@Аришка, ура! Побежала читать.
Вечера у Селены - нетленны
- Автор темы Селена
- Дата начала
Тут еще и творчество? Очень нравится! :denis09:
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 3 Июл 2017
- Сообщения
- 5,420
- Репутация
- 0
- Награды
- 3
- Местоположение
- Кипр, Никосия
- Пол
- Женский
Да. Виновна. Натворила...
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 1 Янв 2016
- Сообщения
- 191,406
- Репутация
- 2,535
- Уровень
- 2
- Награды
- 20
- Местоположение
- Москва
- Пол
- Мужской
Маловато будет. Маловато. ©
Это же так здорово!Да. Виновна. Натворила...
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 3 Июл 2017
- Сообщения
- 5,420
- Репутация
- 0
- Награды
- 3
- Местоположение
- Кипр, Никосия
- Пол
- Женский
Да я всё боюсь, что многовато будет...
Не все же так сильны, простыни текста их пугают. 
Но я продолжу, раз уж начала: Глава 9
Леонора благодарно взглянула на него, взяла тарелку, и продолжила есть пиццу уже спокойно, но всё равно руками, проигнорировав предложенные нож и вилку. Она всегда ела пиццу руками, а если уж он такой аристократ – это его проблемы. Филипп внимательно посмотрел на неё, взял кусок пиццы, положил на тарелку и тоже стал есть без ножа и вилки, весело глядя на Леонору. Съев два куска, она сыто вздохнула и откинулась в кресле. Потом решила позвонить девочкам, поговорить с Аидой. Но трубку взяля Настя, и Леонора досадливо поморщилась, вспомнив её глупые шуточки насчёт «графчат».
- Привет. Как у вас там дела?
- Да всё нормально вроде, работаем. Этьен, правда, сегодня загонял. Засовывал нас поочерёдно, а двойняшек так и вообще вместе, в ванну с пеной. Сегодня на гель для душа и пену для ванн рекламу делали. Вода была холодная, а нам предписывалось изображать райское наслаждение на лицах.
- А что, горячей нельзя было налить?
- Так ванна была ненастоящая, в смысле, не подсоединённая к коммуникациям, тоже для рекламы, туда налили пару вёдер воды, которая тут же остыла, а сверху какой-то синтетической гадости насыпали, типа новогоднего искусственного снега, знаешь?
- Зачем вообще тогда было воду наливать? – заинтересовалась вдруг Леонора, забыв на минуту о собственных проблемах.
- Чтобы руки мокрые были, и высовывающиеся коленки. Для натуральности, ты что, Этьена не знаешь. У тебя как?
- Да так себе. Аида дома?
- Да, в комнате у себя. Позвать?
- Будь так добра. Близняшкам – привет, тебе – пока. Удачи всем!
- Алло? – сказал Аидин голос через минуту.
- Привет. Вот звоню узнать, как у вас дела. Настя мне уже рассказала про ванну, идиотизм полный. Нет предела извращённой фантазии Этьена.
- И не говори. Как у тебя дела? Что-то голос невесёлый. С Филиппом поссорились?
- Нет, у нас всё хорошо. Меня Пьер на «язык» выставляет на гала-шоу в Летуале.
- Он что, с ума сошёл?! Ты же ходить не умеешь!
- Именно это я ему и сказала. А он – «возражения не принимаются, у тебя контракт». Даже Филипп не помог, которого я в качестве тяжёлой артиллерии с собой притащила.
- И что же ты будешь делать?
- Учиться ходить, прямо завтра и начну. У меня четыре дня.
- Но это же очень мало! - воскликнула знающая все тонкости бизнеса Аида.
- А проблемы негров шерифа не волнуют, как говорится. Пьер сказал, что уверен во мне, и предоставил лучшего тренера. Я в Москву звонила, на дяде Жоре злость хотела сорвать, ведь заслужил, император тел недоделанный! Ему всё равно, лишь бы бабла побольше отстёгивали за каждую. По телефону, словно реченька журчал, уверяя меня, что всё это ради моего же блага, материального, разумеется, что ещё у него в голове есть, кроме калькулятора.
- Да ладно тебе, Ленка, ты же знаешь, что Георгий Константинович на самом деле душой за каждую из нас болеет, и за судьбы наши переживает, не знаю, почему у него так получилось тебя подставить. И Пьер странно себя ведёт, у него же полно «вешалок» с опытом ходьбы по «языку». Почему именно ты?
- Это я ему тоже говорила. Нет, меня ему подавай, придурок упёртый. Я его предупредила, что если опозорюсь, упаду там или ещё что – я-то встану и пойду дальше, а его хвалёное агентство будет в полном дерьме. Но даже это его не пробрало. Так что выхода у меня два: или расторжение контракта, что Филипп спит и видит, или – welcome to the cat-walk of the Fashion Show! Ты же понимаешь, если я уйду на подиум, это будет совсем другая жизнь.
- Да, Ленчик, попала ты. Не знаю даже, поздравлять тебя или сочувствовать. Но держись, ты же из тех, кто выживает везде! Я уверена, всё обойдётся и у тебя всё получится.
- Знакомые слова. Очень на это надеюсь. Ладно, желаю всем спокойной ночи, пока.
- Удачи тебе, Ленусь. Пока.
Филипп всё это время сидел, не сводя с неё взгляда, прислушиваясь к незнакомой речи.
- Интересный у вас язык, шери. Ничего не понятно.
- Так же, как и мне, когда ты по-французски говоришь. Я на балкон, ты со мной?
- Я всегда с тобой, мон амур.
Они вышли на балкон, Леонора задумчиво смотрела на ночной Париж, а Филипп – на неё.
- Не могу видеть тебя такой грустной. Может, к чёрту всё?
- Нет. Я выйду на этот треклятый «язык», даже если сломаю там ногу, и обратно придётся ползти. Я так решила. Милый, давай не будем сейчас об этом? Мне хочется залезть с тобой в ванну. Вода меня всегда успокаивает, а когда там ещё и ты – эффект удваивается.
Филипп нежно улыбнулся, поцеловал её в щёку, потрепав распущенные кудрявые волосы, и пошёл наполнять ванну. Она посидела ещё немного, погружённая в невесёлые мысли, и отправилась за ним. Он уже ждал в воде, протянув навстречу руки при её появлении, горели свечи, струя воды взбивала горку пены… При виде пены, Леонора улыбнулась и стала раздеваться, одновременно рассказывая Филиппу о съёмках рекламы, устроенной сегодня Этьеном. Он посмеялся, потом ворчливо сказал:
- Этот извращенец всегда что-нибудь этакое придумает. Они же там, небось, голые сидели?
- Ну, почему голые, - смеясь, сказала Леонора, забираясь в ванну, - это я сейчас голая, с тобой, а на них были купальники телесного цвета, просто их не видно.
- Всё равно хорошо, что тебя сегодня там не было. Ведь люди, которые потом будут смотреть все эти рекламные буклеты, журналы, наклейки, что там у вас ещё есть, не будут знать, что на моделях купальники.
- Какой ты всё-таки сноб, милый. Впрочем, меня бы Этьен вряд ли в эту ванну посадил – он тебя боится. Даже негативы той пробной фотосъёмки уничтожил. Так что не волнуйся, ничего опубликовано не будет.
- Вот и славно. Хотя, если честно, ты там потрясающе красиво получилась. Такая сексуальная…
- До тебя только сейчас это дошло? Поздно, всё уничтожено. Обрывки я выбросила в урну, вряд ли кому-нибудь взбредёт в голову их оттуда вытаскивать и склеивать.
Некоторое время они просто лежали, молча, её голова удобно устроилась у него на плече, а рука поглаживала мускулистую грудь, покрытую шелковистыми волосками. Потом ей захотелось его поцеловать, и она подняла голову, встретив нежный взгляд и полуоткрытые в готовности к поцелую губы. Леонора обняла его за шею и потянулась к нему, а когда губы их встретились, она забыла обо всех своих печалях. Отступил в сторону ожидающий её выхода подиум, страх перед толпой, перед Пьером, и вообще перед всем плохим в её жизни. Самое главное – у неё был теперь Филипп, и он любил её, а всё остальное – неважно. Когда они, нацеловавшись всласть, вылезли из ванны, Филипп осушил Леонору полотенцем, как всегда, потом подхватил на руки и отнёс в кровать. Забравшись к ней по одеяло, он сказал:
- Завтра у тебя тяжёлый день, любимая. Хочешь, не буду приставать к тебе, просто будем спать, обнявшись?
- Нет, не хочу. А если ты такой скромный, я сама к тебе пристану.
Она пошарила рукой под одеялом, нашла то, что искала, и принялась «приставать» к нему. С тихим смешком Филипп произнёс хриплым шёпотом:
- Обожаю тебя, шери…
Вскоре дыхание его стало прерывистым, он со стоном повернулся, приподнялся над ней на руках и вошёл в неё, медленно-медленно, отчего она блаженно выдохнула и стала двигаться навстречу ему. Он любил её долго, неторопливо и нежно, заставляя сходить с ума от наслаждения, а когда она с животным стоном выгнулась под ним дугой, радостно принимая пронзающие тело сладкие судороги, он задвигался быстрее и скоро сам рухнул с рычанием ей на плечо.
- Я люблю тебя, Филипп…
Вместо ответа, он взял её руку и прижал к своей груди, давая почувствовать бешенный стук, и прошептал ей в шею:
- Оно бьётся так только для тебя, ма шери, мон амур, ты – мой мир.
Уютно устроившись у него на плече, она попыталась заснуть. Но мысли о завтрашнем дне наградили её бессонницей и заставили проворочаться в кровати всю ночь, поминутно будя бедного Филиппа, и только под утро она провалилась в короткий сон. Открыв глаза, Леонора увидела, что уже светло, и долго лежала, глядя в огромное круглое зеркало на потолке, смотрела самой себе в глаза, словно пытаясь внушить уверенность, что у неё всё сегодня получится. Потом повернула голову и посмотрела на спящего рядом Филиппа – волна нежности затопила сердце. Она потихоньку выбралась из кровати, стараясь не разбудить его, и посмотрела на часы – только 7 утра. Слишком рано, чтобы звонить Пьеру. А с другой стороны, босс же не подумал о её удобствах, принимая такое решение, так почему она должна думать о приличиях? Накинув халат, пошла в гостиную и позвонила Пьеру.
- Мадмуазель Леонора? Что-то случилось? – сонным голосом отозвался тот.
- Ничего не случилось. Просто я хочу начать тренироваться, прямо сейчас.
- Мне нравится такая решительность, мадмуазель, но раньше 9-ти тренера не будет.
- Хорошо, я буду ровно в девять. Оревуар, месье Пьер.
Когда она вернулась в спальню, Филипп уже не спал. Он улыбнулся:
- Шери, я так привык находить тебя в своей постели по утрам и будить поцелуем, а тут – открыл глаза, и не нашёл. Я был так разочарован. Где ты была, мон амур?
- Доброе утро, любимый. Я звонила Пьеру.
- Уверен, он был очень рад твоему звонку. Неприлично звонить людям в 7 часов утра, - засмеялся Филипп.
- А прилично ставить на подиум модель, которая не умеет ходить? Как он со мной, так и я с ним. Всё справедливо.
- Ладно, что он сказал?
- Сказал, что тренер будет в девять.
- И ты, конечно же, ответила, что будешь там ровно в девять.
- Именно так.
- Иди ко мне, мон амур. Если я тебя сейчас не поцелую – день не сложится.
Леонора с удовольствием выполнила его просьбу, присела на край кровати и склонилась к нему. Он притянул её за шею и долго целовал, потом сказал с усмешкой:
- Ты всю ночь не давала мне спать, крутилась, как юла. Нервничаешь?
- Не то слово. Я заснула лишь под утро. Давай, я сейчас пойду в душ, а потом сварю кофе. Для круассанов, наверное, слишком рано…
- Булочная уже открыта. Сейчас схожу.
Стоя под душем, Леонора долго размышляла, что надеть, ведь в первый раз на такое мероприятие отправляется, потом решила – какая разница. Наскоро вытершись, влезла в «рваные» джинсы, ставшие любимыми, и натянула лёгкий чёрный свитерок Армани. Обулась сначала в чёрные туфли на высокой шпильке, потом подумала, скинула их и положила в пакет, обув удобные замшевые мокасины. Вернулся Филипп с круассанами:
- Ну вот, она уже при полном параде, круассаны остывают, а кофе-то и нет..., - разочарованно сказал он.
- Я быстро! – Леонора метнулась на кухню. Кофе варился ужасно медленно, и вообще утро всё тянулось и тянулось. За завтраком, она с тревогой думала о предстоящем дне, а Филипп смотрел на неё с понимающей, слегка насмешливой улыбкой. Под конец, когда она поминутно начала взглядывать на часы, он спросил:
- Что, так не терпится начать?
- Не терпится понять, получится или нет. Пойдём уже, милый!
Наконец, они вышли, поздоровались с консьержем (по всем правилам) и сели в машину. Филипп довёз её до офиса, ободряюще поцеловал и сказал:
- Когда у тебя будет перерыв – позвони мне, повезу тебя обедать куда-нибудь. Выше нос, шери, подиум просто должен расстелиться ковриком у таких прекрасных ног. Удачи тебе.
Леонора кивнула, глубоко вздохнула, чмокнула его в щёку и вышла из машины. Ровно в 9.00 она уже входила в офис Пьера, который улыбнулся ей своей редкой лучезарной улыбкой и сказал:
- Пойдём, тебя уже ждут.
Они спустились вниз, в подвальное помещение, где находился тренировочный язык и небольшой зал для демонстраций, шоу-рум. Пьер познакомил её с худощавым блондином лет сорока, которого звали Клод, это и был её тренер. Пожелав успеха, Пьер удалился, а Клод оглядел её с ног до головы, и сухо спросил:
- Почему обувь на низком каблуке?
Леонора молча вытащила из пакета другие туфли и переобулась, потом взволнованно спросила:
- С чего начнём?
- Для начала, просто пройдись по подиуму так, как ты обычно ходишь.
Она прошлась, и Клод вздохнул:
- Леонора, ты двигаешься, конечно, изящно и грациозно, но это не походка для подиума.
- А что, Пьер не предупредил тебя, что я по нему ни разу в жизни не ходила?
- Предупредил. Нам обоим придётся нелегко. Давай начнём с азов. Скажи, какая у тебя цель, зачем ты вообще идёшь по «языку»?
- Чтобы продемонстрировать одежду, которая на мне.
- Правильно. А что для этого нужно?
Леонора растерянно пожала плечами, а Клод ещё раз вздохнул, теперь уже устало:
- Для этого нужно не бежать, но и не ползти, как черепаха. Походка должна быть лёгкой и естественной, шаги – мелкими, а не размашистыми. Все должны успеть рассмотреть тебя, вернее, не тебя, а одежду, которую ты демонстрируешь. В этом также очень важен артистизм, которого я пока не наблюдаю. Теперь – осанка. Встань прямо, подбородок задирать не надо, ты должна смотреть прямо перед собой, в одну точку. Найди для себя эту точку и зацепись за неё глазами, пусть это будет камера, или чьё-то лицо – неважно, только зафиксируйся на ней. Теперь поставь правую ногу вперёд так, чтобы она находилась на одной линии с левой, и сдвинь её влево на ширину стопы, носок слегка выверни наружу, вот так. Проделай то же самое с левой ногой, и так далее. Пошла!
Она попыталась, стараясь изо всех сил имитировать походку манекенщицы. Клод остановил её и покачал головой:
- Ты слишком напряжена. Отбрось корпус слегка назад, расслабь плечи и увеличь ширину шага. Бёдрами вилять не надо, они сами последуют за твоими ногами, если ты будешь идти плавно. И не смотри под ноги – не забывай про точку! Сконцентрируйся!
Леонора пробовала снова, и снова, и снова… Каждый раз Клод отправлял её к началу «языка», раздражаясь всё больше, потому что у неё не получалось. В конце концов, он начал на неё покрикивать, она упрямо сжимала губы, еле сдерживая подступавшие слёзы, стараясь изо всех сил пройтись, как требуется… Клод тяжело вздохнул:
- Давай попробуем по-другому. Скрести ноги так, чтобы ступни соприкасались внешними сторонами. Теперь медленно двигай правую вперёд, пока я не скажу «стоп». Так, ещё… ещё… Стоп! Вот это – ширина твоего шага, запомни её и зафиксируй, мыслями и телом, понятно? Теперь левую… Медленнее, Леонора, медленнее!
Так он гонял её часа два, пока она не взмолилась о маленьком перерыве. Он кивнул и сел рядом. Леонора скинула туфли и повращала ступнями, которые уже начали наливаться усталостью с непривычки. Через пять минут Клод сказал:
- Начали! У нас очень мало времени, а я пока не вижу никаких положительных сдвигов.
Ещё через пару часов пыток он устало покачал головой и сказал:
- Ты уже выбилась из сил. Даю тебе два часа на отдых, пообедай, и в три часа я жду тебя обратно.
Она позвонила Филиппу, тот заехал за ней через десять минут и привёз в уютный небольшой ресторанчик неподалёку. Официант принёс меню, которое она принялась безучастно рассматривать, морщась от боли в ступнях, хотя предусмотрительно переобулась в удобные мокасины. Филипп, с нескрываемой жалостью и участием в голосе, спросил:
- Что, всё так плохо?
Она подняла на него глаза и молча кивнула.
- Боже, шери, у тебя глаза зелёные-зелёные! Что они там с тобой делают?
- Учат ходить. Я чувствую себя, как новорожденный младенец, пытающийся сделать первые шаги. Это ужасно, Филипп, у меня ничего не получается, я не смогу…
- Закажи себе что-нибудь поесть.
Леонора безразлично ткнула пальцем в первое же блюдо, оказавшееся куриными котлетами с зелёным горошком, который она терпеть не могла. Филипп покачал головой, заказал себе стэйк и бутылку красного вина. Когда его принесли, сам налил ей бокал и повелительным, «графским» тоном, которому Леонора почему-то всегда повиновалась, приказал выпить. Она послушно выпила и принялась жевать котлеты, не чувствуя вкуса, молча. Он ел свой стэйк, то и дело поглядывая на неё со страдальческим видом, явно сопереживая её боли. Леонора доела курицу и противный горошек, и сидела, понурившись, уставившись в стол незрячими глазами.
- Леонора, девочка моя, я не могу видеть тебя такой! – взмолился Филипп, не выдержав этого молчания. – У меня сердце разрывается. Давай всё бросим, пожалуйста!
Она упрямо покачала головой, он налил ей ещё вина. Леонора вытащила из сумки сигареты и закурила, тоскливо глядя в сторону.
- Шери, твоё упрямство начинает переходить все границы.
Она затушила сигарету и коротко бросила:
- Поехали.
Филипп молча расплатился, и так же молча довёз её до офиса. Там Леонору уже ждали, на этот раз Клод был не один – рядом стояла высоченная худющая блондинка, с бесцветным лицом и высокомерным взглядом свето-голубых, как лёд, глаз.
- Это Натали, - представил её Клод, - она попробует тебе помочь. Начали, Натали!
Блондинка прошлась от основания «языка» до небольшой круглой площадки, которой он заканчивался, легко переступая длинными ногами, плавно покачивая бёдрами и слегка заводя руки за спину при ходьбе. На площадке остановилась, замерла на пару секунд, чуть отставив ногу, потом грациозно развернулась, и тем же плавным шагом пошла обратно.
- Замечательно, Натали! Леонора, теперь ты.
Леонора попыталась пройтись так же, чувствуя, что выглядит глупой пародией на дефиле Натали. Та фыркнула и вдруг сказала по-русски:
- Не понимаю, почему Пьер взял тебя в это шоу. У нас многие девочки с опытом умирали от желания в него попасть, а он выбрал тебя. Ты же ничего не умеешь, выскочка!
- Не болтать! – закричал Клод. – Работать! Натали, ещё раз! Доходишь до круга, там разворачиваешься, и ждёшь Леонору. Начали!
Натали той же летящей походкой прошлась по подиуму, развернулась, и с издевательской ухмылочкой уставилась на неё. В ответ на эту ухмылку глаза Леоноры сузились и вспыхнули. «Зато у меня есть Филипп, – с гордостью подумала она, - который меня очень любит, а ты так и будешь маршировать взад-вперёд по своему противному «языку», и никогда не узнаешь, какое это счастье – быть любимой им!» Эта мысль вдруг придала ей такой уверенности, такой злой бесшабашности, что она пошла вперёд, легко и свободно, как учили, будто делала это всю свою жизнь, глядя прямо перед собой, насмешливо наблюдая, как с лица Натали сползает мерзкая улыбочка, а белёсые бровки ползут вверх от удивления. На круге Леонора так же замерла, не забыв отставить ногу, изящно развернулась и уставилась на Клода. Тот бешенно зааплодировал и облегчённо выкрикнул:
- Браво, Леонора! Ну наконец-то! Я уже начинал бояться, что у нас ничего не получится. Месье Пьер будет очень доволен. Теперь давайте закрепим результат.
Они повторили, и Леонора представила себе, что та точка впереди, на которую она должна была неотрывно смотреть – это глаза Филиппа, любящие и восхищённые. У неё опять получилось!
- Очень хорошо, Леонора! Теперь давай поработаем с руками – ты их слишком сильно заводишь за спину при ходьбе. Поставь их пока на пояс.
Это было уже легко, потому что лёд тронулся. Натали действительно помогла ей, хотя сама об этом не знала. «И не узнает никогда, - злорадно подумала Леонора, - была бы честь…» Клод погонял их ещё с полчаса, потом она училась ходить в паре с Натали так, что когда одна шла вперёд, другая уже возвращалась от круга. Надо было не задеть друг друга плечами в точке встречи на узком языке. Пару раз в этой самой точке Леонора ловила на себе злобный взгляд водянистых глаз, но ей было наплевать. За этим занятием и застал их Пьер, спустившийся посмотреть, как идут дела.
- Ну, как успехи? – спросил он у Клода.
- Замечательно, месье Пьер, трэ бьен! Сначала у неё ничего не получалось, и я уже начал думать, что она безнадёжна, но потом её словно подменили! Есть, конечно, ещё несколько мелких, чисто технических моментов, над которыми надо поработать, но в целом – очень и очень неплохо.
