобы иметь возможность пробить лобовую броню «Тигров».

Группу из 15 танков возглавлял на Т-34 капитан П.А. Скрипкин. Она приблизилась к взводу Виттмана. «Вперед, за мной!» — крикнул капитан. Танк Скрипкина выстрелом в бок вражеского «Тигра» вывел его из строя. Машина Виттмана в ответ вогнала два снаряда в танк Скрипкина. Он получил ранение, и экипаж вытащил командира из горящего Т-34. Механик-водитель запрыгнул обратно, и его Т-34 огненным смерчем понесся прямо на «Тигр» штурмшарфюрера СС Георга Летча. Летч направил свою машину на советский танк, затем нажал на тормоза и выстрелил. 88-миллиметровый снаряд попал в край башни, срикошетил и ушел в небо. 30-тонный Т-34 врезался в «Тигр» Летча, и от удара вздрогнула земля. Оба танка загорелись. Летч сохранил самообладание и отвел свою машину в сторону до того, как взорвались боеприпасы в Т-34.

Несмотря на страшные потери, русские продолжали усиливать натиск. Сражение шло на всей обширной территории от Октябрьского до Сторожевого. Группы советских танков и пехоты сорвали попытки дивизии «Лейбштандарт» продвинуться вперед. 1-й танковый полк был вынужден отойти назад к Октябрьскому. К шести часам вечера 181-я танковая бригада при поддержке 170-й танковой бригады создала угрозу вклинения в боевые порядки противника между дивизиями «Лейбштандарт» и «Мертвая голова» у деревни Васильевка. Между тем, под Сторожевым солдаты «Лейбштандарта» с большим трудом сдерживали лавину советских танков с танковым десантом на броне.

Вспоминает боец противотанкового расчета: «"Сталинские органы" обрушивали на наши позиции залп за залпом, а в перерывах в бой вступала артиллерия и минометы. Через холм один за другим переваливали Т-34 — три, пять, десять. Но что толку было считать их?» В один из моментов советские танки прорвались к Комсомольцу, создав угрозу уничтожения командного пункта «Лейбштандарта» и начав обстреливать с близкого расстояния ее артиллерийский полк.

К полудню начался сильный дождь. Вода струилась по дымящимся танковым корпусам, а дороги превратились в сплошные ленты грязи. Боевые действия в секторе 29-го и 18-го танковых корпусов прекратились. Стороны истощили свои силы и не могли продолжать это ужасное кровопролитие.

12 июля войска на фронте Ватутина остановили или замедлили продвижение 4-й танковой армии. Но и ватутинское контрнаступление тоже остановилось. Потери были слишком тяжелые. 5-я гвардейская танковая армия потеряла около 650 танков, хотя безвозвратные потери техники составили лишь 250 машин. У немцев один только батальон Гросса уничтожил 90 советских танков, за что майор получил Железный крест. 2-й корпус СС потерял чуть больше 60 танков, но все его штурмовые орудия были полностью уничтожены. Отчасти войска СС были обязаны своим успехом «Папе» Хауссеру, который «весь день неустанно возглавлял фронтальное наступление», вдохновляя войска «своим присутствием, своей храбростью и юмором даже в самой сложной обстановке». Так писал Гот, по рекомендации которого Хауссер получил дубовые листья к своему Железному кресту.



Ночью войска окопались и приготовились возобновить наступление 13 числа. И советские, и немецкие солдаты чувствовали, что одержать победу возможно, надо лишь собрать в кулак остатки сил и энергии. На следующий день основная тяжесть боевых действий в секторе 2-го корпуса СС перешла с дивизии «Лейбштандарт» на боевые порядки «Мертвой головы» и «Дас Райха». Дивизия «Мертвая голова» с оставшимися у нее 54 танками и 20 штурмовыми орудиями продолжила наступление к северу от реки Псел, вступив в бой с двумя гвардейскими стрелковыми дивизиями и с 51-м гвардейским танковым полком. Дивизия выполнила свою задачу, дойдя до дороги Прохоровка-Карташевка, но была вынуждена отойти из-за серьезного удара на левом фланге, а также из-за того, что дивизия «Лейбштандарт» не успевала за ней к югу от реки.