Пьер пожелал взглянуть, как она ходит, лично. Ещё одна пара оценивающих глаз сначала немного смутила Леонору, но она тут же представила себе глаза Филиппа, и прошлась по подиуму так, что теперь аплодировал уже Пьер:
- Леонора, душа моя, я же говорил – всё получится! Ещё три дня практики – и ты будешь само совершенство. Правда, Клод?
Клод авторитетно кивнул головой, соглашаясь, а Натали подарила ей неприязненный взгляд. «Откуда же столько злобы, - подумала Леонора, - что я ей такого сделала? Вроде соотечественницы, нет бы дружелюбно порадоваться, что у меня получилось, так она же ненавидит меня за это!» Леонора ещё не знала закулисный мир подиума, и не подозревала, что это только цветочки. Пьер заявил, что на сегодня достаточно, он всем доволен, все могут быть свободны. Она позвонила Филиппу, который, очевидно, крутился где-то поблизости, потому что подъехал буквально через пару минут. Когда она уселась в машину, он вопросительно уставился на неё. Она посмотрела на него в ответ такими сияющими глазами, что он понял всё без слов и набросился с объятиями и поцелуями:
- Мон амур, я так рад за тебя! Я знал, что у тебя всё получится. Малышка, ты молодец!
Леонора нежно взяла его лицо в ладони и спросила:
- А знаешь, кто мне очень-очень помог?
- Кто же? – недоумённо спросил Филипп.
- Ты! – счастливо выдохнула она, глядя на него обожающими глазами.
- Это как же? Меня ведь даже рядом не было.
- А я представляла себе, что та точка, в которую я должна неотрывно смотреть, когда дефилирую – это твои глаза, и мне стало так спокойно, так легко… Филипп, а ты не мог бы завтра посидеть немного в зале, когда я буду тренироваться? Пожалуйста, мне это очень нужно!
- Шери, да хоть целый день! Смотреть на тебя – одно удовольствие. Куда сейчас поедем?
- Домой, милый. У меня ноги отваливаются, и хочется задрать их куда-нибудь повыше.
При этих словах Филипп многозначительно поднял бровь, и она расхохоталась:
- Ты неисправим! Попозже, может быть, заедем к Катучче, если она будет свободна, и расскажем ей о моих успехах.
- Всё, что пожелаешь, шери.
Дома она первым делом переоделась в халат и тапочки, и с блаженным вздохом рухнула на диван, задрав ноги на спинку. Филипп устроился в кресле и с улыбкой смотрел на неё:
- Ну, расскажи мне в подробностях, как всё прошло. За обедом у тебя был такой грустный вид и такие зеленющие глаза, что я не решился спросить.
Леонора вздохнула, и поведала ему о своём тяжёлом дне. О том, как у неё сначала ничего не получалось, и от отчаяния хотелось плакать, как Клод раздражался и кричал на неё (при этих словах Филипп грозно нахмурился, и она прикусила язык, опустив все дальнейшие подробности, дабы не создавать проблем Клоду), про недружелюбную Натали, и как он, Филипп, стал её вдохновением. Выслушав отчёт, он встал, поцеловал её и попросил прощения за то, что должен отлучиться – позвонить тёте Мадлен. Она кивнула, свернулась клубочком на диване, и задремала. Проснулась от того, что Филипп нежно гладил её по голове, желая узнать, едут ли они сегодня к Катучче, которая уже телефон оборвала, соскучилась по ним.
- Конечно, поедем! Я должна ей всё рассказать! – вскочила на ноги Леонора.
Они поехали к «Друзьям», обнаружив Катуччу на обычном месте, с голубоглазым красавчиком по имени Дарен. «И как ты имена-то все запоминаешь, - думала Леонора, обнимаясь с Катуччей, - ох, осторожнее бы тебе, подружка моя, недолго горит свеча, подожжённая с обоих концов…» Вслух же, затягиваясь толстой папироской, она со смехом рассказывала Катучче о полном приключений дне. Та порадовалась за неё, пообещав обязательно прийти на показ, чтобы поддержать «парой заведомо дружелюбных глаз», как она выразилась. Потом Леонора начала зевать, и Филипп отвёз её домой. Они уселись перед телевизором, посмотреть новости, и она уснула прямо на диване, у него на коленях. Филипп перенёс её в спальню, осторожно раздел и уложил в кровать, шепча по-французски слова любви. Она всё слышала и всё чувствовала, но сил уже ни на что не осталось. Сонно пробормотав, что любит его, Леонора провалилась в глубокий сон. Наутро, отлично выспавшаяся и полная энтузиазма, она растормошила Филиппа и попросила сходить за круассанами, пока варится кофе. Позёвывая, он покорно оделся и ушёл. Леонора решила сегодня отказаться от джинсов и выбрала хорошенькое платье из тонкой шерсти от Сони Рикель, она особенно любила именно её дизайн платьев. Оно было облегающим, телесного цвета с набивным рисунком, изображающим чёрное кружево. «Издали будет казаться, что я просто голенькая под чёрными кружевами», - хихикнула про себя Леонора, решив немного подразнить любимого. Когда он вернулся, его глаза восхищённо загорелись:
- Какая ты хорошенькая, шери! Я тебя обожаю!
- Значит, моя жизнь и карьера уже удались! – лукаво пропела Леонора. - Идём завтракать.
По дороге в офис, каждый думал о чём-то своём, они не разговаривали, но молчание это совсем не напрягало. Подъехав к зданию агентства, Филипп решил сначала подняться к Пьеру в офис, где властно потребовал быть представленным тренеру Леоноры по всем правилам. Похоже, он собирался свести с Клодом кое-какие счёты за то, что тот посмел повысить голос на его обожаемую девочку. Пьер с готовностью спустился с ними вниз, где уже находились Клод и четыре манекенщицы, среди которых была и Натали. Как оказалось, все они были русскими, по крайней мере – русскоговорящими. «Эх, матушка Россия, щедра ты на красу женскую…» - подумала Леонора, настроенная весьма дружелюбно. Но было очевидно, что Натали уже посплетничала о новенькой всласть, так что встречена она была совсем не дружелюбными, а презрительно-насмешливыми взглядами всей четвёрки. Пьер подвёл их к Клоду и объяснил, что Его Сиятельство граф Шарль-Филипп де Монспэ пожелал лично присутствовать в зале, поскольку очень беспокоится за свою девушку мадмуазель Леонору Цорник, зная, что она на подиуме новичок. Клод расшаркался и суетливо усадил его на лучшее место в первом ряду, прямо по центру напротив подиума. Филипп высокомерно кивнул и уселся в кресло, напустив на себя свой «графский вид». Леонора в душе вовсю потешалась над этой сценкой, после которой взгляды четвёрки сменились на опасливо-уважительные. Сегодня они тренировались в полном составе, в таком же будут работать и на предстоящем показе. Клод указал им их очерёдность, и репетиция началась. Первой выходила Натали, за ней – Кристина. Леонору, как слабое звено, поставили посередине, за ней шла темноволосая, очень красивая Светлана, и замыкала рыженькая Нелли, оказавшаяся впоследствии самой дружелюбной. Присутствие Филиппа помогло Леоноре даже больше, чем она предполагала. Выход каждой манекенщицы он встречал холодным взглядом, откинувшись в кресле, и только когда выходила Леонора, подавался вперёд всем телом, глядя на неё восхищёнными глазами. В общем, старался ради неё вовсю. Ей было так легко и спокойно дефилировать по подиуму, зная, что каждый выход будет встречен его одобрительным взглядом. Она держалась очень уверенно, не хуже остальных, как ей казалось, словно позабыв, что ещё вчера утром не могла и шагу ступить, не сделав ошибки. Погоняв их по подиуму около часа, Клод заявил, что всем доволен, и на сегодня хватит. Скорее всего, его нервировало присутствие в зале нежеланного зрителя, и он хотел поскорее избавиться от столь важной персоны, не зная, как себя вести с графом. Попрощавшись со всеми холодным кивком, Филипп взял Леонору за руку, не забыв приложиться к ней губами, и увёл из зала. Антракт. Оказавшись в машине, оба расхохотались во всё горло, и она заявила, что в Филиппе погибает великий актёр, на что тот серьёзно ответил:
- Я видел, какими взглядами тебя встретили эти четыре гадюки, мон амур, и понял, что должен приложить все усилия, чтобы ты не задохнулась от яда в этом террариуме.
- Спасибо тебе, любимый. Ты опять спас меня от неминуемой гибели. Я тебя обожаю.
- Я вот только не понимаю, почему ты вызвала такой взрыв недоброжелательности с их стороны? Ведь ты добрая, милая, невероятно дружелюбная, и вовсе не выгрызала себе зубами возможность поучаствовать в этом шоу, наоборот, отбивалась от неё, как могла. Всеми своими четырьмя лапами, можно сказать. Может быть, они просто не знают об этом?
- Это ты просто не знаешь всех прелестей модельного бизнеса, милый. Манекенщицы мнят себя «высшей кастой» мира моды, и довольно презрительно отзываются о фотомоделях, считая свой труд более благородным. Я сейчас не говорю о топмоделях, совмещающих всё, они – вообще отдельный разговор. Ты же видел, какие дружеские отношения сложились между мной и моими подругами. Бесспорно, у нас тоже существует конкуренция, но это ничто по сравнению с тем, что творится за кулисами подиума. Я слышала, они подпиливают каблуки и сыплют битое стекло друг другу в туфли, бретельки у лифов подрезают, чтобы соперница «опростосисилась» на публике. Я для них – наглая выскочка, и если бы не твоя защита и покровительство, то поверь, мне пришлось бы совсем не сладко. Скорее всего, Пьер на это и рассчитывал, ведь он, в отличие от тебя, прекрасно осведомлён обо всех этих тонкостях. Если честно, он мне нравится всё меньше и меньше.
- Всегда считал его мерзким, скользким типом, - процедил Филипп сквозь зубы.
Леонора нежно погладила его по щеке:
- Забудем про них про всех, любимый, и раз уж у нас свободный день, займёмся чем-нибудь приятным?
- Например? – лукаво поинтересовался он.
- Я открыта для предложений.
- Я предлагаю прокатиться на авеню Монтень и купить тебе что-нибудь новенькое.
- Только не это! А я предлагаю посмотреть какой-нибудь хороший фильм, у тебя замечательный домашний кинотеатр и куча DVD. Я, кстати, заметила там несколько фильмов, которые ещё не видела. Мы уютно устроимся на диванчике, будем смотреть кино и целоваться, как на заднем ряду. А еду – суши, например – закажем на дом.
- Киске опять захотелось рыбки?
- А ты не любишь суши?
- Я люблю всё, что любишь ты. А больше всего – саму тебя. Только с чего это ты стала такой домоседкой? Я тебя не узнаю.
- Понимаешь, - тяжело вздохнула Леонора, - во-первых, я ещё не совсем отошла после вчерашнего, а во-вторых, я так боюсь предстоящей толпы на показе, что мне никого, кроме тебя, не хочется видеть.
- Не бойся, шери. Я буду там, и я буду сидеть прямо напротив подиума, как сегодня.
- Сегодня зал был пустой, и ты был единственным зрителем. А в Летуале соберутся все известные модельеры, и другие именитые гости, там каждый будет драться за лучшее место.
- Это место будет моим, даже если мне придётся силой спихнуть оттуда какого-нибудь Дольче или его дружка Габбану, вот увидишь. Ты меня ещё плохо знаешь, мон амур. Ну что, поехали домой?
- Поехали! – она со счастливой улыбкой обняла его за шею и поцеловала в губы.
Оказавшись дома, первым делом Леонора с облегчением скинула шпильки, и подумала: «Какая несправедливость! Я ненавижу высокие каблуки и шпильки, и так каланча, ношу их только на тусовки да на съёмках, если надо. Но одно дело в них немного постоять-походить и даже потанцевать, а маршировать часами – пытка! И вот тебе, пожалуй-ка на «язык», Леночка, везучая ты наша!» Накинув уже ставший любимым халатик, она отправилась искать Филиппа по необъятной квартире. Обнаружив его в гостиной, сосредоточенно изучающего полку с DVD, она неслышно подкралась сзади и громко сказала в ухо:
- Мяу!
Вздрогнув от неожиданности, он тут же улыбнулся и привлёк её к себе.
- Выбираешь, что посмотреть?
- Да, может, ты мне поможешь?
- А ты любишь фильмы про вампиров?
Филипп засмеялся: - Похоже, их очень любишь ты. Мне на самом деле всё равно, что смотреть, так что ставь, что хочешь. Про вампиров – так про вампиров.
- Этот фильм снят по одной очень красивой вампирской саге, а у тебя я обнаружила последнюю часть, которую ещё не видела. Кстати, главный герой очень похож на тебя, и не только внешне. Он – вампир- аристократ, и на самом деле очень хороший. Так вот, этот вампир влюблён в девушку-человека, влюблён настолько сильно, что, несмотря на свою страсть к человеческой крови, он до сих пор её не съел. Страшно хочется узнать, чем у них там дело кончится.
- Ставь. Мне самому уже интересно.
Леонора сразу нашла диск с «Рассветом» и подала Филиппу. Потом забралась с ногами на диван и протянула к нему руки:
- Иди скорее ко мне, хочу к тебе прижаться и мурлыкать, как кошка.
Они смотрели «Рассвет», который увлёк Филиппа так, что он даже стал расспрашивать, что и как было в предыдущих частях, Леонора охотно рассказывала. « Что ещё для счастья надо, - думала она, - рядом любимый мужчина, я смотрю любимый фильм, потом буду есть любимую еду… Вот бы ещё этот дурацкий показ отменили – предела бы не было моему счастью!» Хотя прекрасно знала, что показ не отменят, да и счастье это только временное. Фильм закончился, хэппи энд. Филипп задумчиво сказал:
- Ты знаешь, шери, мало того, что главный герой действительно похож на меня, этот фильм показался мне чем-то похожим на нашу с тобой историю. Он – богатый аристократ, к тому же вампир. Она – простая девушка. Казалось бы, им не суждено быть вместе, и хотя он много раз спасал ей жизнь – между ними огромная пропасть. Однако же, на сцену выходит Настоящая Любовь, и – вуаля! Хэппи энд!
Леонора зажмурила глаза от муки, сдавившей ей сердце ледяными пальцами, и молчала.
- Ну что ты молчишь, шери? В первый раз вижу, что тебе нечего сказать.
- Мне есть что сказать, Филипп. Но я не хочу этого говорить.
- Нет уж, ты скажи!
- Ты правда этого хочешь? Потому что то, что я скажу, тебе не понравится, хотя это абсолютная правда. Но если ты настаиваешь, я скажу, но только один раз, и ты должен пообещать мне, что больше мы об этом говорить не будем. Обещаешь?
- Хватит мучить меня, ладно, обещаю!
Она глубоко вздохнула, и, стараясь говорить спокойным, ровным, ничего не выражающим голосом, произнесла:
- Только что мы с тобой смотрели фильм, Филипп, понимаешь? Кино! А в кино – всегда хэппи энд, иначе его никто смотреть не будет, людям своих проблем хватает. Но мы с тобой живём реальной жизнью, в которой этот самый хэппи энд бывает далеко не всегда. В нашем случае его точно не будет, и мы оба об этом знаем, мы с тобой не страусы, чтобы прятать головы в песок. Чуда не случится, я большая девочка и прекрасно это понимаю, и в сказки давно не верю. Я точно знаю, что день нашего расставания придёт, не знаю – когда, но придёт обязательно, и тогда ты вспомнишь мои слова. Будь на то моя воля, этот день никогда бы не наступил, но ничего изменить не можем ни ты, ни я. Потому что это – настоящая жизнь, Филипп, так что между нами ещё даже большая пропасть, чем между Эдвардом и Беллой. И даже Настоящая Любовь её не преодолеет. Филипп, не мучай меня больше, пожалуйста…
Как она не старалась, в конце голос всё же дрогнул. Он поднял к себе её лицо, заглянул в зелёные, полные слёз глаза, и сказал хриплым голосом, полным невыносимой муки, всего лишь одно слово:
- Прости…
- Я тебя не виню.
Чтобы не расплакаться, она уткнулась лицом ему в грудь, и он крепко прижал её к себе. Они сидели молча, тихо радуясь тому, что одни... и только они понимают, как сладки и дороги эти минуты молчаливого счастья...
Леонора благодарно взглянула на него, взяла тарелку, и продолжила есть пиццу уже спокойно, но всё равно руками, проигнорировав предложенные нож и вилку. Она всегда ела пиццу руками, а если уж он такой аристократ – это его проблемы. Филипп внимательно посмотрел на неё, взял кусок пиццы, положил на тарелку и тоже стал есть без ножа и вилки, весело глядя на Леонору. Съев два куска, она сыто вздохнула и откинулась в кресле. Потом решила позвонить девочкам, поговорить с Аидой. Но трубку взяля Настя, и Леонора досадливо поморщилась, вспомнив её глупые шуточки насчёт «графчат».
- Привет. Как у вас там дела?
- Да всё нормально вроде, работаем. Этьен, правда, сегодня загонял. Засовывал нас поочерёдно, а двойняшек так и вообще вместе, в ванну с пеной. Сегодня на гель для душа и пену для ванн рекламу делали. Вода была холодная, а нам предписывалось изображать райское наслаждение на лицах.
- А что, горячей нельзя было налить?
- Так ванна была ненастоящая, в смысле, не подсоединённая к коммуникациям, тоже для рекламы, туда налили пару вёдер воды, которая тут же остыла, а сверху какой-то синтетической гадости насыпали, типа новогоднего искусственного снега, знаешь?
- Зачем вообще тогда было воду наливать? – заинтересовалась вдруг Леонора, забыв на минуту о собственных проблемах.
- Чтобы руки мокрые были, и высовывающиеся коленки. Для натуральности, ты что, Этьена не знаешь. У тебя как?
- Да так себе. Аида дома?
- Да, в комнате у себя. Позвать?
- Будь так добра. Близняшкам – привет, тебе – пока. Удачи всем!
- Алло? – сказал Аидин голос через минуту.
- Привет. Вот звоню узнать, как у вас дела. Настя мне уже рассказала про ванну, идиотизм полный. Нет предела извращённой фантазии Этьена.
- И не говори. Как у тебя дела? Что-то голос невесёлый. С Филиппом поссорились?
- Нет, у нас всё хорошо. Меня Пьер на «язык» выставляет на гала-шоу в Летуале.
- Он что, с ума сошёл?! Ты же ходить не умеешь!
- Именно это я ему и сказала. А он – «возражения не принимаются, у тебя контракт». Даже Филипп не помог, которого я в качестве тяжёлой артиллерии с собой притащила.
- И что же ты будешь делать?
- Учиться ходить, прямо завтра и начну. У меня четыре дня.
- Но это же очень мало! - воскликнула знающая все тонкости бизнеса Аида.
- А проблемы негров шерифа не волнуют, как говорится. Пьер сказал, что уверен во мне, и предоставил лучшего тренера. Я в Москву звонила, на дяде Жоре злость хотела сорвать, ведь заслужил, император тел недоделанный! Ему всё равно, лишь бы бабла побольше отстёгивали за каждую. По телефону, словно реченька журчал, уверяя меня, что всё это ради моего же блага, материального, разумеется, что ещё у него в голове есть, кроме калькулятора.
- Да ладно тебе, Ленка, ты же знаешь, что Георгий Константинович на самом деле душой за каждую из нас болеет, и за судьбы наши переживает, не знаю, почему у него так получилось тебя подставить. И Пьер странно себя ведёт, у него же полно «вешалок» с опытом ходьбы по «языку». Почему именно ты?
- Это я ему тоже говорила. Нет, меня ему подавай, придурок упёртый. Я его предупредила, что если опозорюсь, упаду там или ещё что – я-то встану и пойду дальше, а его хвалёное агентство будет в полном дерьме. Но даже это его не пробрало. Так что выхода у меня два: или расторжение контракта, что Филипп спит и видит, или – welcome to the cat-walk of the Fashion Show! Ты же понимаешь, если я уйду на подиум, это будет совсем другая жизнь.
- Да, Ленчик, попала ты. Не знаю даже, поздравлять тебя или сочувствовать. Но держись, ты же из тех, кто выживает везде! Я уверена, всё обойдётся и у тебя всё получится.
- Знакомые слова. Очень на это надеюсь. Ладно, желаю всем спокойной ночи, пока.
- Удачи тебе, Ленусь. Пока.
Филипп всё это время сидел, не сводя с неё взгляда, прислушиваясь к незнакомой речи.
- Интересный у вас язык, шери. Ничего не понятно.
- Так же, как и мне, когда ты по-французски говоришь. Я на балкон, ты со мной?
- Я всегда с тобой, мон амур.
Они вышли на балкон, Леонора задумчиво смотрела на ночной Париж, а Филипп – на неё.
- Не могу видеть тебя такой грустной. Может, к чёрту всё?
- Нет. Я выйду на этот треклятый «язык», даже если сломаю там ногу, и обратно придётся ползти. Я так решила. Милый, давай не будем сейчас об этом? Мне хочется залезть с тобой в ванну. Вода меня всегда успокаивает, а когда там ещё и ты – эффект удваивается.
Филипп нежно улыбнулся, поцеловал её в щёку, потрепав распущенные кудрявые волосы, и пошёл наполнять ванну. Она посидела ещё немного, погружённая в невесёлые мысли, и отправилась за ним. Он уже ждал в воде, протянув навстречу руки при её появлении, горели свечи, струя воды взбивала горку пены… При виде пены, Леонора улыбнулась и стала раздеваться, одновременно рассказывая Филиппу о съёмках рекламы, устроенной сегодня Этьеном. Он посмеялся, потом ворчливо сказал:
- Этот извращенец всегда что-нибудь этакое придумает. Они же там, небось, голые сидели?
- Ну, почему голые, - смеясь, сказала Леонора, забираясь в ванну, - это я сейчас голая, с тобой, а на них были купальники телесного цвета, просто их не видно.
- Всё равно хорошо, что тебя сегодня там не было. Ведь люди, которые потом будут смотреть все эти рекламные буклеты, журналы, наклейки, что там у вас ещё есть, не будут знать, что на моделях купальники.
- Какой ты всё-таки сноб, милый. Впрочем, меня бы Этьен вряд ли в эту ванну посадил – он тебя боится. Даже негативы той пробной фотосъёмки уничтожил. Так что не волнуйся, ничего опубликовано не будет.
- Вот и славно. Хотя, если честно, ты там потрясающе красиво получилась. Такая сексуальная…
- До тебя только сейчас это дошло? Поздно, всё уничтожено. Обрывки я выбросила в урну, вряд ли кому-нибудь взбредёт в голову их оттуда вытаскивать и склеивать.
Некоторое время они просто лежали, молча, её голова удобно устроилась у него на плече, а рука поглаживала мускулистую грудь, покрытую шелковистыми волосками. Потом ей захотелось его поцеловать, и она подняла голову, встретив нежный взгляд и полуоткрытые в готовности к поцелую губы. Леонора обняла его за шею и потянулась к нему, а когда губы их встретились, она забыла обо всех своих печалях. Отступил в сторону ожидающий её выхода подиум, страх перед толпой, перед Пьером, и вообще перед всем плохим в её жизни. Самое главное – у неё был теперь Филипп, и он любил её, а всё остальное – неважно. Когда они, нацеловавшись всласть, вылезли из ванны, Филипп осушил Леонору полотенцем, как всегда, потом подхватил на руки и отнёс в кровать. Забравшись к ней по одеяло, он сказал:
- Завтра у тебя тяжёлый день, любимая. Хочешь, не буду приставать к тебе, просто будем спать, обнявшись?
- Нет, не хочу. А если ты такой скромный, я сама к тебе пристану.
Она пошарила рукой под одеялом, нашла то, что искала, и принялась «приставать» к нему. С тихим смешком Филипп произнёс хриплым шёпотом:
- Обожаю тебя, шери…
Вскоре дыхание его стало прерывистым, он со стоном повернулся, приподнялся над ней на руках и вошёл в неё, медленно-медленно, отчего она блаженно выдохнула и стала двигаться навстречу ему. Он любил её долго, неторопливо и нежно, заставляя сходить с ума от наслаждения, а когда она с животным стоном выгнулась под ним дугой, радостно принимая пронзающие тело сладкие судороги, он задвигался быстрее и скоро сам рухнул с рычанием ей на плечо.
- Я люблю тебя, Филипп…
Вместо ответа, он взял её руку и прижал к своей груди, давая почувствовать бешенный стук, и прошептал ей в шею:
- Оно бьётся так только для тебя, ма шери, мон амур, ты – мой мир.
Уютно устроившись у него на плече, она попыталась заснуть. Но мысли о завтрашнем дне наградили её бессонницей и заставили проворочаться в кровати всю ночь, поминутно будя бедного Филиппа, и только под утро она провалилась в короткий сон. Открыв глаза, Леонора увидела, что уже светло, и долго лежала, глядя в огромное круглое зеркало на потолке, смотрела самой себе в глаза, словно пытаясь внушить уверенность, что у неё всё сегодня получится. Потом повернула голову и посмотрела на спящего рядом Филиппа – волна нежности затопила сердце. Она потихоньку выбралась из кровати, стараясь не разбудить его, и посмотрела на часы – только 7 утра. Слишком рано, чтобы звонить Пьеру. А с другой стороны, босс же не подумал о её удобствах, принимая такое решение, так почему она должна думать о приличиях? Накинув халат, пошла в гостиную и позвонила Пьеру.
- Мадмуазель Леонора? Что-то случилось? – сонным голосом отозвался тот.
- Ничего не случилось. Просто я хочу начать тренироваться, прямо сейчас.
- Мне нравится такая решительность, мадмуазель, но раньше 9-ти тренера не будет.
- Хорошо, я буду ровно в девять. Оревуар, месье Пьер.
Когда она вернулась в спальню, Филипп уже не спал. Он улыбнулся:
- Шери, я так привык находить тебя в своей постели по утрам и будить поцелуем, а тут – открыл глаза, и не нашёл. Я был так разочарован. Где ты была, мон амур?
- Доброе утро, любимый. Я звонила Пьеру.
- Уверен, он был очень рад твоему звонку. Неприлично звонить людям в 7 часов утра, - засмеялся Филипп.
- А прилично ставить на подиум модель, которая не умеет ходить? Как он со мной, так и я с ним. Всё справедливо.
- Ладно, что он сказал?
- Сказал, что тренер будет в девять.
- И ты, конечно же, ответила, что будешь там ровно в девять.
- Именно так.
- Иди ко мне, мон амур. Если я тебя сейчас не поцелую – день не сложится.
Леонора с удовольствием выполнила его просьбу, присела на край кровати и склонилась к нему. Он притянул её за шею и долго целовал, потом сказал с усмешкой:
- Ты всю ночь не давала мне спать, крутилась, как юла. Нервничаешь?
- Не то слово. Я заснула лишь под утро. Давай, я сейчас пойду в душ, а потом сварю кофе. Для круассанов, наверное, слишком рано…
- Булочная уже открыта. Сейчас схожу.
Стоя под душем, Леонора долго размышляла, что надеть, ведь в первый раз на такое мероприятие отправляется, потом решила – какая разница. Наскоро вытершись, влезла в «рваные» джинсы, ставшие любимыми, и натянула лёгкий чёрный свитерок Армани. Обулась сначала в чёрные туфли на высокой шпильке, потом подумала, скинула их и положила в пакет, обув удобные замшевые мокасины. Вернулся Филипп с круассанами:
- Ну вот, она уже при полном параде, круассаны остывают, а кофе-то и нет..., - разочарованно сказал он.
- Я быстро! – Леонора метнулась на кухню. Кофе варился ужасно медленно, и вообще утро всё тянулось и тянулось. За завтраком, она с тревогой думала о предстоящем дне, а Филипп смотрел на неё с понимающей, слегка насмешливой улыбкой. Под конец, когда она поминутно начала взглядывать на часы, он спросил:
- Что, так не терпится начать?
- Не терпится понять, получится или нет. Пойдём уже, милый!
Наконец, они вышли, поздоровались с консьержем (по всем правилам) и сели в машину. Филипп довёз её до офиса, ободряюще поцеловал и сказал:
- Когда у тебя будет перерыв – позвони мне, повезу тебя обедать куда-нибудь. Выше нос, шери, подиум просто должен расстелиться ковриком у таких прекрасных ног. Удачи тебе.
Леонора кивнула, глубоко вздохнула, чмокнула его в щёку и вышла из машины. Ровно в 9.00 она уже входила в офис Пьера, который улыбнулся ей своей редкой лучезарной улыбкой и сказал:
- Пойдём, тебя уже ждут.
Они спустились вниз, в подвальное помещение, где находился тренировочный язык и небольшой зал для демонстраций, шоу-рум. Пьер познакомил её с худощавым блондином лет сорока, которого звали Клод, это и был её тренер. Пожелав успеха, Пьер удалился, а Клод оглядел её с ног до головы, и сухо спросил:
- Почему обувь на низком каблуке?
Леонора молча вытащила из пакета другие туфли и переобулась, потом взволнованно спросила:
- С чего начнём?
- Для начала, просто пройдись по подиуму так, как ты обычно ходишь.
Она прошлась, и Клод вздохнул:
- Леонора, ты двигаешься, конечно, изящно и грациозно, но это не походка для подиума.
- А что, Пьер не предупредил тебя, что я по нему ни разу в жизни не ходила?
- Предупредил. Нам обоим придётся нелегко. Давай начнём с азов. Скажи, какая у тебя цель, зачем ты вообще идёшь по «языку»?
- Чтобы продемонстрировать одежду, которая на мне.
- Правильно. А что для этого нужно?
Леонора растерянно пожала плечами, а Клод ещё раз вздохнул, теперь уже устало:
- Для этого нужно не бежать, но и не ползти, как черепаха. Походка должна быть лёгкой и естественной, шаги – мелкими, а не размашистыми. Все должны успеть рассмотреть тебя, вернее, не тебя, а одежду, которую ты демонстрируешь. В этом также очень важен артистизм, которого я пока не наблюдаю. Теперь – осанка. Встань прямо, подбородок задирать не надо, ты должна смотреть прямо перед собой, в одну точку. Найди для себя эту точку и зацепись за неё глазами, пусть это будет камера, или чьё-то лицо – неважно, только зафиксируйся на ней. Теперь поставь правую ногу вперёд так, чтобы она находилась на одной линии с левой, и сдвинь её влево на ширину стопы, носок слегка выверни наружу, вот так. Проделай то же самое с левой ногой, и так далее. Пошла!
Она попыталась, стараясь изо всех сил имитировать походку манекенщицы. Клод остановил её и покачал головой:
- Ты слишком напряжена. Отбрось корпус слегка назад, расслабь плечи и увеличь ширину шага. Бёдрами вилять не надо, они сами последуют за твоими ногами, если ты будешь идти плавно. И не смотри под ноги – не забывай про точку! Сконцентрируйся!
Леонора пробовала снова, и снова, и снова… Каждый раз Клод отправлял её к началу «языка», раздражаясь всё больше, потому что у неё не получалось. В конце концов, он начал на неё покрикивать, она упрямо сжимала губы, еле сдерживая подступавшие слёзы, стараясь изо всех сил пройтись, как требуется… Клод тяжело вздохнул:
- Давай попробуем по-другому. Скрести ноги так, чтобы ступни соприкасались внешними сторонами. Теперь медленно двигай правую вперёд, пока я не скажу «стоп». Так, ещё… ещё… Стоп! Вот это – ширина твоего шага, запомни её и зафиксируй, мыслями и телом, понятно? Теперь левую… Медленнее, Леонора, медленнее!
Так он гонял её часа два, пока она не взмолилась о маленьком перерыве. Он кивнул и сел рядом. Леонора скинула туфли и повращала ступнями, которые уже начали наливаться усталостью с непривычки. Через пять минут Клод сказал:
- Начали! У нас очень мало времени, а я пока не вижу никаких положительных сдвигов.
Ещё через пару часов пыток он устало покачал головой и сказал:
- Ты уже выбилась из сил. Даю тебе два часа на отдых, пообедай, и в три часа я жду тебя обратно.
Она позвонила Филиппу, тот заехал за ней через десять минут и привёз в уютный небольшой ресторанчик неподалёку. Официант принёс меню, которое она принялась безучастно рассматривать, морщась от боли в ступнях, хотя предусмотрительно переобулась в удобные мокасины. Филипп, с нескрываемой жалостью и участием в голосе, спросил:
- Что, всё так плохо?
Она подняла на него глаза и молча кивнула.
- Боже, шери, у тебя глаза зелёные-зелёные! Что они там с тобой делают?
- Учат ходить. Я чувствую себя, как новорожденный младенец, пытающийся сделать первые шаги. Это ужасно, Филипп, у меня ничего не получается, я не смогу…
- Закажи себе что-нибудь поесть.
Леонора безразлично ткнула пальцем в первое же блюдо, оказавшееся куриными котлетами с зелёным горошком, который она терпеть не могла. Филипп покачал головой, заказал себе стэйк и бутылку красного вина. Когда его принесли, сам налил ей бокал и повелительным, «графским» тоном, которому Леонора почему-то всегда повиновалась, приказал выпить. Она послушно выпила и принялась жевать котлеты, не чувствуя вкуса, молча. Он ел свой стэйк, то и дело поглядывая на неё со страдальческим видом, явно сопереживая её боли. Леонора доела курицу и противный горошек, и сидела, понурившись, уставившись в стол незрячими глазами.
- Леонора, девочка моя, я не могу видеть тебя такой! – взмолился Филипп, не выдержав этого молчания. – У меня сердце разрывается. Давай всё бросим, пожалуйста!
Она упрямо покачала головой, он налил ей ещё вина. Леонора вытащила из сумки сигареты и закурила, тоскливо глядя в сторону.
- Шери, твоё упрямство начинает переходить все границы.
Она затушила сигарету и коротко бросила:
- Поехали.
Филипп молча расплатился, и так же молча довёз её до офиса. Там Леонору уже ждали, на этот раз Клод был не один – рядом стояла высоченная худющая блондинка, с бесцветным лицом и высокомерным взглядом свето-голубых, как лёд, глаз.
- Это Натали, - представил её Клод, - она попробует тебе помочь. Начали, Натали!
Блондинка прошлась от основания «языка» до небольшой круглой площадки, которой он заканчивался, легко переступая длинными ногами, плавно покачивая бёдрами и слегка заводя руки за спину при ходьбе. На площадке остановилась, замерла на пару секунд, чуть отставив ногу, потом грациозно развернулась, и тем же плавным шагом пошла обратно.
- Замечательно, Натали! Леонора, теперь ты.
Леонора попыталась пройтись так же, чувствуя, что выглядит глупой пародией на дефиле Натали. Та фыркнула и вдруг сказала по-русски:
- Не понимаю, почему Пьер взял тебя в это шоу. У нас многие девочки с опытом умирали от желания в него попасть, а он выбрал тебя. Ты же ничего не умеешь, выскочка!
- Не болтать! – закричал Клод. – Работать! Натали, ещё раз! Доходишь до круга, там разворачиваешься, и ждёшь Леонору. Начали!
Натали той же летящей походкой прошлась по подиуму, развернулась, и с издевательской ухмылочкой уставилась на неё. В ответ на эту ухмылку глаза Леоноры сузились и вспыхнули. «Зато у меня есть Филипп, – с гордостью подумала она, - который меня очень любит, а ты так и будешь маршировать взад-вперёд по своему противному «языку», и никогда не узнаешь, какое это счастье – быть любимой им!» Эта мысль вдруг придала ей такой уверенности, такой злой бесшабашности, что она пошла вперёд, легко и свободно, как учили, будто делала это всю свою жизнь, глядя прямо перед собой, насмешливо наблюдая, как с лица Натали сползает мерзкая улыбочка, а белёсые бровки ползут вверх от удивления. На круге Леонора так же замерла, не забыв отставить ногу, изящно развернулась и уставилась на Клода. Тот бешенно зааплодировал и облегчённо выкрикнул:
- Браво, Леонора! Ну наконец-то! Я уже начинал бояться, что у нас ничего не получится. Месье Пьер будет очень доволен. Теперь давайте закрепим результат.
Они повторили, и Леонора представила себе, что та точка впереди, на которую она должна была неотрывно смотреть – это глаза Филиппа, любящие и восхищённые. У неё опять получилось!
- Очень хорошо, Леонора! Теперь давай поработаем с руками – ты их слишком сильно заводишь за спину при ходьбе. Поставь их пока на пояс.
Это было уже легко, потому что лёд тронулся. Натали действительно помогла ей, хотя сама об этом не знала. «И не узнает никогда, - злорадно подумала Леонора, - была бы честь…» Клод погонял их ещё с полчаса, потом она училась ходить в паре с Натали так, что когда одна шла вперёд, другая уже возвращалась от круга. Надо было не задеть друг друга плечами в точке встречи на узком языке. Пару раз в этой самой точке Леонора ловила на себе злобный взгляд водянистых глаз, но ей было наплевать. За этим занятием и застал их Пьер, спустившийся посмотреть, как идут дела.
- Ну, как успехи? – спросил он у Клода.
- Замечательно, месье Пьер, трэ бьен! Сначала у неё ничего не получалось, и я уже начал думать, что она безнадёжна, но потом её словно подменили! Есть, конечно, ещё несколько мелких, чисто технических моментов, над которыми надо поработать, но в целом – очень и очень неплохо.
Пьер пожелал взглянуть, как она ходит, лично. Ещё одна пара оценивающих глаз сначала немного смутила Леонору, но она тут же представила себе глаза Филиппа, и прошлась по подиуму так, что теперь аплодировал уже Пьер:
- Леонора, душа моя, я же говорил – всё получится! Ещё три дня практики – и ты будешь само совершенство. Правда, Клод?
Клод авторитетно кивнул головой, соглашаясь, а Натали подарила ей неприязненный взгляд. «Откуда же столько злобы, - подумала Леонора, - что я ей такого сделала? Вроде соотечественницы, нет бы дружелюбно порадоваться, что у меня получилось, так она же ненавидит меня за это!» Леонора ещё не знала закулисный мир подиума, и не подозревала, что это только цветочки. Пьер заявил, что на сегодня достаточно, он всем доволен, все могут быть свободны. Она позвонила Филиппу, который, очевидно, крутился где-то поблизости, потому что подъехал буквально через пару минут. Когда она уселась в машину, он вопросительно уставился на неё. Она посмотрела на него в ответ такими сияющими глазами, что он понял всё без слов и набросился с объятиями и поцелуями:
- Мон амур, я так рад за тебя! Я знал, что у тебя всё получится. Малышка, ты молодец!
Леонора нежно взяла его лицо в ладони и спросила:
- А знаешь, кто мне очень-очень помог?
- Кто же? – недоумённо спросил Филипп.
- Ты! – счастливо выдохнула она, глядя на него обожающими глазами.
- Это как же? Меня ведь даже рядом не было.
- А я представляла себе, что та точка, в которую я должна неотрывно смотреть, когда дефилирую – это твои глаза, и мне стало так спокойно, так легко… Филипп, а ты не мог бы завтра посидеть немного в зале, когда я буду тренироваться? Пожалуйста, мне это очень нужно!
- Шери, да хоть целый день! Смотреть на тебя – одно удовольствие. Куда сейчас поедем?
- Домой, милый. У меня ноги отваливаются, и хочется задрать их куда-нибудь повыше.
При этих словах Филипп многозначительно поднял бровь, и она расхохоталась:
- Ты неисправим! Попозже, может быть, заедем к Катучче, если она будет свободна, и расскажем ей о моих успехах.
- Всё, что пожелаешь, шери.
Дома она первым делом переоделась в халат и тапочки, и с блаженным вздохом рухнула на диван, задрав ноги на спинку. Филипп устроился в кресле и с улыбкой смотрел на неё:
- Ну, расскажи мне в подробностях, как всё прошло. За обедом у тебя был такой грустный вид и такие зеленющие глаза, что я не решился спросить.
Леонора вздохнула, и поведала ему о своём тяжёлом дне. О том, как у неё сначала ничего не получалось, и от отчаяния хотелось плакать, как Клод раздражался и кричал на неё (при этих словах Филипп грозно нахмурился, и она прикусила язык, опустив все дальнейшие подробности, дабы не создавать проблем Клоду), про недружелюбную Натали, и как он, Филипп, стал её вдохновением. Выслушав отчёт, он встал, поцеловал её и попросил прощения за то, что должен отлучиться – позвонить тёте Мадлен. Она кивнула, свернулась клубочком на диване, и задремала. Проснулась от того, что Филипп нежно гладил её по голове, желая узнать, едут ли они сегодня к Катучче, которая уже телефон оборвала, соскучилась по ним.
- Конечно, поедем! Я должна ей всё рассказать! – вскочила на ноги Леонора.
Они поехали к «Друзьям», обнаружив Катуччу на обычном месте, с голубоглазым красавчиком по имени Дарен. «И как ты имена-то все запоминаешь, - думала Леонора, обнимаясь с Катуччей, - ох, осторожнее бы тебе, подружка моя, недолго горит свеча, подожжённая с обоих концов…» Вслух же, затягиваясь толстой папироской, она со смехом рассказывала Катучче о полном приключений дне. Та порадовалась за неё, пообещав обязательно прийти на показ, чтобы поддержать «парой заведомо дружелюбных глаз», как она выразилась. Потом Леонора начала зевать, и Филипп отвёз её домой. Они уселись перед телевизором, посмотреть новости, и она уснула прямо на диване, у него на коленях. Филипп перенёс её в спальню, осторожно раздел и уложил в кровать, шепча по-французски слова любви. Она всё слышала и всё чувствовала, но сил уже ни на что не осталось. Сонно пробормотав, что любит его, Леонора провалилась в глубокий сон. Наутро, отлично выспавшаяся и полная энтузиазма, она растормошила Филиппа и попросила сходить за круассанами, пока варится кофе. Позёвывая, он покорно оделся и ушёл. Леонора решила сегодня отказаться от джинсов и выбрала хорошенькое платье из тонкой шерсти от Сони Рикель, она особенно любила именно её дизайн платьев. Оно было облегающим, телесного цвета с набивным рисунком, изображающим чёрное кружево. «Издали будет казаться, что я просто голенькая под чёрными кружевами», - хихикнула про себя Леонора, решив немного подразнить любимого. Когда он вернулся, его глаза восхищённо загорелись:
- Какая ты хорошенькая, шери! Я тебя обожаю!
- Значит, моя жизнь и карьера уже удались! – лукаво пропела Леонора. - Идём завтракать.
По дороге в офис, каждый думал о чём-то своём, они не разговаривали, но молчание это совсем не напрягало. Подъехав к зданию агентства, Филипп решил сначала подняться к Пьеру в офис, где властно потребовал быть представленным тренеру Леоноры по всем правилам. Похоже, он собирался свести с Клодом кое-какие счёты за то, что тот посмел повысить голос на его обожаемую девочку. Пьер с готовностью спустился с ними вниз, где уже находились Клод и четыре манекенщицы, среди которых была и Натали. Как оказалось, все они были русскими, по крайней мере – русскоговорящими. «Эх, матушка Россия, щедра ты на красу женскую…» - подумала Леонора, настроенная весьма дружелюбно. Но было очевидно, что Натали уже посплетничала о новенькой всласть, так что встречена она была совсем не дружелюбными, а презрительно-насмешливыми взглядами всей четвёрки. Пьер подвёл их к Клоду и объяснил, что Его Сиятельство граф Шарль-Филипп де Монспэ пожелал лично присутствовать в зале, поскольку очень беспокоится за свою девушку мадмуазель Леонору Цорник, зная, что она на подиуме новичок. Клод расшаркался и суетливо усадил его на лучшее место в первом ряду, прямо по центру напротив подиума. Филипп высокомерно кивнул и уселся в кресло, напустив на себя свой «графский вид». Леонора в душе вовсю потешалась над этой сценкой, после которой взгляды четвёрки сменились на опасливо-уважительные. Сегодня они тренировались в полном составе, в таком же будут работать и на предстоящем показе. Клод указал им их очерёдность, и репетиция началась. Первой выходила Натали, за ней – Кристина. Леонору, как слабое звено, поставили посередине, за ней шла темноволосая, очень красивая Светлана, и замыкала рыженькая Нелли, оказавшаяся впоследствии самой дружелюбной. Присутствие Филиппа помогло Леоноре даже больше, чем она предполагала. Выход каждой манекенщицы он встречал холодным взглядом, откинувшись в кресле, и только когда выходила Леонора, подавался вперёд всем телом, глядя на неё восхищёнными глазами. В общем, старался ради неё вовсю. Ей было так легко и спокойно дефилировать по подиуму, зная, что каждый выход будет встречен его одобрительным взглядом. Она держалась очень уверенно, не хуже остальных, как ей казалось, словно позабыв, что ещё вчера утром не могла и шагу ступить, не сделав ошибки. Погоняв их по подиуму около часа, Клод заявил, что всем доволен, и на сегодня хватит. Скорее всего, его нервировало присутствие в зале нежеланного зрителя, и он хотел поскорее избавиться от столь важной персоны, не зная, как себя вести с графом. Попрощавшись со всеми холодным кивком, Филипп взял Леонору за руку, не забыв приложиться к ней губами, и увёл из зала. Антракт. Оказавшись в машине, оба расхохотались во всё горло, и она заявила, что в Филиппе погибает великий актёр, на что тот серьёзно ответил:
- Я видел, какими взглядами тебя встретили эти четыре гадюки, мон амур, и понял, что должен приложить все усилия, чтобы ты не задохнулась от яда в этом террариуме.