К северо-востоку от Октябрьского дивизию «Лейбштандарт» отбросили назад десантники и стрелки при поддержке советских танков, противотанковых орудий, артиллерии и минометов. Ротмистров вспоминал: «Огонь наших "Катюш" всегда повергал фашистов в ужас. Неся большие потери, противник был вынужден отступить, бросая горящие танки и тела своих погибших солдат и офицеров».

Советы перешли в наступление, но к северу от совхоза «Комсомолец» они получили свою дозу реактивного огня, который вели немецкие минометы Nebelwerfer.

К югу от «Лейбштандарта» дивизия «Дас Райх» взяла Сторожевое и вышла на окраину Виноградовки, дав Советам серьезный повод для беспокойства. Обстановка складывалась так, что эта дивизия могла соединиться с 3-м танковым корпусом, который быстро шел вперед благодаря смелому ночному удару майора Франца Бэке из 6-й танковой дивизии.

Т-34 во главе танковой колонны ушел в ночь за линию фронта в тыл советских войск. Часовые в траншеях не присматривались, потому что обозначения на советском танке были закрашены и заменены на маленький крест. Это был один из многих Т-34, попавших в руки к немцам, и Бэке воспользовался им, чтобы провести свои батальоны мимо русских часовых. Пройдя километров десять, Т-34 сломался. «Он наверняка сделал это из патриотических чувств», — шутил Бэке.

Батальоны Бэке крались вперед мимо стоявших в траве Т-34, чьи экипажи спали возле танков. Появилась колонна советских машин, шедшая в противоположном направлении. В темноте все танки выглядели одинаково. Бэке вспоминал: «Они очевидно приняли мои машины за танки, возвращающиеся с фронта. Мимо моей колонны совсем рядом прошли 22 танка. Но шесть или семь из них остановились, развернулись и пристроились сзади нас». Бэке повернул свою машину, чтобы остановить Т-34. У его командирского танка была бутафорская пушка, но Бэке приказал своим танкистам продолжать движение и выполнять задачу по захвату моста.

Т-34 образовали зловещий полукруг и стали приближаться. Бэке со своим заместителем выбрался из своей машины. Они подкрались к Т-34 и закрепили на них кумулятивные мины. На броне одного советского танка ехала пехота. Один солдат заметил Бэке и поднял свою винтовку. Бэке выхватил ее из рук русского и прыгнул в траншею. Один за другим ночное небо осветили три взрыва. Один из танков Бэке подбил четвертый Т-34. Немецкие и советские танкисты открыли огонь из танковых орудий и пулеметов. Ошеломленные русские отошли по мосту на другой берег реки Донец и взорвали его за собой. Но это не остановило немцев, которые перебрались через реку вброд.

Мост захватили и восстановили. Теперь 3-й танковый корпус мог свободно продвигаться вперед на север. Чтобы остановить немцев, заместитель командующего 5-й гвардейской танковой армией генерал Кузьма Труфанов бросил навстречу 3-му танковому корпусу одну стрелковую дивизию, две усиленные танковые бригады и две механизированные бригады. 13 июля, когда 19-я танковая дивизия, а вслед за ней 7-я танковая дивизия пытались прорваться вперед с захваченного плацдарма, 6-я танковая дивизия отражала удары труфановских войск вокруг Александровки и восточнее. В тот день 6-я танковая дивизия подверглась мощному огневому удару своих войск. Немецкий бомбардировщик «Хейнкель He-111» случайно разбомбил штаб дивизии, убив 15 человек, ранив Бэке, командира его дивизии генерал-майора Вальтера фон Хюнерсдорфа и еще 47 офицеров.

К западу продвижение дивизии «Великая Германия» в северном направлении 13 июля было отменено из-за возобновившихся ударов советских войск по 3-й танковой дивизии. На какое-то время связь с дивизией была полностью утрачена, и Советы вновь взяли Березовку. На правом фланге «Великой Германии» 11-я танковая дивизия тоже не смогла продвинуться вперед из-за интенсивных контратак советских войск. Снабжение войск тоже было затруднено из-за дождя и распутицы.