- Спасибо тебе, любимый. Ты опять спас меня от неминуемой гибели. Я тебя обожаю.
- Я вот только не понимаю, почему ты вызвала такой взрыв недоброжелательности с их стороны? Ведь ты добрая, милая, невероятно дружелюбная, и вовсе не выгрызала себе зубами возможность поучаствовать в этом шоу, наоборот, отбивалась от неё, как могла. Всеми своими четырьмя лапами, можно сказать. Может быть, они просто не знают об этом?
- Это ты просто не знаешь всех прелестей модельного бизнеса, милый. Манекенщицы мнят себя «высшей кастой» мира моды, и довольно презрительно отзываются о фотомоделях, считая свой труд более благородным. Я сейчас не говорю о топмоделях, совмещающих всё, они – вообще отдельный разговор. Ты же видел, какие дружеские отношения сложились между мной и моими подругами. Бесспорно, у нас тоже существует конкуренция, но это ничто по сравнению с тем, что творится за кулисами подиума. Я слышала, они подпиливают каблуки и сыплют битое стекло друг другу в туфли, бретельки у лифов подрезают, чтобы соперница «опростосисилась» на публике. Я для них – наглая выскочка, и если бы не твоя защита и покровительство, то поверь, мне пришлось бы совсем не сладко. Скорее всего, Пьер на это и рассчитывал, ведь он, в отличие от тебя, прекрасно осведомлён обо всех этих тонкостях. Если честно, он мне нравится всё меньше и меньше.
- Всегда считал его мерзким, скользким типом, - процедил Филипп сквозь зубы.
Леонора нежно погладила его по щеке:
- Забудем про них про всех, любимый, и раз уж у нас свободный день, займёмся чем-нибудь приятным?
- Например? – лукаво поинтересовался он.
- Я открыта для предложений.
- Я предлагаю прокатиться на авеню Монтень и купить тебе что-нибудь новенькое.
- Только не это! А я предлагаю посмотреть какой-нибудь хороший фильм, у тебя замечательный домашний кинотеатр и куча DVD. Я, кстати, заметила там несколько фильмов, которые ещё не видела. Мы уютно устроимся на диванчике, будем смотреть кино и целоваться, как на заднем ряду. А еду – суши, например – закажем на дом.
- Киске опять захотелось рыбки?
- А ты не любишь суши?
- Я люблю всё, что любишь ты. А больше всего – саму тебя. Только с чего это ты стала такой домоседкой? Я тебя не узнаю.
- Понимаешь, - тяжело вздохнула Леонора, - во-первых, я ещё не совсем отошла после вчерашнего, а во-вторых, я так боюсь предстоящей толпы на показе, что мне никого, кроме тебя, не хочется видеть.
- Не бойся, шери. Я буду там, и я буду сидеть прямо напротив подиума, как сегодня.
- Сегодня зал был пустой, и ты был единственным зрителем. А в Летуале соберутся все известные модельеры, и другие именитые гости, там каждый будет драться за лучшее место.
- Это место будет моим, даже если мне придётся силой спихнуть оттуда какого-нибудь Дольче или его дружка Габбану, вот увидишь. Ты меня ещё плохо знаешь, мон амур. Ну что, поехали домой?
- Поехали! – она со счастливой улыбкой обняла его за шею и поцеловала в губы.
Оказавшись дома, первым делом Леонора с облегчением скинула шпильки, и подумала: «Какая несправедливость! Я ненавижу высокие каблуки и шпильки, и так каланча, ношу их только на тусовки да на съёмках, если надо. Но одно дело в них немного постоять-походить и даже потанцевать, а маршировать часами – пытка! И вот тебе, пожалуй-ка на «язык», Леночка, везучая ты наша!» Накинув уже ставший любимым халатик, она отправилась искать Филиппа по необъятной квартире. Обнаружив его в гостиной, сосредоточенно изучающего полку с DVD, она неслышно подкралась сзади и громко сказала в ухо:
- Мяу!
Вздрогнув от неожиданности, он тут же улыбнулся и привлёк её к себе.
- Выбираешь, что посмотреть?
- Да, может, ты мне поможешь?
- А ты любишь фильмы про вампиров?
Филипп засмеялся: - Похоже, их очень любишь ты. Мне на самом деле всё равно, что смотреть, так что ставь, что хочешь. Про вампиров – так про вампиров.
- Этот фильм снят по одной очень красивой вампирской саге, а у тебя я обнаружила последнюю часть, которую ещё не видела. Кстати, главный герой очень похож на тебя, и не только внешне. Он – вампир- аристократ, и на самом деле очень хороший. Так вот, этот вампир влюблён в девушку-человека, влюблён настолько сильно, что, несмотря на свою страсть к человеческой крови, он до сих пор её не съел. Страшно хочется узнать, чем у них там дело кончится.
- Ставь. Мне самому уже интересно.
Леонора сразу нашла диск с «Рассветом» и подала Филиппу. Потом забралась с ногами на диван и протянула к нему руки:
- Иди скорее ко мне, хочу к тебе прижаться и мурлыкать, как кошка.
Они смотрели «Рассвет», который увлёк Филиппа так, что он даже стал расспрашивать, что и как было в предыдущих частях, Леонора охотно рассказывала. « Что ещё для счастья надо, - думала она, - рядом любимый мужчина, я смотрю любимый фильм, потом буду есть любимую еду… Вот бы ещё этот дурацкий показ отменили – предела бы не было моему счастью!» Хотя прекрасно знала, что показ не отменят, да и счастье это только временное. Фильм закончился, хэппи энд. Филипп задумчиво сказал:
- Ты знаешь, шери, мало того, что главный герой действительно похож на меня, этот фильм показался мне чем-то похожим на нашу с тобой историю. Он – богатый аристократ, к тому же вампир. Она – простая девушка. Казалось бы, им не суждено быть вместе, и хотя он много раз спасал ей жизнь – между ними огромная пропасть. Однако же, на сцену выходит Настоящая Любовь, и – вуаля! Хэппи энд!
Леонора зажмурила глаза от муки, сдавившей ей сердце ледяными пальцами, и молчала.
- Ну что ты молчишь, шери? В первый раз вижу, что тебе нечего сказать.
- Мне есть что сказать, Филипп. Но я не хочу этого говорить.
- Нет уж, ты скажи!
- Ты правда этого хочешь? Потому что то, что я скажу, тебе не понравится, хотя это абсолютная правда. Но если ты настаиваешь, я скажу, но только один раз, и ты должен пообещать мне, что больше мы об этом говорить не будем. Обещаешь?
- Хватит мучить меня, ладно, обещаю!
Она глубоко вздохнула, и, стараясь говорить спокойным, ровным, ничего не выражающим голосом, произнесла:
- Только что мы с тобой смотрели фильм, Филипп, понимаешь? Кино! А в кино – всегда хэппи энд, иначе его никто смотреть не будет, людям своих проблем хватает. Но мы с тобой живём реальной жизнью, в которой этот самый хэппи энд бывает далеко не всегда. В нашем случае его точно не будет, и мы оба об этом знаем, мы с тобой не страусы, чтобы прятать головы в песок. Чуда не случится, я большая девочка и прекрасно это понимаю, и в сказки давно не верю. Я точно знаю, что день нашего расставания придёт, не знаю – когда, но придёт обязательно, и тогда ты вспомнишь мои слова. Будь на то моя воля, этот день никогда бы не наступил, но ничего изменить не можем ни ты, ни я. Потому что это – настоящая жизнь, Филипп, так что между нами ещё даже большая пропасть, чем между Эдвардом и Беллой. И даже Настоящая Любовь её не преодолеет. Филипп, не мучай меня больше, пожалуйста…
Как она не старалась, в конце голос всё же дрогнул. Он поднял к себе её лицо, заглянул в зелёные, полные слёз глаза, и сказал хриплым голосом, полным невыносимой муки, всего лишь одно слово:
- Прости…
- Я тебя не виню.
Чтобы не расплакаться, она уткнулась лицом ему в грудь, и он крепко прижал её к себе. Они сидели молча, тихо радуясь тому, что одни... и только они понимают, как сладки и дороги эти минуты молчаливого счастья...
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 1 Янв 2016
- Сообщения
- 191,406
- Репутация
- 2,535
- Уровень
- 2
- Награды
- 20
- Местоположение
- Москва
- Пол
- Мужской
Так ты по частям выдаешь. :give_rose_b_b:
Очень здорово, спасибо тебе!
@Аришка, как продолжение рассказа?
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 3 Июл 2017
- Сообщения
- 5,420
- Репутация
- 0
- Награды
- 3
- Местоположение
- Кипр, Никосия
- Пол
- Женский
Это роман!!!
15 авторских листов, если чё... 600 тыс знаков! Продолжаю, скоро ГГ предстоит встреча со старой графиней.
Чтобы не расплакаться, она уткнулась лицом ему в грудь, и он крепко прижал её к себе. Некоторое время они сидели молча. Леонора слушала бешеный стук его сердца, и точно знала – он чувствует то же, что и она.
- Хватит, любимый. Это было всего лишь кино. А мы с тобой – давай жить одним днём, как птицы. Всё равно у нас нет другого выхода.
Он тяжело вздохнул и прижал к себе ещё крепче.
- Филипп, ты меня задушишь, - пискнула Леонора.
Он отпустил её, и заглянул в глаза с виноватым видом. Она решила, что хватит на сегодня грусти и печали, надо срочно менять атмосферу. Поэтому сделала задумчивый вид и сказала:
- Я вот всё думаю, если бы мне предложили, что лучше: умереть, задохнувшись в твоих объятиях, или смерть от голода – что бы я выбрала?
Он грустно улыбнулся:
- У меня где-то есть буклет одного хорошего японского ресторана, пойду, поищу.
Филипп ушёл, и очень хорошо. Только тогда она позволила себе положить голову на колени и закрыть её руками. «Зачем я выбрала именно этот фильм… мазохистка…», - в голове мелькали кадры кино вперемешку с реальной жизнью, хотелось плакать, но нельзя. Заслышав его шаги, она подняла голову и заставила себя улыбнуться. Он протянул Леоноре меню, и только было она собралась внимательно его изучить, как зазвонил её телефон.
- Ну вот, точно от голода мне суждено умереть, - проворчала Леонора и взяла трубку. Звонил Пьер, который, к её удивлению, попросил к телефону Филиппа, сказав, что будет лучше, если именно он ему кое-что объяснит. Недоумённо пожав плечами, она протянула ему трубку:
- Это Пьер, и он хочет говорить именно с тобой.
Филипп удивлённо поднял брови и взял телефон. Разговор, разумеется, вёлся на французском, и Леонора гадала: «Какие ещё неприятности свалились на мою бедную голову?» Филипп иногда резко говорил что-то в трубку, иногда понимающе хмыкал, поглядывая на неё. Послав мысленно всё и всех к чертям, она взяла меню и стала изучать его, ногтем делая отметки напротив выбранных блюд. Как раз, когда она закончила, Филипп положил трубку.
- Ну, что там ещё? – тоскливо спросила Леонора.
Филипп внимательно посмотрел на неё, вздохнул и сказал:
- Шери, к Пьеру обращался этот ваш Клод и умолял поговорить со мной. Дело в том, что, по его словам, моё присутствие в зале мешает ему выполнять свою работу. Он очень извинялся за то, что был резок с тобой в первый день, и клялся, что больше такого не повторится. Клод сказал, что ты ещё «сырая», и с тобой ещё надо поработать. Именно с тобой одной, другие девочки полностью готовы к выходу, ты – нет. Но моё присутствие на тренировке не позволяет ему делать тебе каких-либо замечаний, потому что он меня слишком уважает, попросту говоря – боится. А замечания имеются, и в твоих же интересах они должны быть исправлены, если ты хочешь быть на высоте и не опозориться на показе. Он обещает, что будет предельно вежлив, и не заставит тебя переутомляться, можешь отдыхать тогда, когда и сколько захочется. Если же ты будешь настаивать на моём присутствии, он снимает с себя всяческую ответственность. Если ты согласна, то завтра в десять часов он тебя ждёт. Одну, без меня. Так что ты скажешь?
- Нет, это просто какой-то заговор судьбы против меня, - простонала Леонора, - мне опять не оставляют другого выхода. Конечно же, я пойду. Одна, без тебя. Потому что это только для меня ты – вдохновение. Для других – пугало, так же было и с Этьеном.
- Ты только что назвала меня пугалом? – засмеялся Филипп.
- Я сказала – для других. Так что, меня сегодня покормят, или, в довершение ко всем моим бедам, я ещё и спать голодная пойду? Я там отметила в меню, ноготочком, тебе видно? От себя добавь, что хочешь, лишь бы побыстрее.
Он взял меню, присмотрелся и кивнул. Потом набрал номер и стал делать заказ, а она отправилась на балкон. Филипп вскоре нашёл её и спросил:
- Ты что, опять от меня прячешься?
- Нет, просто курю.
Он наклонился к ней сзади, зарылся лицом в волосы, сказав:
- Бедная моя малышка. Тебя утешит, если я скажу, что люблю тебя, люблю ещё больше, чем вчера, а завтра буду любить больше, чем сегодня?
Она прерывисто вздохнула, закинула руку назад и нежно взъерошила ему волосы:
- Очень утешит. Уже утешило.
Он сел в кресло рядом, взял её за руку и задумчиво уставился на Париж.
- О чём ты думаешь, милый? – не могла не спросить Леонора.
- О тебе, шери. О том, что такой, как ты, не было, нет, и не будет.
Она усмехнулась:
- Катучча тоже так считает. Она сказала, что когда меня отливали, форма лопнула. Я понравилась ей с самой первой встречи, когда ела мидий, как истинная парижанка, используя пустую раковину, как щипцы, вместо того, чтобы есть вилочкой.
- Катучче можно верить. Я ещё не встречал человека, который бы так хорошо разбирался в людях, как она. Кроме, пожалуй, ещё одного человека – моей тётушки. Кстати, раз завтра я тебе не нужен – поеду, навещу её, она давно просила, а я всё оттягивал.
- Почему?
- Потому что знаю, что она устроит мне головомойку.
- Из-за меня? Из-за всех этих фотографий в прессе?
Филипп вздохнул:
- Понимаешь, шери, она меня очень любит, у неё больше никого нет, кроме меня. Тётя искренне желает мне только добра, но у неё очень обострённое чувство долга и аристократической чести. Тридцать лет назад, когда произошла та страшная автокатастрофа, в той машине вместе с моими родителями погиб и её муж, мой дядя, которого она очень любила. В один день, мы потеряли всех своих близких. Мне тогда было всего пять лет, я мало чего понимал. Тёте Мадлен было сорок, она могла бы выйти замуж и во второй раз, но не пожелала этого делать. Она посвятила свою жизнь мне.
- Должно быть, она замечательная женщина.
- Да, так оно и есть.
- Какой-то грустный у нас сегодня день получился. Давай ещё что-нибудь посмотрим, какую-нибудь комедию? – предложила Леонора.
- Конечно, любимая. Всё, что хочешь.
Они отправились в гостиную, и стали выбирать фильм. В этот момент в дверь позвонили, и Филипп сказал, усмехнувшись:
- А вот и рыбка для моей кошечки, - и пошёл открывать дверь.
Леонора выбрала комедию «Чего хотят женщины» с Мелом Гиббсоном, вставила диск, и пошла на кухню за тарелками. Когда вернулась, он уже расставлял на столике перед диваном бесчисленные лоточки и коробочки. Они уселись на диван, включили фильм, вооружились палочками и принялись за еду. Комедию уже видели оба, но она была забавная, и уж точно не имела ничего общего с их историей. Покатываясь со смеху, когда Мел Гиббсон пытался натянуть на себя колготки, чтобы почувствовать себя женщиной, Леонора спросила:
- А ты хотел бы уметь читать женские мысли?
- Твои – да. Потому что уверен, у тебя в голове нет каких-либо мерзких, пошлых, коварных, да и просто глупых мыслей, мне хотелось бы знать все твои желания. Но зная женщин так, как я их знаю, в головы некоторых я бы лезть побоялся.
Поедая суши и запивая их белым вином, они хохотали над комедией, и грустные мысли вдруг как-то сами собой исчезли. Решили никуда сегодня не выходить, не поехали и к Катучче. У обоих завтра намечался тяжёлый день, поэтому они, по традиции, приняли вместе ванну и улеглись в постель, где долго и нежно любили друг друга.
Утром, проснувшись и вдоволь нацеловавшись (чтобы день сложился), они стали собираться, каждый по своим делам в этот раз. Леонора решила надеть чёрные шёлковые брючки свободного покроя и одну из своих любимых водолазок от Валентино, на этот раз – ярко-красного цвета, слегка агрессивного, намекающего – меня лучше не трогать. Она всё ещё побаивалась Натали и остальных «гадюк», как окрестил их Филипп, но надеялась, что его появление вчера в зале произвело нужный эффект. Филипп отвёз её в офис, сказав, что будет на связи, и вообще, надолго он не собирался оставаться у тёти. Скорее всего, вернётся ещё до того, как она закончит, поскольку у неё на сегодня ещё намечалась примерка одежды, которую «Lady Star» будет демонстрировать на показе. Надежды Леоноры на то, что отношение к ней изменится, и травить её перестанут, полностью оправдались. Натали первая подошла к ней и предложила, прежде чем начнётся репетиция, всем вместе выпить кофе и выкурить по сигаретке. Она согласилась, всё-таки они сейчас одна команда, и уж лучше худой мир. Натали сказала:
- Леонора, ты извини меня за то, что я тебе нагрубила в первый день. Я же не знала, кто ты.
Леонора усмехнулась про себя: «Гадюка, ты и есть гадюка, да ещё и глупая, к тому же. Только что чуть ли не открытым текстом заявила, что если бы не Филипп, то проглотила бы меня целиком, как змея мышь, а потом долго и с удовольствием переваривала. Да уж, не дал Господь ни ума, ни тактичности. Только и есть, что высокий рост и костлявая фигура. Даже лицо идеальное для «вешалки» - пустое, как чистый лист бумаги, рисуй на нём – что хочешь». Однако, будучи девушкой благоразумной, вслух мирно сказала:
- Да ладно, Наташ. Я не обижаюсь. Наверное, на твоём месте я бы тоже себя так повела. Я ведь наверняка заняла чьё-то место, хотя поверьте мне, я совсем не хотела участвовать в этом шоу, всеми копытами отбивалась. Ты же видела, у меня опыта нет никакого. Пьер меня просто заставил, грозился расторгнуть контракт в случае отказа, да ещё и штрафные санкции наложить. Так что у меня другого выхода не было, понимаете? Кстати, зовите меня просто Лена, меня все мои русские друзья так называют. И ещё - признаюсь вам честно, я до ужаса боюсь опозориться на показе, подставить всех вас и Пьера, так что если что – помогите, подстрахуйте, мы же всё-таки одна команда, за общее дело болеем.
Они понимающе кивали головами и заверяли её, что помогут, чем могут. Таким образом, шаткий мир был установлен, а это главное. Можно было не бояться стекла в туфлях и прочих гадостей. Появился Клод, и они начали тренироваться. То ли дядя Жора был прав насчёт её скрытых талантов, то ли дружелюбная атмосфера помогла, но репетиция проходила гладко, как по маслу. Клод был предельно вежлив, а если и делал ей какие-то замечания, то очень тактично. Девочки тоже очень старались, помогали советами и не злорадствовали, когда она совершала ошибку. Кружась по подиуму уже почти автоматически, она всё думала о Филиппе – как он там? Лишь бы эта его тётушка не переборщила со своей головомойкой и не обидела её обожаемого Филиппа. Леонора и не заметила, как пролетели три часа, когда Клод объявил перерыв и дал им отдохнуть перед примеркой. Им предстояло демонстрировать одежду от Мориса Клементи – молодого, малоизвестного пока, но очень перспективного итальянского модельера. Поскольку шоу намечалось грандиозное, где будет показана одежда от многих других кутюрье, каждой из них нужно было продемонстрировать всего по три вещи, то есть у каждой манекенщицы по три выхода. У Леоноры немного отлегло от сердца – справится. Отдохнув, они начали примерку. Маленький, щуплый Клементи, дышавший Натали в пупок, явно нервничал и суетился – это был его первый показ в таком масштабном шоу. Леоноре предстояло дефилировать в трёх нарядах, первым оказался чёрный шёлковый брючный костюм. Брюки были свободного покроя, летящие, а приталенный пиджак, который одевался на голое тело, имел всего одну пуговицу где-то в районе пупка. Хорошо, что грудь у неё была идеальная, потому что спереди пиджак расходился так, что прикрытыми практически оставались только соски. Второе – очень красивое платье леопардовой расцветки, с длинными рукавами и шлейфом. Зато спереди оно было настолько коротким, что её покойная бабушка Нора сказала бы: «Напоказ выставлены не только коленные чашечки, но и весь сервиз». При взгляде на третий наряд у Леоноры оборвалось сердце, по спине пробежал холодок. Это было свадебное платье. То есть, конечно, не совсем свадебное, не ослепительно белое, а с оттенком слоновой кости, но очень похожее на подвенечное. Длинное, шёлковое, с открытыми плечами, сверху обтягивающее как перчатка и расширяющееся книзу, как перевёрнутый цветок каллы, совсем как у Беллы из «Рассвета». Когда она смотрела на себя в зеркало, стоя неподвижно, пока Клементи и его ассистенты суетились вокруг, где ушивая, где распуская швы и скалывая их иголками, на губах Леоноры играла горькая улыбка. Она думала о Филиппе. Пусть он никогда не поведёт её под венец, но зато он увидит, какой она могла бы быть невестой. Сдерживать слёзы было очень трудно, глаза медленно зеленели – таким красивым было это платье. Ещё одна насмешка судьбы…
Примерка, наконец, закончилась. Завтра предстояло надеть сказочное платье ещё раз, и остальные вещи тоже, чтобы всё сидело идеально, а потом – уже на показе. Леонора позвонила Филиппу, тот оказался уже в городе и сказал, что заберёт её через десять минут. Когда она села в машину, то сразу заметила, какое хмурое у него лицо.
- Что, тебе сильно досталось, любимый? Тётя Мадлен так сурово тебя отчитала?
- Хуже. Она выразила желание с тобой познакомиться, и завтра в три часа мы приглашены на обед. Отказаться нельзя.
Только этого ей не хватало. Да кончится ли это когда-нибудь? Сколько ещё судьба будет испытывать её на прочность?
- Милый, я боюсь, – призналась Леонора.
- Я сам боюсь, - тяжело вздохнул Филипп, - она никогда раньше не изъявляла желания знакомиться с моими женщинами. Ты первая. Но я уверен, всё будет хорошо. Расскажи лучше, как прошёл твой день.
- У меня всё замечательно. Клод был очень вежлив, и даже с гадюками я подружилась. Ты нейтрализовал их яд, спасибо.
Про платье она рассказывать не стала, скоро сам всё увидит. Леонора теперь и не знала, чего больше боится – завтрашнего обеда или послезавтрашнего показа. Объявила об этом Филиппу, но тот лишь многозначительно хмыкнул. Захотелось положить голову на колени и закрыть её руками. Или спрятаться от всех под одеялом, затащив туда только Филиппа. Она смотрела в окно, на треугольные улочки Парижа, и думала: «Город, что я тебе сделала? Ты был так добр ко мне сначала, я в тебя влюбилась. Зачем ты так со мной сейчас, чего ты хочешь?»
- Что будем делать? – прервал её мысли Филипп.
- Это ты про прямо сейчас или вообще? Не знаю ответа ни на первое, ни на второе. Мне всё равно, - безжизненным голосом ответила она. Потом вдруг спросила:
- Какой у тёти Мадлен любимый цвет?
- Зелёный, - ответил Филипп, удивлённо взглянув на неё. – А почему ты спрашиваешь?
«Я так и знала, - подумала Леонора, - какой же ещё? Значит, его и получит». Но вслух сказала:
- Просто хочу знать, что надеть, чтобы ей понравиться.
- Ты не можешь кому-то не понравиться, что бы ты ни носила.
«Ну-ну, - подумала она, - да твоя тётя меня уже ненавидит, заочно, но всей душой. Как можно не понимать, что я для неё – враг номер один, потому что она считает, что её любимый племянник слишком увлёкся мною. А я ни по какой статье не подхожу для матери будущего наследника титула де Монспэ. При других обстоятельствах я, может, и могла бы ей понравиться, но как потенциальная жена Филиппа – никогда». Вслух, разумеется, ничего не сказала. Вместо этого повернула к нему улыбающееся лицо и заявила:
- Я знаю, что делать. Прямо сейчас мы поедем обедать в тот уютный ресторанчик с красно-белыми клетчатыми скатертями, а потом поедем домой, и залезем вместе в ванну.
Он, наконец, тоже улыбнулся:
- Насчёт обеда – полностью согласен. Но ванна среди бела дня…
- А мы занавесим окно и зажжём свечи, как будто уже ночь, - перебила она его.
Филипп засмеялся:
- В жизни не встречал женщину, которая любила бы воду так, как ты. Я думал, кошки её не особо любят.
- А я совсем не кошкой чувствую себя сейчас.
- Тогда кем же?
- Я чувствую себя загнанной, взмыленной лошадью, а эти прекрасные, благородные животные очень любят купаться, насколько я знаю.
- Ты любишь лошадей? – с интересом взглянул на неё Филипп.
- Обожаю. И даже ездить на них умею. В детстве одним их моих любимых занятий было рисовать лошадей, красивых, с пышными гривами и хвостами, как в сказке.
- Тогда тебе должно понравиться, что у меня в поместье имеется конюшня, а в ней пять взрослых лошадей и пара жеребят.
Она чуть не задохнулась от восторга и воскликнула:
- Ты никогда не говорил мне, что у тебя есть лошади!
- Ты никогда не спрашивала, - пожал плечами Филипп.
От этой новости у Леоноры сразу поднялось настроение. Ну, должна же она получить хоть какое-то удовольствие от этой поездки! Филипп вдруг резко развернул машину и поехал в обратном направлении.
- Ты что, передумал обедать?
- Не задавай лишних вопросов, сейчас сама всё увидишь.
Он привёз её в магазин, в котором продавалось всё для конного спорта, заявив:
- Раз ты любишь лошадей и умеешь на них ездить, тебе нужна экипировка.
Леонора действительно очень любила этих замечательных животных, и не раз каталась на них в московских парках, только специальной одежды никогда не покупала. Но раз Филипп сказал – спорить с ним бесполезно, особенно когда он в таком настроении. Поэтому она послушно мерила всё, что продавец таскал в примерочную по указу Филиппа. Когда она предстала перед ним «при полном параде» - обтягивающие чёрные бриджи, сапоги-ботфорты чуть выше колен, приталенный пиджак и, конечно, пробковое кепи – он восхищённо присвистнул, сказав:
- Шери, ты неотразима. Арго влюбится в тебя, а Жасмин будет ревновать.
- Так зовут твоих лошадей? Красиво…
- Подожди, пока увидишь их.
- Хватит, любимый. Это было всего лишь кино. А мы с тобой – давай жить одним днём, как птицы. Всё равно у нас нет другого выхода.
Он тяжело вздохнул и прижал к себе ещё крепче.
- Филипп, ты меня задушишь, - пискнула Леонора.
Он отпустил её, и заглянул в глаза с виноватым видом. Она решила, что хватит на сегодня грусти и печали, надо срочно менять атмосферу. Поэтому сделала задумчивый вид и сказала:
- Я вот всё думаю, если бы мне предложили, что лучше: умереть, задохнувшись в твоих объятиях, или смерть от голода – что бы я выбрала?
Он грустно улыбнулся:
- У меня где-то есть буклет одного хорошего японского ресторана, пойду, поищу.
Филипп ушёл, и очень хорошо. Только тогда она позволила себе положить голову на колени и закрыть её руками. «Зачем я выбрала именно этот фильм… мазохистка…», - в голове мелькали кадры кино вперемешку с реальной жизнью, хотелось плакать, но нельзя. Заслышав его шаги, она подняла голову и заставила себя улыбнуться. Он протянул Леоноре меню, и только было она собралась внимательно его изучить, как зазвонил её телефон.
- Ну вот, точно от голода мне суждено умереть, - проворчала Леонора и взяла трубку. Звонил Пьер, который, к её удивлению, попросил к телефону Филиппа, сказав, что будет лучше, если именно он ему кое-что объяснит. Недоумённо пожав плечами, она протянула ему трубку:
- Это Пьер, и он хочет говорить именно с тобой.
Филипп удивлённо поднял брови и взял телефон. Разговор, разумеется, вёлся на французском, и Леонора гадала: «Какие ещё неприятности свалились на мою бедную голову?» Филипп иногда резко говорил что-то в трубку, иногда понимающе хмыкал, поглядывая на неё. Послав мысленно всё и всех к чертям, она взяла меню и стала изучать его, ногтем делая отметки напротив выбранных блюд. Как раз, когда она закончила, Филипп положил трубку.
- Ну, что там ещё? – тоскливо спросила Леонора.
Филипп внимательно посмотрел на неё, вздохнул и сказал:
- Шери, к Пьеру обращался этот ваш Клод и умолял поговорить со мной. Дело в том, что, по его словам, моё присутствие в зале мешает ему выполнять свою работу. Он очень извинялся за то, что был резок с тобой в первый день, и клялся, что больше такого не повторится. Клод сказал, что ты ещё «сырая», и с тобой ещё надо поработать. Именно с тобой одной, другие девочки полностью готовы к выходу, ты – нет. Но моё присутствие на тренировке не позволяет ему делать тебе каких-либо замечаний, потому что он меня слишком уважает, попросту говоря – боится. А замечания имеются, и в твоих же интересах они должны быть исправлены, если ты хочешь быть на высоте и не опозориться на показе. Он обещает, что будет предельно вежлив, и не заставит тебя переутомляться, можешь отдыхать тогда, когда и сколько захочется. Если же ты будешь настаивать на моём присутствии, он снимает с себя всяческую ответственность. Если ты согласна, то завтра в десять часов он тебя ждёт. Одну, без меня. Так что ты скажешь?
- Нет, это просто какой-то заговор судьбы против меня, - простонала Леонора, - мне опять не оставляют другого выхода. Конечно же, я пойду. Одна, без тебя. Потому что это только для меня ты – вдохновение. Для других – пугало, так же было и с Этьеном.
- Ты только что назвала меня пугалом? – засмеялся Филипп.
- Я сказала – для других. Так что, меня сегодня покормят, или, в довершение ко всем моим бедам, я ещё и спать голодная пойду? Я там отметила в меню, ноготочком, тебе видно? От себя добавь, что хочешь, лишь бы побыстрее.
Он взял меню, присмотрелся и кивнул. Потом набрал номер и стал делать заказ, а она отправилась на балкон. Филипп вскоре нашёл её и спросил:
- Ты что, опять от меня прячешься?
- Нет, просто курю.
Он наклонился к ней сзади, зарылся лицом в волосы, сказав:
- Бедная моя малышка. Тебя утешит, если я скажу, что люблю тебя, люблю ещё больше, чем вчера, а завтра буду любить больше, чем сегодня?
Она прерывисто вздохнула, закинула руку назад и нежно взъерошила ему волосы:
- Очень утешит. Уже утешило.
Он сел в кресло рядом, взял её за руку и задумчиво уставился на Париж.
- О чём ты думаешь, милый? – не могла не спросить Леонора.
- О тебе, шери. О том, что такой, как ты, не было, нет, и не будет.
Она усмехнулась:
- Катучча тоже так считает. Она сказала, что когда меня отливали, форма лопнула. Я понравилась ей с самой первой встречи, когда ела мидий, как истинная парижанка, используя пустую раковину, как щипцы, вместо того, чтобы есть вилочкой.
- Катучче можно верить. Я ещё не встречал человека, который бы так хорошо разбирался в людях, как она. Кроме, пожалуй, ещё одного человека – моей тётушки. Кстати, раз завтра я тебе не нужен – поеду, навещу её, она давно просила, а я всё оттягивал.
- Почему?
- Потому что знаю, что она устроит мне головомойку.
- Из-за меня? Из-за всех этих фотографий в прессе?
Филипп вздохнул:
- Понимаешь, шери, она меня очень любит, у неё больше никого нет, кроме меня. Тётя искренне желает мне только добра, но у неё очень обострённое чувство долга и аристократической чести. Тридцать лет назад, когда произошла та страшная автокатастрофа, в той машине вместе с моими родителями погиб и её муж, мой дядя, которого она очень любила. В один день, мы потеряли всех своих близких. Мне тогда было всего пять лет, я мало чего понимал. Тёте Мадлен было сорок, она могла бы выйти замуж и во второй раз, но не пожелала этого делать. Она посвятила свою жизнь мне.
- Должно быть, она замечательная женщина.
- Да, так оно и есть.
- Какой-то грустный у нас сегодня день получился. Давай ещё что-нибудь посмотрим, какую-нибудь комедию? – предложила Леонора.
- Конечно, любимая. Всё, что хочешь.
Они отправились в гостиную, и стали выбирать фильм. В этот момент в дверь позвонили, и Филипп сказал, усмехнувшись:
- А вот и рыбка для моей кошечки, - и пошёл открывать дверь.
Леонора выбрала комедию «Чего хотят женщины» с Мелом Гиббсоном, вставила диск, и пошла на кухню за тарелками. Когда вернулась, он уже расставлял на столике перед диваном бесчисленные лоточки и коробочки. Они уселись на диван, включили фильм, вооружились палочками и принялись за еду. Комедию уже видели оба, но она была забавная, и уж точно не имела ничего общего с их историей. Покатываясь со смеху, когда Мел Гиббсон пытался натянуть на себя колготки, чтобы почувствовать себя женщиной, Леонора спросила:
- А ты хотел бы уметь читать женские мысли?
- Твои – да. Потому что уверен, у тебя в голове нет каких-либо мерзких, пошлых, коварных, да и просто глупых мыслей, мне хотелось бы знать все твои желания. Но зная женщин так, как я их знаю, в головы некоторых я бы лезть побоялся.
Поедая суши и запивая их белым вином, они хохотали над комедией, и грустные мысли вдруг как-то сами собой исчезли. Решили никуда сегодня не выходить, не поехали и к Катучче. У обоих завтра намечался тяжёлый день, поэтому они, по традиции, приняли вместе ванну и улеглись в постель, где долго и нежно любили друг друга.
Утром, проснувшись и вдоволь нацеловавшись (чтобы день сложился), они стали собираться, каждый по своим делам в этот раз. Леонора решила надеть чёрные шёлковые брючки свободного покроя и одну из своих любимых водолазок от Валентино, на этот раз – ярко-красного цвета, слегка агрессивного, намекающего – меня лучше не трогать. Она всё ещё побаивалась Натали и остальных «гадюк», как окрестил их Филипп, но надеялась, что его появление вчера в зале произвело нужный эффект. Филипп отвёз её в офис, сказав, что будет на связи, и вообще, надолго он не собирался оставаться у тёти. Скорее всего, вернётся ещё до того, как она закончит, поскольку у неё на сегодня ещё намечалась примерка одежды, которую «Lady Star» будет демонстрировать на показе. Надежды Леоноры на то, что отношение к ней изменится, и травить её перестанут, полностью оправдались. Натали первая подошла к ней и предложила, прежде чем начнётся репетиция, всем вместе выпить кофе и выкурить по сигаретке. Она согласилась, всё-таки они сейчас одна команда, и уж лучше худой мир. Натали сказала:
- Леонора, ты извини меня за то, что я тебе нагрубила в первый день. Я же не знала, кто ты.
Леонора усмехнулась про себя: «Гадюка, ты и есть гадюка, да ещё и глупая, к тому же. Только что чуть ли не открытым текстом заявила, что если бы не Филипп, то проглотила бы меня целиком, как змея мышь, а потом долго и с удовольствием переваривала. Да уж, не дал Господь ни ума, ни тактичности. Только и есть, что высокий рост и костлявая фигура. Даже лицо идеальное для «вешалки» - пустое, как чистый лист бумаги, рисуй на нём – что хочешь». Однако, будучи девушкой благоразумной, вслух мирно сказала:
- Да ладно, Наташ. Я не обижаюсь. Наверное, на твоём месте я бы тоже себя так повела. Я ведь наверняка заняла чьё-то место, хотя поверьте мне, я совсем не хотела участвовать в этом шоу, всеми копытами отбивалась. Ты же видела, у меня опыта нет никакого. Пьер меня просто заставил, грозился расторгнуть контракт в случае отказа, да ещё и штрафные санкции наложить. Так что у меня другого выхода не было, понимаете? Кстати, зовите меня просто Лена, меня все мои русские друзья так называют. И ещё - признаюсь вам честно, я до ужаса боюсь опозориться на показе, подставить всех вас и Пьера, так что если что – помогите, подстрахуйте, мы же всё-таки одна команда, за общее дело болеем.
Они понимающе кивали головами и заверяли её, что помогут, чем могут. Таким образом, шаткий мир был установлен, а это главное. Можно было не бояться стекла в туфлях и прочих гадостей. Появился Клод, и они начали тренироваться. То ли дядя Жора был прав насчёт её скрытых талантов, то ли дружелюбная атмосфера помогла, но репетиция проходила гладко, как по маслу. Клод был предельно вежлив, а если и делал ей какие-то замечания, то очень тактично. Девочки тоже очень старались, помогали советами и не злорадствовали, когда она совершала ошибку. Кружась по подиуму уже почти автоматически, она всё думала о Филиппе – как он там? Лишь бы эта его тётушка не переборщила со своей головомойкой и не обидела её обожаемого Филиппа. Леонора и не заметила, как пролетели три часа, когда Клод объявил перерыв и дал им отдохнуть перед примеркой. Им предстояло демонстрировать одежду от Мориса Клементи – молодого, малоизвестного пока, но очень перспективного итальянского модельера. Поскольку шоу намечалось грандиозное, где будет показана одежда от многих других кутюрье, каждой из них нужно было продемонстрировать всего по три вещи, то есть у каждой манекенщицы по три выхода. У Леоноры немного отлегло от сердца – справится. Отдохнув, они начали примерку. Маленький, щуплый Клементи, дышавший Натали в пупок, явно нервничал и суетился – это был его первый показ в таком масштабном шоу. Леоноре предстояло дефилировать в трёх нарядах, первым оказался чёрный шёлковый брючный костюм. Брюки были свободного покроя, летящие, а приталенный пиджак, который одевался на голое тело, имел всего одну пуговицу где-то в районе пупка. Хорошо, что грудь у неё была идеальная, потому что спереди пиджак расходился так, что прикрытыми практически оставались только соски. Второе – очень красивое платье леопардовой расцветки, с длинными рукавами и шлейфом. Зато спереди оно было настолько коротким, что её покойная бабушка Нора сказала бы: «Напоказ выставлены не только коленные чашечки, но и весь сервиз». При взгляде на третий наряд у Леоноры оборвалось сердце, по спине пробежал холодок. Это было свадебное платье. То есть, конечно, не совсем свадебное, не ослепительно белое, а с оттенком слоновой кости, но очень похожее на подвенечное. Длинное, шёлковое, с открытыми плечами, сверху обтягивающее как перчатка и расширяющееся книзу, как перевёрнутый цветок каллы, совсем как у Беллы из «Рассвета». Когда она смотрела на себя в зеркало, стоя неподвижно, пока Клементи и его ассистенты суетились вокруг, где ушивая, где распуская швы и скалывая их иголками, на губах Леоноры играла горькая улыбка. Она думала о Филиппе. Пусть он никогда не поведёт её под венец, но зато он увидит, какой она могла бы быть невестой. Сдерживать слёзы было очень трудно, глаза медленно зеленели – таким красивым было это платье. Ещё одна насмешка судьбы…
Примерка, наконец, закончилась. Завтра предстояло надеть сказочное платье ещё раз, и остальные вещи тоже, чтобы всё сидело идеально, а потом – уже на показе. Леонора позвонила Филиппу, тот оказался уже в городе и сказал, что заберёт её через десять минут. Когда она села в машину, то сразу заметила, какое хмурое у него лицо.
- Что, тебе сильно досталось, любимый? Тётя Мадлен так сурово тебя отчитала?
- Хуже. Она выразила желание с тобой познакомиться, и завтра в три часа мы приглашены на обед. Отказаться нельзя.
Только этого ей не хватало. Да кончится ли это когда-нибудь? Сколько ещё судьба будет испытывать её на прочность?
- Милый, я боюсь, – призналась Леонора.
- Я сам боюсь, - тяжело вздохнул Филипп, - она никогда раньше не изъявляла желания знакомиться с моими женщинами. Ты первая. Но я уверен, всё будет хорошо. Расскажи лучше, как прошёл твой день.
- У меня всё замечательно. Клод был очень вежлив, и даже с гадюками я подружилась. Ты нейтрализовал их яд, спасибо.
Про платье она рассказывать не стала, скоро сам всё увидит. Леонора теперь и не знала, чего больше боится – завтрашнего обеда или послезавтрашнего показа. Объявила об этом Филиппу, но тот лишь многозначительно хмыкнул. Захотелось положить голову на колени и закрыть её руками. Или спрятаться от всех под одеялом, затащив туда только Филиппа. Она смотрела в окно, на треугольные улочки Парижа, и думала: «Город, что я тебе сделала? Ты был так добр ко мне сначала, я в тебя влюбилась. Зачем ты так со мной сейчас, чего ты хочешь?»
- Что будем делать? – прервал её мысли Филипп.
- Это ты про прямо сейчас или вообще? Не знаю ответа ни на первое, ни на второе. Мне всё равно, - безжизненным голосом ответила она. Потом вдруг спросила:
- Какой у тёти Мадлен любимый цвет?
- Зелёный, - ответил Филипп, удивлённо взглянув на неё. – А почему ты спрашиваешь?
«Я так и знала, - подумала Леонора, - какой же ещё? Значит, его и получит». Но вслух сказала:
- Просто хочу знать, что надеть, чтобы ей понравиться.
- Ты не можешь кому-то не понравиться, что бы ты ни носила.
«Ну-ну, - подумала она, - да твоя тётя меня уже ненавидит, заочно, но всей душой. Как можно не понимать, что я для неё – враг номер один, потому что она считает, что её любимый племянник слишком увлёкся мною. А я ни по какой статье не подхожу для матери будущего наследника титула де Монспэ. При других обстоятельствах я, может, и могла бы ей понравиться, но как потенциальная жена Филиппа – никогда». Вслух, разумеется, ничего не сказала. Вместо этого повернула к нему улыбающееся лицо и заявила:
- Я знаю, что делать. Прямо сейчас мы поедем обедать в тот уютный ресторанчик с красно-белыми клетчатыми скатертями, а потом поедем домой, и залезем вместе в ванну.
Он, наконец, тоже улыбнулся:
- Насчёт обеда – полностью согласен. Но ванна среди бела дня…
- А мы занавесим окно и зажжём свечи, как будто уже ночь, - перебила она его.
Филипп засмеялся:
- В жизни не встречал женщину, которая любила бы воду так, как ты. Я думал, кошки её не особо любят.
- А я совсем не кошкой чувствую себя сейчас.
- Тогда кем же?
- Я чувствую себя загнанной, взмыленной лошадью, а эти прекрасные, благородные животные очень любят купаться, насколько я знаю.
- Ты любишь лошадей? – с интересом взглянул на неё Филипп.
- Обожаю. И даже ездить на них умею. В детстве одним их моих любимых занятий было рисовать лошадей, красивых, с пышными гривами и хвостами, как в сказке.