Несмотря на эти неудачи, Гот и Кемпф продолжали твердо верить в победу. У Гитлера же возникли другие идеи. Фюрер вызвал командующих армиями в Восточную Пруссию, где находилась его ставка «Волчье логово». Гитлер сообщил им, что 10 июля на Сицилии высадились войска союзников, и что операцию «Цитадель» нужно немедленно прекратить, дабы перебросить войска в Италию. Клюге согласился, потому что Жуков сковал его своим контрнаступлением в районе Орла.

Фон Манштейн, который вначале вообще выступал против проведения операции под Курском, настаивал на продолжении наступления, заявляя: «Прервать сражение сейчас это равноценно отказу от победы». У Манштейна в резерве еще оставался свежий 24-й танковый корпус со 112 танками. Он хотел измотать советские войска и тем самым воспрепятствовать крупным советским наступлениям на других фронтах.

«Мы оказались в положении человека, который ухватил волка за уши и не осмеливается его отпускать», — делился своими впечатлениями фон Меллентин. Но Гитлер уже все решил. Спустя четыре дня он приказал отвести назад 2-й танковый корпус СС, а затем перебросить в группу армий «Центр» дивизию «Великая Германия». До этого фон Манштейн постарался нанести противнику максимально возможный урон.



14 и 15 июля «Великая Германия» и 3-я танковая дивизия отбросили назад два танковых корпуса, гвардейский корпус и советские стрелковые дивизии, восстановив утраченные 12 числа позиции. Советская пехота обратилась в бегство, но попала под шквал смертоносного огня немецкой артиллерии. Но наиболее опасным моментом для Советов могло стать соединение 2-го танкового корпуса СС и 3-го танкового корпуса. Если бы это случилось, советский выступ между двумя немецкими корпусами захлопнулся, и пять дивизий русских оказались бы в западне.

Несмотря на полученные ранения, Бэке и фон Хюнерсдорф вернулись в строй и повели 6-ю танковую дивизию в очередное наступление на Александровку. Бэке лично уничтожил два советских танка и противотанковое орудие, а его боевая группа подбила еще 29 танков и 25 противотанковых пушек. Но от Хюнерсдорфу удача отвернулась. 14 июля его выстрелом в голову убил советский снайпер.

В тот день гранатометчики из дивизии «Дас Райх» вели наступление в деревне Беленихино, идя от дома к дому и уничтожив в ближнем бою 12 советских танков. Унтершарфюрер СС Симон Грашер приник к земле, спасаясь от шквального огня противотанковых пушек, стрелкового оружия и осколков гранат. Два Т-34 фланговым огнем косили его роту. Пренебрегая опасностью, Грашер начал двигаться вперед. Он преодолел два дзота, несколько пулеметных гнезд и последней кумулятивной миной уничтожил один Т-34. Вторую машину Грашер подбил, бросив гранату в открывшийся люк. Его убили в следующем бою, и он был посмертно награжден Железным крестом.

Такие люди как Грашер не позволили усиленным соединениям Труфанова помешать соединению дивизии «Дас Райх» с 7-й танковой дивизией. Но Труфанов замедлил их продвижение навстречу друг другу, и за это время большая часть советских дивизий выскользнула из сжимавшихся немецких клещей.

К 16 июля Гот и Кемпф смогли, наконец, возобновить продвижение в сторону Курска. Хотя их дивизии не понесли больших потерь, они были изрядно измотаны, а солдаты устали. Между тем, от них до северной части клещей, где находился Модель, оставалось еще около 100 километров. Фон Меллентин рассказывал: «"Великая Германия" серьезно ослабла после длившихся 10 дней тяжелых боев, а ударная мощь русских уменьшилась несущественно. На самом деле, она даже возросла».