- Тогда тебе должно понравиться, что у меня в поместье имеется конюшня, а в ней пять взрослых лошадей и пара жеребят.
Она чуть не задохнулась от восторга и воскликнула:
- Ты никогда не говорил мне, что у тебя есть лошади!
- Ты никогда не спрашивала, - пожал плечами Филипп.
От этой новости у Леоноры сразу поднялось настроение. Ну, должна же она получить хоть какое-то удовольствие от этой поездки! Филипп вдруг резко развернул машину и поехал в обратном направлении.
- Ты что, передумал обедать?
- Не задавай лишних вопросов, сейчас сама всё увидишь.
Он привёз её в магазин, в котором продавалось всё для конного спорта, заявив:
- Раз ты любишь лошадей и умеешь на них ездить, тебе нужна экипировка.
Леонора действительно очень любила этих замечательных животных, и не раз каталась на них в московских парках, только специальной одежды никогда не покупала. Но раз Филипп сказал – спорить с ним бесполезно, особенно когда он в таком настроении. Поэтому она послушно мерила всё, что продавец таскал в примерочную по указу Филиппа. Когда она предстала перед ним «при полном параде» - обтягивающие чёрные бриджи, сапоги-ботфорты чуть выше колен, приталенный пиджак и, конечно, пробковое кепи – он восхищённо присвистнул, сказав:
- Шери, ты неотразима. Арго влюбится в тебя, а Жасмин будет ревновать.
- Так зовут твоих лошадей? Красиво…
- Подожди, пока увидишь их.
Добавлено через 16 минут
Продолжение:
Закончив её «экипировку», они поехали в свой любимый ресторанчик, уже не обедать, а скорее ужинать. Позвонила Катучча, и услышав о том, что завтра состоится обед у графини, её голос сразу стал серьёзным.
- Леонора, девочка моя, только не лги ей. Это не женщина, а помесь детектора лжи с рентгеновским аппаратом. Прости дорогая, но у меня нехорошее предчувствие.
- А я и не собираюсь чего-либо обо себе выдумывать, я просто буду самой собой. Это всегда беспроигрышно работает. По крайней мере, работало до сих пор. Но на самом деле, Катучча, я страшно боюсь. Филипп тоже.
- Не волнуйся, шери. Раз уж ты должна через это пройти – пусть будет, что будет. Я с тобой. Заедете сегодня? Поболтали бы.
- Нет, извини, завтра действительно тяжёлый день – последняя примерка и репетиция, потом этот обед… Не обижайся.
- Всё в порядке, дорогая. Позвони мне завтра, когда вернётесь. Ты же знаешь, я страшно любопытная, мне нужно знать всё из первых рук. Привет Филиппу.
- До завтра, Катучча. Пока.
Филипп насмешливо спросил:
- Твоя подруга инструктировала тебя, как вести себя с моей тётей?
- Нет, всего лишь посоветовала не лгать. Но я и не собиралась.
- И это правильно. Тётя Мадлен чует ложь, как свинья трюфель… или так не говорят? Это французская поговорка.
- Поехали домой, милый. Я устала. У нас будет очень длинное и тяжёлое «завтра».
Леонора оказалась права, «завтра» наступило очень быстро, превратившись в бесконечное «сегодня», начавшееся с того, что они проспали, и она опоздала на репетицию. Клод укоризненно посмотрел на неё, но ничего не сказал. После тренировки, перед окончательной примеркой, они с девочками уселись в холле, пили кофе и сплетничали. Неожиданно перед ними вырос невысокий темнокожий парень с пышной шевелюрой, который расцеловался со всеми, бросив лишь осторожный взгляд на Леонору. За спиной у этого «афрофранцуза» была большая холщовая сумка с нарисованным на ней листиком конопли. Потом он удалился с Кристиной, которая тёрлась об него, как кошка, предвкушающая совокупление, и Леонора подумала, что у них, наверное, роман. Романтические иллюзии были враз разрушены фразой, брошенной Нелли:
- Кристя подсела на Боречку. Этот «продавец счастья» сведёт её в могилу.
- Не болтай ерунды, Нелька. Кристя набрала лишних пару кило в самых неподходящих местах, ей сейчас без Борьки никак, - спокойно сказала Светлана.
Не поняв, о чём идёт речь, Леонора спросила:
- Это как же он ей поможет похудеть на два килограмма? Занимаясь с ней сексом, что ли?
Все дружно рассмеялись, но ответила Натали, за старшую:
- Леонора, мы понимаем, что ты здесь новичок, и некоторые вещи могут показаться тебе странными. Этого парнишку зовут Бернард, мы прозвали его Борюсиком, он приносит нам допинг. Все это знают, включая Пьера, но предпочитают об этом не говорить. У него есть много разных штучек, но самое главное – один волшебный порошок, от которого не хочется ни есть, ни спать, а энергия будет распирать тебя так, что сидеть спокойно не сможешь. А главное - ты очень быстро худеешь. Мы все время от времени пользуемся его услугами, надо только стараться не подсесть. У меня, например, получается.
- Спасибо за откровенность, - растерянно сказала Леонора.
- Не за что. Только на твоём месте, я не стала бы об этом рассказывать твоему графу.
- Да, конечно…
Потом их позвали на примерку, которая прошла довольно быстро, а Леоноре было так жаль снимать это фантастическое платье цвета слоновой кости, которое после подгонки сидело на ней просто идеально.
- Лен, ты прямо как невеста, - простодушно сказала рыжеволосая Нелли. – Хоть сейчас под венец, только фаты не хватает.
От этих слов у Леоноры защемило в груди, и всё тело тревожно напряглось. «Нет, только не думать об этом, не сейчас…» Она позвонила Филиппу, который оказался где-то поблизости, он заехал за ней и они отправились в путь. На обед к тёте Мадлен. «На Голгофу», - усмехнулась про себя Леонора.
По хайвею Филипп гнал, как сумасшедший. Перед глазами, как в ускоренном кино, мелькали зелёные поля, ухоженные деревеньки, и лес, совсем не похожий на русский. Французские леса, очевидно, считались таким достоянием страны, что каждый кусочек, каждая тропинка-полянка были облагорожены, как московские парки. Через полчаса этой гонки Филипп свернул на небольшую дорогу, ведущую вверх, на холмы. Именно там находился его замок, и открывшийся на зелёном холме вид поразил её – это была картинка из сказки. Огромное старинное здание в виде буквы «П» было щедро украшено башенками, при виде которых Леоноре сразу подумалось, что в одной из них сидит и тоскует царевна, ожидая своего рыцаря-спасителя. К широкой лестнице, ведущей в замок, Филипп подъехал медленно и аккуратно. Их уже ждали – у подножия лестницы стояла сухонькая фигурка, закутанная в ажурную чёрную шаль. Выйдя из машины, Филипп галантно открыл дверь Леоноре, взял её за руку и подвёл к маленькой тщедушной женщине с пронзительными глазами светло-орехового цвета, ничуть не замутнёнными возрастом. Поцеловав её в обе щеки, он сказал:
- Познакомься с моей Леонорой, тётя Мадлен.
- Здравствуйте, Леонора, - сказала графиня, - фотографии в газетах не отражают и половины Вашей привлекательности. Добро пожаловать в замок Монспэ.
- Здравствуйте, мадам Мадлен, - вежливо сказала Леонора, с трудом удержавшись, чтобы не сделать книксен, решив ограничиться тёплой дружелюбной улыбкой. – Я не видела Ваших фотографий, но именно такой Вас себе и представляла. Филипп много рассказывал о Вас.
- Неужели? – тут же отозвалась та. – Значит, я ещё что-то значу для него, это приятно.
Метнув на Филиппа полный обожания взгляд, ореховые глаза изучающе уставились на Леонору. Ей вдруг стало не по себе, за показной приветливостью она прочитала тщательно скрываемую угрозу в глазах тёти Мадлен.
- Пойдёмте в дом, стол уже накрыт, - мягко сказала графиня.
Поднимаясь по лестнице, Леонора не отпускала руку Филиппа. Обычно это придавало ей сил и уверенности, но сейчас его рука казалась соломинкой, за которую хватается утопающий. Под рентгеновским взглядом вдовствующей графини она чувствовала себя, как на операционном столе. Ей вдруг вспомнился эпизод из студенческой жизни, когда на первом курсе института, на уроке анатомии, им пришлось препарировать лягушек. Несчастных земноводных сначала помещали в стеклянную банку, бросив туда кусочек ваты, смоченной в эфире. Потом нужно было специальными ножницами отрезать лягушке верхнюю часть головы и вытащить белую нитку спинного мозга, после чего на трупике проводились опыты, доказывающие, что мышечная активность существует и после смерти, лапки лягушки дёргались в ответ на раздражение кислотой или током. Для чего всё это им, лингвистам-гуманитариям, преподавалось – Леонора так и не поняла, но с ней тогда приключилась истерика. Лягушка, которой она отрезала голову, вдруг ожила у неё в руках, выскользнула и принялась скакать по полу, разбрызгивая кровь из полурассечённого черепа… Именно той лягушкой она ощущала себя сейчас, под острым скальпелем взгляда мадам Мадлен.
Они вошли в огромную столовую, длинный стол был сервирован на три персоны. Филипп уселся во главе стола, усадив справа Леонору. Тётя Мадлен села напротив него. В первый раз в жизни Леонора не знала, как себя вести, что сказать, что делать, всё было как-то ненатурально. Ореховые глаза с противоположного конца стола изучающе скользили по ней, и она никак не могла прочитать во взгляде графини хоть какой-нибудь намёк на чувство. Ненавидит ли она её или сочувствует? «А что бы я чувствовала на её месте?» - думала она.
- У Вас очень необычные глаза, Леонора, - вдруг сказала тётя Мадлен, - я уверена, Вам об этом уже говорили. И колье очень подходит к цвету Ваших глаз.
- Это подарок Филиппа, - ответила Леонора, дотронувшись до украшения и не сдержавшись, чтобы не взглянуть на Филиппа влюблёнными глазами. Какого чёрта, всё равно старая графиня уже знает обо всём, и играть с ней в прятки бесполезно. Она, в отличие от Леоноры, наверняка даже знает, сколько стоит это колье, и сколько вообще денег потратил на неё племянник.
- Да, он очень щедрый мальчик, - задумчиво протянула графиня, словно прочитав её мысли.
- Он просто замечательный, - сказала Леонора, снова взглянув на Филиппа обожающими глазами.
- Но я заметила, что когда Вы смотрите на Филиппа, Ваши глаза меняют цвет и загораются жёлтым, как у кошки.
- Тётя! – воскликнул Филипп, стукнув кулаком по столу. – Что за чушь ты несёшь!
- Не волнуйся, Филипп, всё в порядке, - спокойно сказала Леонора, посмотрев на тётю Мадлен с обезоруживающей улыбкой. – Вы совершенно правы, мадам. Но это единственное, что я не могу контролировать.
- Понимаю, - кивнула графиня, уставившись на неё всё тем же задумчивым взглядом. К счастью, принесли еду. Перед Леонорой оказалась большая фарфоровая тарелка с изумительной красоты узором по краям, накрытая серебряной крышкой с отчеканенным гербом де Монспэ. Такие же поставили перед Филиппом и графиней, только на его тарелке оказался большой стэйк с молодым картофелем в укропе, а на своей Леонора обнаружила запечённую в сметане рыбу, с тем же гарниром. «Ну, если тётя Мадлен знает даже то, что я люблю рыбу, какой смысл прятать всё остальное?» - уныло подумала она. Графиня, наконец, оторвала от неё взгляд и уткнулась в свою тарелку, на которой лежали какие-то тушёные овощи. Обед проходил в напряжённом молчании, прерываемом короткими фразами на французском, которыми изредка обменивались Филипп с тётей.
- У Вас странная фамилия, мадмуазель Леонора, - обратилась вдруг к ней графиня, - она не похожа на русскую.
- Вы опять совершенно правы, мадам. Это не русская фамилия, она досталась мне от деда, он был польским евреем, - ровным тоном произнесла Леонора. Скрывать она ничего не собиралась, наверняка толстое досье на неё уже лежит где-нибудь в тумбочке в компании остальных старческих мемуаров. Тётя Мадлен вздохнула и продолжила допрос:
- Какое у Вас образование?
- Я окончила институт иностранных языков в Москве.
- Отсюда Ваш совершенный английский?
- Именно так. У этого института хорошая репутация, и преподавательский состав замечательный.
- Насколько мне известно, Вы являетесь новым лицом косметической фирмы «Флёр де Лис»? – сменила тему графиня.
- Похоже, Вы знаете обо мне всё. Если Вас ещё что-то интересует, я предпочла бы рассказать это сама. Вам стоит лишь спросить, и я откровенно отвечу.
- Я вижу, Вы неглупая девушка, поэтому спрошу прямо. Чего Вы хотите от Филиппа?
Леонора, в панике, метнула взгляд на Филиппа, но тот молча расправлялся со своим стэйком, словно не замечая их словесной баталии. «Ну что ж, ладно…, - подумала она, - хотели правды, сейчас получите». Прежде, чем она успела что-то сказать, графиня добавила:
- Я просто не хочу, чтобы имя де Монспэ трепала жёлтая пресса. Хотя понимаю, что для Вас это отличная реклама.
- Это неверный вывод, мадам, - сказала Леонора, открыто глядя в ореховые глаза тёти Мадлен. - Я не рекламирую свою личную жизнь, но в силу сложившихся обстоятельств, стала жертвой газетных интриг так же, как и Филипп. Мне очень хотелось бы изменить ситуацию, но, к сожалению, это не в моей власти. Что же касается Вашего вопроса, чего я хочу от Филиппа, я отвечу Вам честно – ничего. Я знаю, что он готов сделать для меня многое, и хотел бы подарить мне весь мир, как Вы сами сказали, он очень щедрый. Но это совсем не то, что меня в нём привлекает.
- А что же вас привлекает?
- А разве Вы не видите сами? Он умный, добрый, и красивый, и это самое меньшее, что я могу о нём сказать. Разве возможно в него не влюбиться?
Филипп, наконец, решил вмешаться (давно пора бы!) и сказал:
- Дамы, перестаньте, пожалуйста, беседовать так, будто меня здесь нет. Леонора, ты же хотела познакомиться кое с кем. Пойдём, я покажу тебе, где переодеться, а потом мы навестим моих красавцев.
Леонора облегчённо вздохнула – пытка закончилась, сказано всё. Что будет дальше… Ах, какая разница, ведь сейчас они пойдут к лошадям, и будет только небо, только ветер, и упругая конская спина, уносящая тебя на простор, на свободу… Старая графиня извинилась, что не может присоединиться к ним, но с удовольствием понаблюдает с террасы. Филипп проводил Леонору в комнату, где она, в предвкушении встречи с лошадьми, торопливо переоделась и потребовала морковки, желательно побольше. И яблок, если имеются. Филипп, смеясь, провёл её на огромную кухню, где полная пожилая негритянка-повариха вручила им пакет со всем необходимым. Конюшня была расположена на склоне холма, откуда открывался замечательно живописный вид – зелёные поля, лес и тонкая серебряная полоска речки вдалеке. Старый конюх вежливо поздоровался с Филиппом, тот представил Леонору, и дальше они заговорили уже по-французски. Ей не терпелось поскорее познакомиться с Арго и Жасмин, и с остальными тоже, поэтому она оставила мужчин беседовать и осторожно вошла в конюшню одна. Запах конских тел был еле уловим, за животными хорошо ухаживали, в стойлах было чисто, и лошади приветственно заржали, узрев пакет с лакомством в её руках. Она сразу увидела и узнала его – Арго. Огромный белый с серебристым отливом жеребец потянулся к ней, раздувая ноздри и изучающе пофыркивая. Арго, серебряный… Ему очень подходило это имя. Она подала ему небольшое яблоко на открытой ладони, и конь благосклонно принял угощение, мягко коснувшись её руки тёплыми шершавыми губами. Позади послышалось недовольное ржание. Леонора обернулась и встретила угрожающий взгляд чёрной, как ночь, кобылицы, в глазах которой плескался космос. «Жасмин», - тут же определила она. Подойдя к лошади, протянула морковку на одной руке и яблоко в другой. Жасмин вскинула голову, фыркнула, попятилась, но Леонора подошла ещё ближе, протягивая угощение и шепча по-русски:
- Не ревнуй, глупенькая, не бойся, я люблю другого. Я ничего плохого тебе не сделаю, не обижу, возьми яблоко, вот так, да…
Филипп застал их как раз тогда, когда Жасмин сменила гнев на милость и осторожно взяла яблоко с её ладони.
- Ну что, вижу, вы подружились? Правда, она красавица? Принцесса арабских кровей. А как принял тебя Арго? Познакомься с остальными – Зевс и Гера, счастливые родители этих двух очаровашек-жеребят, и Руди, он такой рыжий, что по-другому и назвать было нельзя. Он самый смирный, предлагаю выбрать его.
- Филипп, а можно я поеду на Арго? Мне кажется, он позволит.
- Ты наживёшь себе большого врага по имени Жасмин, да и не могу я сразу посадить тебя на Арго, ты ещё не знаешь его характер, он очень норовистый. На нём поеду я, а ты возьми Жасмин, если не хочешь рыжего Руди, ей так будет спокойнее. Сейчас я распоряжусь заседлать их.
Конюх принёс сёдла, установил их, подтянул крепления, надел на коней уздечки и протянул Леоноре хлыст, от которого она решительно отказалась. Зачем же портить только что установленные дружеские отношения? Не хотелось унижать Жасмин этим орудием власти над животными, они и так поймут друг друга. Филипп усмехнулся и помог забраться в седло, Жасмин нетерпеливо мотала головой и скребла копытом, пока Леонора вставляла ноги в стремена. Потом Филипп взял поводья, вывел лошадь из конюшни и передал поводья Леоноре. Вернулся обратно, ловко взлетел на Арго, свистнул и пришпорил его по бокам. Конь резво выбежал из конюшни и тут же пустился вскачь стремительным галопом. Жасмин всхрапнула и устремилась за ним, так резко, что Леонору откинуло назад, и она чуть не потеряла равновесие. Пригнувшись к чёрной волнистой гриве Жасмин, она покрепче ухватилась за поводья, стараясь не мешать при этом лошади скакать во весь опор, за любимым. Ветер бил в лицо, тело словно слилось воедино с великолепным животным, и время остановилось. Был только ослепительный восторг от бешеной скорости, оба коня мчались так быстро, что казавшаяся такой далёкой речка стремительно приближалась. На берегу реки Филипп натянул поводья, и Арго послушно остановился, ожидая «дам». Слегка запыхавшаяся, раскрасневшаяся Леонора была полностью счастлива, и, разумеется, тут же поделилась этим с Филиппом. Тот засмеялся, привлёк её к себе, и Жасмин капризно фыркнула – видно, она и хозяина ревновала тоже. Потом они скакали по гладкому лугу, вокруг леса (точнее – маленькой рощицы, так мало она походила на дикий русский лес), обгоняя друг друга. Иногда, оглядываясь на замок, Леонора видела одинокую маленькую фигурку тёти Мадлен, застывшую на террасе, и было что-то очень тревожное, даже зловещее в этой неподвижности старой графини. Усилием воли, Леонора отогнала прочь нехорошее предчувствие, ей так хотелось насладиться поездкой на Жасмин, оказавшейся весьма игривой и непредсказуемой. Она явно рисовалась перед Арго, перебирая стройными ногами с изящными породистыми бабками, вскидывала голову и издавала негромкое призывное ржание. Леонора залюбовалась Филиппом – он так органично смотрелся на серебристо-белом коне, словно они были одно целое. Они вернулись в замок, когда уже стемнело, усталые и счастливые. Филипп сам расседлал обоих коней, передал конюху упряжь и сделал несколько указаний по-французски. Леонора погладила Жасмин по влажной от пота шее и поблагодарила по-русски за прекрасно проведённое вместе время. Лошадь словно поняла её слова и дружелюбно фыркнула в ухо. Арго она гладить не стала, не хотелось, чтобы мнительная Жасмин снова начала ревновать. Леонора просто попрощалась с ним, пообещав скоро навестить и принести угощение. Обнявшись, они с Филиппом зашли в дом. Тётя Мадлен ждала в столовой, предложила выпить чаю, но Филипп отказался под предлогом, что им пора ехать – у Леоноры завтра трудный день. Совершенно не обидевшись (по крайней мере, так казалось), старая графиня нежно поцеловала племянника, и сдержанно поблагодарила её за визит, пожелав удачи в завтрашнем дебюте. В машине Леонора облегчённо вздохнула:
- Ты знаешь, а всё прошло гораздо лучше, чем я ожидала. Тётя Мадлен была сама любезность, а тот маленький допрос с пристрастием вполне можно понять – она ведь волнуется за тебя, потому что очень любит, это видно.
- Я рад, что она тебе понравилась. Мне очень хочется, чтобы вы подружились.
«Ну, дружба между нами вряд ли возникнет, но нейтралитет вполне возможен», - подумала Леонора, но вслух ничего говорить не стала. Филипп быстро домчал их до города, где они сразу отправились домой – принимать совместную ванну, по традиции. После этого сразу улеглись в постель, и она моментально уснула, удобно уместив голову у него на плече.
Первой мыслью, вспыхнувшей в голове, от которой Леонора тут же вскочила утром на ноги, было тревожное ожидание ещё одного предстоящего ей испытания. Это было похоже на предэкзаменационный мандраж, только сильнее. Живот скручивали судороги волнения, а насыпая кофе в кофеварку, она заметила, что у неё дрожат пальцы. Ожидая, пока сварится кофе, Леонора пошла в гостиную и уселась на диван, положив голову на колени и закрыв её руками. В этой позе и застал её Филипп, она даже не заметила его появления. Он встал перед ней на колени, осторожно разнял сцепленные на затылке руки и приподнял её лицо к себе, нежно целуя в губы, шепча слова любви и утешения.
- Шери, всё будет хорошо, я буду рядом. Ты ведь говорила, что моё присутствие – это твоё вдохновение. Просто поверь в себя и смотри только на меня.
- А если я вдруг не увижу тебя в этой толпе?
- Увидишь, мон амур, ты найдёшь меня сразу, обещаю. А теперь тебе нужно поесть, любимая, я же знаю – потом тебе будет некогда.
Среди сумбурного вихря её дум, мысль о еде стояла на последнем месте, но Леонора покорно съела предложенный им бутерброд и выпила кофе. По дороге в офис, она попросила Филиппа заехать сначала в Галери Л’Этуаль – ей очень хотелось взглянуть на «язык». Там уже происходили суматошные приготовления к шоу, но их впустили беспрепятственно, стоило ей назвать своё имя. Подиум оказался более длинным и узким, чем их тренировочный, Леонора старалась отметить и запомнить каждую деталь, прогуливаясь вдоль «языка» туда и обратно, представляя на нём себя через несколько часов. Больше всего её волновал последний выход, в «подвенечном» платье. В зале уже устанавливали камеры, а Филипп стоял, прислонившись к колонне, скрестив руки на груди и чуть склонив набок голову, наблюдая за ней с сочувственной, понимающей улыбкой. Зазвонил мобильник - это был Пьер, желавший знать, когда она появится в студии – её уже ждали гримёры и стилисты.
- Не волнуйтесь, месье Пьер, я уже еду, - ответила она. – Просто мы по дороге заехали в Л’Этуаль, захотелось взглянуть на предстоящее поле битвы.
Пьер засмеялся:
- Мне нравится Ваш боевой настрой, мадмуазель. Всё будет хорошо, звезда моя, ты справишься. Только поторопись, пожалуйста – Морис безумствует.
Филипп привёз её в офис, где тоже царила страшная суматоха. Взволнованный, встрёпанный Клементи бегал взад-вперёд, обхватив голову руками, иногда воздевая их к потолку и восклицая что-то по-итальянски. Оказалось, он хотел устроить последний прогон на тренировочном подиуме, а наряды уже увезли. Девочки сидели в холле, спокойно курили и пили кофе, не обращая внимания на бедного Мориса. Леонора присоединилась к ним, внимательно оглядывая каждую. Выражение лиц – непроницаемое, конечно, им-то не в первый раз. Появился Пьер и мрачно посмотрел на Клементи, который продолжал картинно заламывать руки, на все лады ругая по-итальянски французскую непредусмотрительность. Увидев Леонору, Пьер расцвёл ей навстречу своей лучезарной улыбкой:
- Бонжур, ма шери. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. Ты – оазис в этой пустыне абсолютного хаоса. Пожалуйста, пойди, успокой Мориса, только у тебя это может получиться.
Леонора вздохнула и подумала: «А меня-то кто успокоит? Или все забыли, что это и мой первый показ в жизни? Морис своё дело сделал, сшил наряд и натянул на манекенщицу. Так его теперь ещё и в хорошее расположение духа приводить надо? Мне?!» Тем не менее, она встала и подошла к Клементи, решительно взяла его за руку и молча потащила за собой. Усадила за столик в холле и плюхнулась на стул напротив.
- Леонора, девочка моя, только не лги ей. Это не женщина, а помесь детектора лжи с рентгеновским аппаратом. Прости дорогая, но у меня нехорошее предчувствие.
- А я и не собираюсь чего-либо обо себе выдумывать, я просто буду самой собой. Это всегда беспроигрышно работает. По крайней мере, работало до сих пор. Но на самом деле, Катучча, я страшно боюсь. Филипп тоже.
- Не волнуйся, шери. Раз уж ты должна через это пройти – пусть будет, что будет. Я с тобой. Заедете сегодня? Поболтали бы.
- Нет, извини, завтра действительно тяжёлый день – последняя примерка и репетиция, потом этот обед… Не обижайся.
- Всё в порядке, дорогая. Позвони мне завтра, когда вернётесь. Ты же знаешь, я страшно любопытная, мне нужно знать всё из первых рук. Привет Филиппу.
- До завтра, Катучча. Пока.
Филипп насмешливо спросил:
- Твоя подруга инструктировала тебя, как вести себя с моей тётей?
- Нет, всего лишь посоветовала не лгать. Но я и не собиралась.
- И это правильно. Тётя Мадлен чует ложь, как свинья трюфель… или так не говорят? Это французская поговорка.
- Поехали домой, милый. Я устала. У нас будет очень длинное и тяжёлое «завтра».
Леонора оказалась права, «завтра» наступило очень быстро, превратившись в бесконечное «сегодня», начавшееся с того, что они проспали, и она опоздала на репетицию. Клод укоризненно посмотрел на неё, но ничего не сказал. После тренировки, перед окончательной примеркой, они с девочками уселись в холле, пили кофе и сплетничали. Неожиданно перед ними вырос невысокий темнокожий парень с пышной шевелюрой, который расцеловался со всеми, бросив лишь осторожный взгляд на Леонору. За спиной у этого «афрофранцуза» была большая холщовая сумка с нарисованным на ней листиком конопли. Потом он удалился с Кристиной, которая тёрлась об него, как кошка, предвкушающая совокупление, и Леонора подумала, что у них, наверное, роман. Романтические иллюзии были враз разрушены фразой, брошенной Нелли:
- Кристя подсела на Боречку. Этот «продавец счастья» сведёт её в могилу.
- Не болтай ерунды, Нелька. Кристя набрала лишних пару кило в самых неподходящих местах, ей сейчас без Борьки никак, - спокойно сказала Светлана.
Не поняв, о чём идёт речь, Леонора спросила:
- Это как же он ей поможет похудеть на два килограмма? Занимаясь с ней сексом, что ли?
Все дружно рассмеялись, но ответила Натали, за старшую:
- Леонора, мы понимаем, что ты здесь новичок, и некоторые вещи могут показаться тебе странными. Этого парнишку зовут Бернард, мы прозвали его Борюсиком, он приносит нам допинг. Все это знают, включая Пьера, но предпочитают об этом не говорить. У него есть много разных штучек, но самое главное – один волшебный порошок, от которого не хочется ни есть, ни спать, а энергия будет распирать тебя так, что сидеть спокойно не сможешь. А главное - ты очень быстро худеешь. Мы все время от времени пользуемся его услугами, надо только стараться не подсесть. У меня, например, получается.
- Спасибо за откровенность, - растерянно сказала Леонора.
- Не за что. Только на твоём месте, я не стала бы об этом рассказывать твоему графу.
- Да, конечно…
Потом их позвали на примерку, которая прошла довольно быстро, а Леоноре было так жаль снимать это фантастическое платье цвета слоновой кости, которое после подгонки сидело на ней просто идеально.
- Лен, ты прямо как невеста, - простодушно сказала рыжеволосая Нелли. – Хоть сейчас под венец, только фаты не хватает.
От этих слов у Леоноры защемило в груди, и всё тело тревожно напряглось. «Нет, только не думать об этом, не сейчас…» Она позвонила Филиппу, который оказался где-то поблизости, он заехал за ней и они отправились в путь. На обед к тёте Мадлен. «На Голгофу», - усмехнулась про себя Леонора.
По хайвею Филипп гнал, как сумасшедший. Перед глазами, как в ускоренном кино, мелькали зелёные поля, ухоженные деревеньки, и лес, совсем не похожий на русский. Французские леса, очевидно, считались таким достоянием страны, что каждый кусочек, каждая тропинка-полянка были облагорожены, как московские парки. Через полчаса этой гонки Филипп свернул на небольшую дорогу, ведущую вверх, на холмы. Именно там находился его замок, и открывшийся на зелёном холме вид поразил её – это была картинка из сказки. Огромное старинное здание в виде буквы «П» было щедро украшено башенками, при виде которых Леоноре сразу подумалось, что в одной из них сидит и тоскует царевна, ожидая своего рыцаря-спасителя. К широкой лестнице, ведущей в замок, Филипп подъехал медленно и аккуратно. Их уже ждали – у подножия лестницы стояла сухонькая фигурка, закутанная в ажурную чёрную шаль. Выйдя из машины, Филипп галантно открыл дверь Леоноре, взял её за руку и подвёл к маленькой тщедушной женщине с пронзительными глазами светло-орехового цвета, ничуть не замутнёнными возрастом. Поцеловав её в обе щеки, он сказал:
- Познакомься с моей Леонорой, тётя Мадлен.
- Здравствуйте, Леонора, - сказала графиня, - фотографии в газетах не отражают и половины Вашей привлекательности. Добро пожаловать в замок Монспэ.
- Здравствуйте, мадам Мадлен, - вежливо сказала Леонора, с трудом удержавшись, чтобы не сделать книксен, решив ограничиться тёплой дружелюбной улыбкой. – Я не видела Ваших фотографий, но именно такой Вас себе и представляла. Филипп много рассказывал о Вас.
- Неужели? – тут же отозвалась та. – Значит, я ещё что-то значу для него, это приятно.
Метнув на Филиппа полный обожания взгляд, ореховые глаза изучающе уставились на Леонору. Ей вдруг стало не по себе, за показной приветливостью она прочитала тщательно скрываемую угрозу в глазах тёти Мадлен.
- Пойдёмте в дом, стол уже накрыт, - мягко сказала графиня.
Поднимаясь по лестнице, Леонора не отпускала руку Филиппа. Обычно это придавало ей сил и уверенности, но сейчас его рука казалась соломинкой, за которую хватается утопающий. Под рентгеновским взглядом вдовствующей графини она чувствовала себя, как на операционном столе. Ей вдруг вспомнился эпизод из студенческой жизни, когда на первом курсе института, на уроке анатомии, им пришлось препарировать лягушек. Несчастных земноводных сначала помещали в стеклянную банку, бросив туда кусочек ваты, смоченной в эфире. Потом нужно было специальными ножницами отрезать лягушке верхнюю часть головы и вытащить белую нитку спинного мозга, после чего на трупике проводились опыты, доказывающие, что мышечная активность существует и после смерти, лапки лягушки дёргались в ответ на раздражение кислотой или током. Для чего всё это им, лингвистам-гуманитариям, преподавалось – Леонора так и не поняла, но с ней тогда приключилась истерика. Лягушка, которой она отрезала голову, вдруг ожила у неё в руках, выскользнула и принялась скакать по полу, разбрызгивая кровь из полурассечённого черепа… Именно той лягушкой она ощущала себя сейчас, под острым скальпелем взгляда мадам Мадлен.
Они вошли в огромную столовую, длинный стол был сервирован на три персоны. Филипп уселся во главе стола, усадив справа Леонору. Тётя Мадлен села напротив него. В первый раз в жизни Леонора не знала, как себя вести, что сказать, что делать, всё было как-то ненатурально. Ореховые глаза с противоположного конца стола изучающе скользили по ней, и она никак не могла прочитать во взгляде графини хоть какой-нибудь намёк на чувство. Ненавидит ли она её или сочувствует? «А что бы я чувствовала на её месте?» - думала она.
- У Вас очень необычные глаза, Леонора, - вдруг сказала тётя Мадлен, - я уверена, Вам об этом уже говорили. И колье очень подходит к цвету Ваших глаз.
- Это подарок Филиппа, - ответила Леонора, дотронувшись до украшения и не сдержавшись, чтобы не взглянуть на Филиппа влюблёнными глазами. Какого чёрта, всё равно старая графиня уже знает обо всём, и играть с ней в прятки бесполезно. Она, в отличие от Леоноры, наверняка даже знает, сколько стоит это колье, и сколько вообще денег потратил на неё племянник.
- Да, он очень щедрый мальчик, - задумчиво протянула графиня, словно прочитав её мысли.
- Он просто замечательный, - сказала Леонора, снова взглянув на Филиппа обожающими глазами.
- Но я заметила, что когда Вы смотрите на Филиппа, Ваши глаза меняют цвет и загораются жёлтым, как у кошки.
- Тётя! – воскликнул Филипп, стукнув кулаком по столу. – Что за чушь ты несёшь!
- Не волнуйся, Филипп, всё в порядке, - спокойно сказала Леонора, посмотрев на тётю Мадлен с обезоруживающей улыбкой. – Вы совершенно правы, мадам. Но это единственное, что я не могу контролировать.
- Понимаю, - кивнула графиня, уставившись на неё всё тем же задумчивым взглядом. К счастью, принесли еду. Перед Леонорой оказалась большая фарфоровая тарелка с изумительной красоты узором по краям, накрытая серебряной крышкой с отчеканенным гербом де Монспэ. Такие же поставили перед Филиппом и графиней, только на его тарелке оказался большой стэйк с молодым картофелем в укропе, а на своей Леонора обнаружила запечённую в сметане рыбу, с тем же гарниром. «Ну, если тётя Мадлен знает даже то, что я люблю рыбу, какой смысл прятать всё остальное?» - уныло подумала она. Графиня, наконец, оторвала от неё взгляд и уткнулась в свою тарелку, на которой лежали какие-то тушёные овощи. Обед проходил в напряжённом молчании, прерываемом короткими фразами на французском, которыми изредка обменивались Филипп с тётей.
- У Вас странная фамилия, мадмуазель Леонора, - обратилась вдруг к ней графиня, - она не похожа на русскую.
- Вы опять совершенно правы, мадам. Это не русская фамилия, она досталась мне от деда, он был польским евреем, - ровным тоном произнесла Леонора. Скрывать она ничего не собиралась, наверняка толстое досье на неё уже лежит где-нибудь в тумбочке в компании остальных старческих мемуаров. Тётя Мадлен вздохнула и продолжила допрос:
- Какое у Вас образование?
- Я окончила институт иностранных языков в Москве.
- Отсюда Ваш совершенный английский?
- Именно так. У этого института хорошая репутация, и преподавательский состав замечательный.
- Насколько мне известно, Вы являетесь новым лицом косметической фирмы «Флёр де Лис»? – сменила тему графиня.
- Похоже, Вы знаете обо мне всё. Если Вас ещё что-то интересует, я предпочла бы рассказать это сама. Вам стоит лишь спросить, и я откровенно отвечу.
- Я вижу, Вы неглупая девушка, поэтому спрошу прямо. Чего Вы хотите от Филиппа?
Леонора, в панике, метнула взгляд на Филиппа, но тот молча расправлялся со своим стэйком, словно не замечая их словесной баталии. «Ну что ж, ладно…, - подумала она, - хотели правды, сейчас получите». Прежде, чем она успела что-то сказать, графиня добавила:
- Я просто не хочу, чтобы имя де Монспэ трепала жёлтая пресса. Хотя понимаю, что для Вас это отличная реклама.
- Это неверный вывод, мадам, - сказала Леонора, открыто глядя в ореховые глаза тёти Мадлен. - Я не рекламирую свою личную жизнь, но в силу сложившихся обстоятельств, стала жертвой газетных интриг так же, как и Филипп. Мне очень хотелось бы изменить ситуацию, но, к сожалению, это не в моей власти. Что же касается Вашего вопроса, чего я хочу от Филиппа, я отвечу Вам честно – ничего. Я знаю, что он готов сделать для меня многое, и хотел бы подарить мне весь мир, как Вы сами сказали, он очень щедрый. Но это совсем не то, что меня в нём привлекает.
- А что же вас привлекает?
- А разве Вы не видите сами? Он умный, добрый, и красивый, и это самое меньшее, что я могу о нём сказать. Разве возможно в него не влюбиться?
Филипп, наконец, решил вмешаться (давно пора бы!) и сказал:
- Дамы, перестаньте, пожалуйста, беседовать так, будто меня здесь нет. Леонора, ты же хотела познакомиться кое с кем. Пойдём, я покажу тебе, где переодеться, а потом мы навестим моих красавцев.
Леонора облегчённо вздохнула – пытка закончилась, сказано всё. Что будет дальше… Ах, какая разница, ведь сейчас они пойдут к лошадям, и будет только небо, только ветер, и упругая конская спина, уносящая тебя на простор, на свободу… Старая графиня извинилась, что не может присоединиться к ним, но с удовольствием понаблюдает с террасы. Филипп проводил Леонору в комнату, где она, в предвкушении встречи с лошадьми, торопливо переоделась и потребовала морковки, желательно побольше. И яблок, если имеются. Филипп, смеясь, провёл её на огромную кухню, где полная пожилая негритянка-повариха вручила им пакет со всем необходимым. Конюшня была расположена на склоне холма, откуда открывался замечательно живописный вид – зелёные поля, лес и тонкая серебряная полоска речки вдалеке. Старый конюх вежливо поздоровался с Филиппом, тот представил Леонору, и дальше они заговорили уже по-французски. Ей не терпелось поскорее познакомиться с Арго и Жасмин, и с остальными тоже, поэтому она оставила мужчин беседовать и осторожно вошла в конюшню одна. Запах конских тел был еле уловим, за животными хорошо ухаживали, в стойлах было чисто, и лошади приветственно заржали, узрев пакет с лакомством в её руках. Она сразу увидела и узнала его – Арго. Огромный белый с серебристым отливом жеребец потянулся к ней, раздувая ноздри и изучающе пофыркивая. Арго, серебряный… Ему очень подходило это имя. Она подала ему небольшое яблоко на открытой ладони, и конь благосклонно принял угощение, мягко коснувшись её руки тёплыми шершавыми губами. Позади послышалось недовольное ржание. Леонора обернулась и встретила угрожающий взгляд чёрной, как ночь, кобылицы, в глазах которой плескался космос. «Жасмин», - тут же определила она. Подойдя к лошади, протянула морковку на одной руке и яблоко в другой. Жасмин вскинула голову, фыркнула, попятилась, но Леонора подошла ещё ближе, протягивая угощение и шепча по-русски:
- Не ревнуй, глупенькая, не бойся, я люблю другого. Я ничего плохого тебе не сделаю, не обижу, возьми яблоко, вот так, да…
Филипп застал их как раз тогда, когда Жасмин сменила гнев на милость и осторожно взяла яблоко с её ладони.
- Ну что, вижу, вы подружились? Правда, она красавица? Принцесса арабских кровей. А как принял тебя Арго? Познакомься с остальными – Зевс и Гера, счастливые родители этих двух очаровашек-жеребят, и Руди, он такой рыжий, что по-другому и назвать было нельзя. Он самый смирный, предлагаю выбрать его.
- Филипп, а можно я поеду на Арго? Мне кажется, он позволит.
- Ты наживёшь себе большого врага по имени Жасмин, да и не могу я сразу посадить тебя на Арго, ты ещё не знаешь его характер, он очень норовистый. На нём поеду я, а ты возьми Жасмин, если не хочешь рыжего Руди, ей так будет спокойнее. Сейчас я распоряжусь заседлать их.
Конюх принёс сёдла, установил их, подтянул крепления, надел на коней уздечки и протянул Леоноре хлыст, от которого она решительно отказалась. Зачем же портить только что установленные дружеские отношения? Не хотелось унижать Жасмин этим орудием власти над животными, они и так поймут друг друга. Филипп усмехнулся и помог забраться в седло, Жасмин нетерпеливо мотала головой и скребла копытом, пока Леонора вставляла ноги в стремена. Потом Филипп взял поводья, вывел лошадь из конюшни и передал поводья Леоноре. Вернулся обратно, ловко взлетел на Арго, свистнул и пришпорил его по бокам. Конь резво выбежал из конюшни и тут же пустился вскачь стремительным галопом. Жасмин всхрапнула и устремилась за ним, так резко, что Леонору откинуло назад, и она чуть не потеряла равновесие. Пригнувшись к чёрной волнистой гриве Жасмин, она покрепче ухватилась за поводья, стараясь не мешать при этом лошади скакать во весь опор, за любимым. Ветер бил в лицо, тело словно слилось воедино с великолепным животным, и время остановилось. Был только ослепительный восторг от бешеной скорости, оба коня мчались так быстро, что казавшаяся такой далёкой речка стремительно приближалась. На берегу реки Филипп натянул поводья, и Арго послушно остановился, ожидая «дам». Слегка запыхавшаяся, раскрасневшаяся Леонора была полностью счастлива, и, разумеется, тут же поделилась этим с Филиппом. Тот засмеялся, привлёк её к себе, и Жасмин капризно фыркнула – видно, она и хозяина ревновала тоже. Потом они скакали по гладкому лугу, вокруг леса (точнее – маленькой рощицы, так мало она походила на дикий русский лес), обгоняя друг друга. Иногда, оглядываясь на замок, Леонора видела одинокую маленькую фигурку тёти Мадлен, застывшую на террасе, и было что-то очень тревожное, даже зловещее в этой неподвижности старой графини. Усилием воли, Леонора отогнала прочь нехорошее предчувствие, ей так хотелось насладиться поездкой на Жасмин, оказавшейся весьма игривой и непредсказуемой. Она явно рисовалась перед Арго, перебирая стройными ногами с изящными породистыми бабками, вскидывала голову и издавала негромкое призывное ржание. Леонора залюбовалась Филиппом – он так органично смотрелся на серебристо-белом коне, словно они были одно целое. Они вернулись в замок, когда уже стемнело, усталые и счастливые. Филипп сам расседлал обоих коней, передал конюху упряжь и сделал несколько указаний по-французски. Леонора погладила Жасмин по влажной от пота шее и поблагодарила по-русски за прекрасно проведённое вместе время. Лошадь словно поняла её слова и дружелюбно фыркнула в ухо. Арго она гладить не стала, не хотелось, чтобы мнительная Жасмин снова начала ревновать. Леонора просто попрощалась с ним, пообещав скоро навестить и принести угощение. Обнявшись, они с Филиппом зашли в дом. Тётя Мадлен ждала в столовой, предложила выпить чаю, но Филипп отказался под предлогом, что им пора ехать – у Леоноры завтра трудный день. Совершенно не обидевшись (по крайней мере, так казалось), старая графиня нежно поцеловала племянника, и сдержанно поблагодарила её за визит, пожелав удачи в завтрашнем дебюте. В машине Леонора облегчённо вздохнула:
- Ты знаешь, а всё прошло гораздо лучше, чем я ожидала. Тётя Мадлен была сама любезность, а тот маленький допрос с пристрастием вполне можно понять – она ведь волнуется за тебя, потому что очень любит, это видно.
- Я рад, что она тебе понравилась. Мне очень хочется, чтобы вы подружились.
«Ну, дружба между нами вряд ли возникнет, но нейтралитет вполне возможен», - подумала Леонора, но вслух ничего говорить не стала. Филипп быстро домчал их до города, где они сразу отправились домой – принимать совместную ванну, по традиции. После этого сразу улеглись в постель, и она моментально уснула, удобно уместив голову у него на плече.