Оставшиеся в составе Степного фронта Конева 27-я и 53-я армии вместе со свежим 4-м гвардейским танковым корпусом и 1-м механизированным корпусом, имея 400 танков, приближались к Обояни и северо-западной окраине Прохоровки. Остается гадать, как бы они выглядели, столкнувшись с резервами Манштейна, однако 17 июля фон Манштейн уже начал отводить свои войска. Жуков отмечал: «Поскольку наша 1-я танковая армия, а также 6-я и 7-я гвардейские армии были измотаны, противник к 23 июля сумел отвести свои главные силы к белгородскому оборонительному рубежу». Большая часть немецких дивизий вскоре вступила в новые сражения с советскими войсками на других участках.

Как показали действия немецких танковых соединений под Обоянью и Прохоровкой, немцы в Курской битве нанесли огромные потери Советам, а сами при этом не очень сильно пострадали. В совокупности группа армий «Центр» и группа армий «Юг» в ходе Курского сражения безвозвратно потеряли 323 танка и штурмовых орудия. Потери в живой силе составили 50 000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Потери личного состава Красной Армии составили как минимум 177 тысяч человек. Боевые потери воевавших на Курской дуге частей и подразделений составили от 20 до 70 процентов. Советы безвозвратно потеряли 1 614 танков и самоходно-артиллерийских установок.

Поврежденных бронированных машин у немцев и у русских было намного больше, чем уничтоженных. К тому времени как «Тигры» Виттмана 17 числа вышли из боя, сам Виттман подбил 30 советских танков и 28 противотанковых орудий. С 5 по 16 июля одна только дивизия «Дас Райх» подбила 448 советских танков и самоходно-артиллерийских установок, потеряв при этом 46 машин. 2-й танковый корпус СС записал на свой счет 1 149 советских танков и прочих единиц бронетехники. Большие советские потери по сравнению с немецкими стали характерной чертой этой войны на длительное время, поскольку в последующих сражениях немцы в основном оборонялись.

Тем не менее, стратегические последствия Курской битвы были вполне понятны немецкому командованию. «Теперь, когда наши невероятные усилия закончились неудачей, стратегическая инициатива перешла к русским. Курское сражение было полным и самым прискорбным провалом», — отмечал фон Меллентин.

Фон Манштейн отозвался о нем следующим образом: «Когда "Цитадель" была отменена, инициатива на восточном театре войны окончательно перешла к русским».

С ним согласился Гудериан: «Неудача "Цитадели" стала для нас сокрушительным поражением».

Естественно, советская пропаганда по максимуму использовала эту победу Красной Армии, чрезвычайно завысив немецкие потери. Жуков писал: «Здесь (под Курском) была разгромлена отборная и самая мощная группировка германских войск… вера немецкой армии и немецкого народа в нацистское руководство… была безвозвратно разрушена».

Маршал Александр Василевский хвастался, что потери немцев составили 500 000 человек. Та кровавая баня, которую немцы устроили 12 июля под Прохоровкой 5-й гвардейской танковой армии Ротмистрова, была превращена в «смертный марш 4-й танковой армии». Советы утверждали, что в тот день было уничтожено 400 немецких танков, а за все Курское сражение 3 100 германских машин. В действительности все было как раз наоборот, боевой дух у немцев оставался на высоте, как среди солдат на фронте, так и среди гражданского населения в тылу.

И лишь рассекреченные недавно боевые документы войск СС и ставшие доступными для публичного пользования материалы из российских архивов показали истинный характер Курской битвы: это была блестящая тактическая победа для немцев, но решающая стратегическая победа для Советов.

 

[Микрон]

Большое За́речье — упразднённая деревня на территории Калитинского сельского поселения Волосовского района Ленинградской области.
30 октября 1943 года была уничтожена немецкими войсками за отказ жителей на угон в Германию и из-за подозрений в связях с партизанами. Часть жителей Большого Заречья были сожжены заживо[1].


Теперь там так

 

[Talamasca]

Как оценит народ эту статью?

Как очередную попытку принизить наши подвиги и обесценить победу.

 

[Диверсантка]

такие темы вызывают у меня слезы....