Первой мыслью, вспыхнувшей в голове, от которой Леонора тут же вскочила утром на ноги, было тревожное ожидание ещё одного предстоящего ей испытания. Это было похоже на предэкзаменационный мандраж, только сильнее. Живот скручивали судороги волнения, а насыпая кофе в кофеварку, она заметила, что у неё дрожат пальцы. Ожидая, пока сварится кофе, Леонора пошла в гостиную и уселась на диван, положив голову на колени и закрыв её руками. В этой позе и застал её Филипп, она даже не заметила его появления. Он встал перед ней на колени, осторожно разнял сцепленные на затылке руки и приподнял её лицо к себе, нежно целуя в губы, шепча слова любви и утешения.
- Шери, всё будет хорошо, я буду рядом. Ты ведь говорила, что моё присутствие – это твоё вдохновение. Просто поверь в себя и смотри только на меня.
- А если я вдруг не увижу тебя в этой толпе?
- Увидишь, мон амур, ты найдёшь меня сразу, обещаю. А теперь тебе нужно поесть, любимая, я же знаю – потом тебе будет некогда.
Среди сумбурного вихря её дум, мысль о еде стояла на последнем месте, но Леонора покорно съела предложенный им бутерброд и выпила кофе. По дороге в офис, она попросила Филиппа заехать сначала в Галери Л’Этуаль – ей очень хотелось взглянуть на «язык». Там уже происходили суматошные приготовления к шоу, но их впустили беспрепятственно, стоило ей назвать своё имя. Подиум оказался более длинным и узким, чем их тренировочный, Леонора старалась отметить и запомнить каждую деталь, прогуливаясь вдоль «языка» туда и обратно, представляя на нём себя через несколько часов. Больше всего её волновал последний выход, в «подвенечном» платье. В зале уже устанавливали камеры, а Филипп стоял, прислонившись к колонне, скрестив руки на груди и чуть склонив набок голову, наблюдая за ней с сочувственной, понимающей улыбкой. Зазвонил мобильник - это был Пьер, желавший знать, когда она появится в студии – её уже ждали гримёры и стилисты.
- Не волнуйтесь, месье Пьер, я уже еду, - ответила она. – Просто мы по дороге заехали в Л’Этуаль, захотелось взглянуть на предстоящее поле битвы.
Пьер засмеялся:
- Мне нравится Ваш боевой настрой, мадмуазель. Всё будет хорошо, звезда моя, ты справишься. Только поторопись, пожалуйста – Морис безумствует.
Филипп привёз её в офис, где тоже царила страшная суматоха. Взволнованный, встрёпанный Клементи бегал взад-вперёд, обхватив голову руками, иногда воздевая их к потолку и восклицая что-то по-итальянски. Оказалось, он хотел устроить последний прогон на тренировочном подиуме, а наряды уже увезли. Девочки сидели в холле, спокойно курили и пили кофе, не обращая внимания на бедного Мориса. Леонора присоединилась к ним, внимательно оглядывая каждую. Выражение лиц – непроницаемое, конечно, им-то не в первый раз. Появился Пьер и мрачно посмотрел на Клементи, который продолжал картинно заламывать руки, на все лады ругая по-итальянски французскую непредусмотрительность. Увидев Леонору, Пьер расцвёл ей навстречу своей лучезарной улыбкой:
- Бонжур, ма шери. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. Ты – оазис в этой пустыне абсолютного хаоса. Пожалуйста, пойди, успокой Мориса, только у тебя это может получиться.
Леонора вздохнула и подумала: «А меня-то кто успокоит? Или все забыли, что это и мой первый показ в жизни? Морис своё дело сделал, сшил наряд и натянул на манекенщицу. Так его теперь ещё и в хорошее расположение духа приводить надо? Мне?!» Тем не менее, она встала и подошла к Клементи, решительно взяла его за руку и молча потащила за собой. Усадила за столик в холле и плюхнулась на стул напротив.
@Аришка, прости! Роман!
Пошла читать!
Пошла читать!
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 3 Июл 2017
- Сообщения
- 5,420
- Репутация
- 0
- Награды
- 3
- Местоположение
- Кипр, Никосия
- Пол
- Женский
Читать чей-то роман по кусочкам - это труд скорее для редактора. :give_rose: @Talamasca, ты самая лучшая читательница моего неизданного, незаконченного романа, я тебя лю!!! :give_heart:
Продолжение:
Продолжение:
- Чао, Морис, - устало сказала Леонора. - У нас проблема. И никто, кроме Вас, не может мне помочь. Понимаете, это мой первый выход на подиум, раньше я работала только как фотомодель. Но дизайн Вашей одежды мне так понравился, что я согласилась демонстрировать её, несмотря на полное отсутствие опыта и неумение ходить по подиуму, да и Пьер был очень убедителен. Но мне очень нужна именно Ваша поддержка, ведь Вы – создатель этих шедевров моды, которые я хочу показать во всей красе. Вместе, мы произведём фурор в мире моды, но это случится, только если мы будем делать это вместе, понимаете, Морис? Поэтому я прошу, нет, я умоляю Вас – успокойтесь, и помогите мне, иначе я не справлюсь с этой работой и опозорю всех.
Мольба женщины о помощи, обращённая к мужчине, который и сам был заинтересован в успехе их общего дела, возымела своё действие, на это Леонора и рассчитывала. Морис молча слушал, театрально прикрыв глаза и лоб ладонью, затем убрал руку и уставился на неё тёмными, как маслины, глазами:
- Синьорита Леонора, я всего лишь начинающий модельер, и прекрасно понимаю Ваши чувства. Но я никогда ещё не ошибался в выборе манекенщицы, и среди представленных мне Пьером портфолио я выбрал именно Ваше, несмотря на отсутствие опыта. А посему, на мне лежит ответственность за Вас. Я мечтал об этом показе долгие годы, участие в таком грандиозном шоу для меня впервые, и я готов сделать всё, чтобы только не провалиться. Поэтому говорите – что я должен делать?
Будто она знала. Для неё ведь тоже всё было в первый раз. Однако, напустив на себя важный вид, Леонора сказала:
- Для начала, подойдите к Пьеру и скажите, что всё в порядке, пусть он не волнуется, а то всех заразит своей нервозностью. Вы же сами вчера видели - одежда сидит идеально. А я только что была в Л’Этуале, хотела взглянуть на подиум. Он длиннее и чуть уже, чем наш, но это не проблема, я уверена, что мы справимся. Если хотите – Пьер отвезёт Вас туда, чтобы Вы были рядом с нарядами и не беспокоились. А нам пора гримироваться и причёсываться. Морис, мы Вас не подведём. Да, я слабое звено, потому что это мой первый выход, но остальные девочки в моей команде опытные, если что – выручат.
Итальянец с улыбкой посмотрел на неё и сказал:
- Это Вы-то – слабое звено, сеньорита? Я бы так не сказал. Да тут всё только на Вас и держится, опыт здесь не причём. Просто Вы – замечательный организатор, и умеете решать проблемы по мере их возникновения. Я могу только представить, как Вам страшно, но знаете, в отличие от меня, на Вашем поведении и облике это никак не отражается, Вы словно сама уверенность, и это очень успокаивает. Спасибо, сеньорита Леонора. Удачи.
Клементи встал, направился к Пьеру, и вскоре оба уже оживлённо обсуждали какие-то рабочие моменты. Поймав благодарный взгляд Пьера, Леонора облегчённо вздохнула и вернулась обратно, к девчонкам. Кристина внимательно посмотрела на неё и сказала:
- Лен, ты выглядишь усталой. Может, хочешь встряхнуться? Есть замечательное средство.
- О нет, - засмеялась Леонора. – У меня совсем другое средство, оно появится на показе, я надеюсь.
- Это ты о своём графе? Да, повезло тебе, - мечтательно вздохнула Нелли. – А как ты с ним познакомилась?
Леонора рассказала девочкам о «Рае», о Катучче, о тётушке Мадлен, и только собиралась поведать им, слушавшим её, как падишах Шехерезаду, о знакомстве с Арго и Жасмин, как появился Пьер и прервал её на самом интересном месте, заявив, что всем давно пора гримироваться и причёсываться. Усевшись в кресло, Леонора закрыла глаза, предоставив свою телесную оболочку опытным рукам стилистов, а сама погрузилась в сладостные мечты о Филиппе. Изредка, по просьбе гримёрши открывая глаза, она видела, что её волосы укладывают в высокую замысловатую причёску, с выпущенными по бокам на свободу локонами. Леонора пыталась представить себе реакцию любимого на её первое появление на подиуме, и его восхищённые карие глаза – свою соломинку. От этого внутри разливалось сладкое тепло, но неотвязная мысль о ждущем подиуме посылала ледяные мурашки страха по спине. Она вдруг вспомнила, что так и не позвонила вчера Катучче, чтобы рассказать своей любопытной подруге подробности знакомства со старой графиней. Не обращая внимания на досадливые гримасы стилиста, Леонора набрала номер Катуччи, коротко рассказала ей от том, что посчитала важным, включая, разумеется, лошадей. Потом взяла с подруги слово, что та обязательно придёт на показ – посмотреть и поддержать. Чтобы уж до конца заручиться поддержкой доброжелательных, сочувствующих глаз в зале, она позвонила Этьену, пригласила и его, на что тот, смеясь, ответил, что это лишнее, он и так будет там – это ведь и его работа. Наконец, макияж и причёска были закончены, после чего Пьер придирчиво осмотрел каждую и сказал, что всем доволен, и пора ехать в галерею – лимузин ждёт их у входа. Усаживаясь в машину, Леонора заметила, как неестественно блестят глаза Кристины – явно перебрала со своим допингом. Натали и Светлана были сама хладнокровность, больше всех нервничали Нелли и Леонора. Приехав в Летуаль, они сразу окунулись в атмосферу хаоса и полной неразберихи: полуодетые манекенщицы, взволнованные модельеры, суетливые ассистенты слились перед глазами Леоноры в сумасшедшую мозаику охватившего всех предпоказного ажиотажа. Даже негромкая, расслабляющая музыка никого не успокаивала – её просто никто не слышал, все были на взводе. Вдруг музыка стихла, и раздался пронзительный звук, похожий на пожарную сирену – оповещение о начале шоу. Неожиданно, в закулисном пространстве воцарился полный порядок, как в казарме. Суета прекратилась, все слаженно выполняли свою работу. Одежда каждого кутюрье ожидала своего выхода на специальных стойках, вдоль которых, как солдаты, выстроились манекенщицы, согласно регламенту и очерёдности показа. Леонора застыла у стойки Клементи в чёрном шёлковом брючном костюме. Выходящая после неё Светлана, облачённая в длинное ярко-красное коктейльное платье, приобняла её сзади за плечи и шепнула:
- Не волнуйся, он уже там. Я его видела.
Леонора закрыла глаза, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Даже о Филиппе она не могла думать, тело охватывала паника. Как во сне, она услышала объявление о показе моделей Мориса Клементи, а потом почувствовала тычок сзади – так Света приводила её в чувство. Уставившись в прямую, чуть напряжённую спину вышедшей на «язык» Кристины, Леонора дождалась, пока та дойдёт до полукруглого окончания, и глубоко вздохнув, решительно двинулась вперёд. Сначала её глаза лихорадочно заметались в поисках, но тут Кристина отодвинулась, готовясь дефилировать обратно, и Леонора увидела то, что искала – его глаза. Филипп сидел именно там, где и обещал – прямо по центру напротив подиума, в первом ряду, слева от него сидела Катучча. Вцепившись в него глазами, Леонора небрежно сунула руки в карманы летящих брюк, и легко пошла ему навстречу, не глядя по сторонам, забыв о расходящемся спереди до пупка пиджаке. Филипп смотрел на неё, чуть склонив набок голову, в глазах его светился завораживающий коктейль восхищения и гордости, лёгкой любящей насмешки и обожания, приправленный тщательно скрываемым неодобрением при виде её слишком оголённой груди. Кристина уже шла обратно, и чуть заметно подмигнула Леоноре в «точке встречи», отчего ей стало ещё легче и свободнее. Замерев на полукруге и словно не замечая других зрителей, она нагло уставилась прямо в глаза Филиппу, который молитвенно сложил на груди руки и покачал головой. Изящно развернувшись, Леонора пошла обратно, навстречу выпорхнувшей на подиум Светлане, на губах которой играла уверенная полуулыбка падшего ангела в красном. Нырнув за кулисы, Леонора поспешно принялась стаскивать с себя костюм, не обращая внимания на ассистентов. Следующим шло леопардовое платье – выход женщины-кошки. Морис сам помог надеть его и расправил шлейф. Этот проход дался ей гораздо легче, но руки всё равно пришлось поместить чуть пониже пояса – так посоветовал Клод на последней репетиции, назвав её руки «неотработанными». Она вновь шла навстречу горящим глазам Филиппа, чувствуя себя пантерой на узком стволе дерева. Всё опять прошло очень хорошо, она даже ни разу не споткнулась, чувствуя уже спиной его взгляд, придающий сил и уверенности. Вот и пришёл черёд наряда, который Леонора так хотела и боялась показать Филиппу – платье цвета слоновой кости, похожее на свадебное. Перед самым выходом на подиум кто-то сунул ей в руки маленький букет кремовых роз. Она подумала: «Ещё бы фату напялили. Но розы в тему - хоть руки будут заняты…» Это было последней связной мыслью в её голове, потом она просто медленно шла, судорожно вцепившись в букет, с грустной и чуть виноватой улыбкой на лице, глядя, как глаза Филиппа наполняются болью несбыточной мечты… Но невестам ведь полагается улыбаться! Когда Леонора дошла до конца подиума, он не выдержал её взгляда и опустил голову. От этого жеста безысходности у неё оборвалось сердце, и обратно она уже не шла – еле плелась, сгорбившись, с трудом переставляя ноги. Света на середине «языка» послала ей гневно-тревожный взгляд, призывая держать себя в руках, это немного помогло. За кулисами Леонора чуть не упала – её подхватили Пьер и Морис, она выронила букет и послушно позволила им усадить себя на диванчик. Первым заговорил Морис:
- Сеньорита Леонора, Вы были бесподобны, прекрасны и искромётны! Но только в первых двух выходах. Объясните мне, что случилось потом? Из Вас словно вытекла жизнь, ну разве можно демонстрировать столь романтичное платье с таким унылым выражением лица? У вас глаза тоскливые и зелёные, как стебельки роз, а ведь только что горели, как янтарь! Вы устали, я понимаю, и не буду Вас больше мучить расспросами, только скажите – у Вас всё в порядке?
- Всё хорошо, Морис. Извините. Вы правы, я перенервничала и очень устала.
Пьер смотрел на неё с загадочным выражением лица. «Наверное, он догадался насчёт платья, - безразлично подумалось Леоноре, - ну и пусть. Наивный Морис-то ничего не знает… А этот упырь, похоже, что-то замышляет, не зря Филипп про него говорил, что он своего не упустит. Филипп! Надо срочно позвонить ему, ведь всё закончилось, пусть он увезёт её подальше от этой суеты, обнимет и спрячет под одеялом… Или они вместе залезут в ванну, с пеной, свечами и шампанским… Ведь она сделала то, чего от неё ожидали, никого не опозорила, ну что ещё им нужно?!»
Леонора позвонила Филиппу, тот сказал, что они с Катуччей ждут её у главного выхода. Она переоделась, с сожалением расставшись с последним платьем, попрощалась со всеми и вышла, сразу натолкнувшись на задумчиво-грустный взгляд Филиппа. Катучча расхаживала рядом с машиной, разговаривая по телефону. От нескрываемого отчаяния в глазах любимого Леонора задохнулась и замерла, как вкопанная, словно наткнувшись сердцем на острый шип белого цветка, ставшего символом их любви. Потом заставила себя весело улыбнуться, и пошла навстречу протянутым рукам Филиппа. Он обнял её и жарко зашептал слова любви и одобрения, обдавая родным запахом, от которого сразу стало спокойно:
- Мон амур, ты была великолепна, я знал, что всё будет хорошо. Я люблю тебя.
- И я люблю тебя, спасибо, что ты пришёл. Я наверняка свалилась бы с подиума от страха, если бы не цеплялась за тебя глазами, как якорь за морское дно.
- Больше всего мне понравилось последнее платье. Я могу выкупить его у Клементи? Хочу увидеть тебя в этом платье ещё раз. Но если хочешь, все три наряда – твои, я уверен, Морис не откажет.
У Леоноры замерло сердце от вспыхнувшей надежды. Ведь он не может не понимать, что платье это – подвенечное, и этот подарок так же символичен, как обручальное кольцо. Или для него это всего лишь кусок шёлка на соблазнительных плечах?
- Спасибо, милый, конечно, Морис будет только рад, ведь он для этого и шил свои наряды. Думаю, он будет особенно счастлив избавиться от последнего. Потому что именно в нём я разнервничалась и чуть не сорвала конец показа. Морис винит во всём именно платье, считая, что не принесёт оно ему удачи – такое у модельеров суеверие.
- Он абсолютно неправ. Оно обязательно принесёт счастье, вот увидишь.
Их прервала Катучча, которая закончила беседовать по телефону и набросилась на Леонору с горячими колумбийскими объятиями:
- Молодец, шери, ты замечательно держалась! Я чуть глаза об тебя не сломала. Под конец ты, видно, чуток подустала, но общего впечатления это не испортило. А усталость твою мы сейчас поправим – я приглашаю вас поужинать в одном чудесном, недавно обнаруженном мной ресторанчике, уютном и без любопытных глаз, что самое главное. А потом заедем к «Друзьям», у меня для тебя подарок, девочка моя. В честь твоего дебюта!
- У меня тоже, - вмешался Филипп, и протянул Леоноре маленькую коробочку. Там оказался перстень с большим четырёхугольным изумрудом, такого же оттенка, как камни в подаренном им колье. Он горел и переливался на чёрном бархате, каждой зелёной тревожной искоркой словно посылая предчувствие беды. Этот перстень был совсем не похож на образ колечка, лелеемый в несбыточных мечтах Леоноры…
- Спасибо, любимый, он очень красивый. А Катучча права – я очень устала и страшно хочу есть. Так что лучшим подарком была бы хорошая кухня в этом ресторанчике.
- О, это я тебе гарантирую, - засмеялась Катучча. – Шеф-повара я знаю давно.
Все уселись в машину, и Филипп, под чёткими указаниями, привёз их в «старый Париж», часть города на другом берегу Сены. С колеса обозрения на Елисейских полях она была видна, как на ладони.
- Этот квартал называют «приютом бедных художников и поэтов», - пояснила Катучча. – А ещё здесь живёт много студентов из разных стран мира. Сорбонна отсюда недалеко, а оплата жилья здесь гораздо дешевле, чем в центре Парижа, хотя он совсем рядом. Леонора подумала: «Да по сравнению с московскими расстояниями и пробками, тут вообще как от Маяковской до Театральной!» Фонари на улице, по которой они ехали, еле светились, и без Катуччи было бы весьма трудно найти указанный ею неприметный домик с антикварным тусклым фонариком над крыльцом. Открыв тяжёлую деревянную дверь, они вошли, и… Леонора попала в сказку! Точнее, в один из романов обожаемого ею Дюма, там не хватало только мушкетёров. Хотя, за них легко могли сойти официанты в униформе, стилизованной под средневековье: пышные тыквообразные шаровары, туго обтягивающее ноги трико, и короткие плащи за спиной. Смотрелось это очень забавно, особенно мужские ноги в «колготках», которые далеко не у всех были идеальными. Массивные столы из морёного дуба, стулья с резными спинками и канделябры со свечами довершали образ «старого французского кабачка». Усевшись за стол, Филипп с усмешкой сказал:
- Ты в своём репертуаре, дорогая Катучча. Как ты умудрилась разыскать это место? Тут весьма оригинально и забавно.
- Ничего мудрёного, дорогой Филипп. Я это место открывала, так что оно само меня нашло.
- А рыбу в этом оригинальном заведении подают? Или в меню только жареное мясо на шпагах? – спросила умирающая от голода Леонора.
- Зная о твоих пристрастиях, шери, разве я пригласила бы тебя ужинать туда, где нет рыбы? Рекомендую лосося в горшочке, и, разумеется – твои любимые мидии, с фирменным соусом от шеф-повара.
- Годится всё, только бы побыстрей. Филиппа даже спрашивать не будем – ему большой кусок мяса, правда, милый? Иногда я недоумеваю, почему ты предпочитаешь мясо без крови, да ещё пользуешься ножом и вилкой, вместо того, чтобы есть его руками, отрывая зубами большие куски и рыча от удовольствия.
- Он, может, так и поступал бы, но хорошее воспитание не позволяет! - засмеялась Катучча, закончив делать заказ ожидавшему официанту. – Кстати, как поживает тётушка Мадлен, в добром ли она здравии?
- Спасибо, у неё всё в порядке. Я уверен, что Леонора ей понравилась.
Губы Катуччи скептически искривились на секунду. Ей удалось спрятать эту усмешку от Филиппа, но не от Леоноры, которая тут же поспешила сменить тему:
- Ты знаешь, у Филиппа такие замечательные лошади! Я подружилась со всеми, даже с ревнивицей Жасмин.
Катучча смотрела на неё с такой грустной, жалеющей улыбкой, что по спине Леоноры опять пробежали ледяные мурашки страха. «Нет, не думать об этом, всё будет хорошо…» От тревожных мыслей её отвлекло появление официанта с подносом. Он начал ловко расставлять тарелки с едой, от запаха которой у Леоноры закружилась голова, и рот наполнился слюной. Она принялась за бесподобные мидии, и Филипп засмеялся:
- Мон амур, я думал, Катучча пошутила, когда сказала, что влюбилась в тебя в тот момент, когда ты стала поедать этих моллюсков как истинная парижанка, но теперь понимаю, что она имела в виду. Ты – само очарование, сама естественность.
Прожевав очередную мидию, Леонора сказала:
- Между прочим, моему бедному тренеру Клоду пришлось немало попотеть, чтобы выбить из меня эту самую естественность, и заставить ходить шаблонной походкой модели.
- Ты молодец, шери, - нежно ответил Филипп.
- Дядя Жора в Москве, небось, пищит от восторга, уставившись в телевизор, - засмеялась Леонора. – Ведь я первая из его «деток», дошагавшая до подиума высокой моды. Надо будет позвонить и сказать, что я на него больше не обижаюсь, а то я ему столько наговорила.
Катучча серьёзно спросила:
- Ты уже обсуждала с Пьером пересмотр условий твоего контракта? Ты же понимаешь, что после дефиле в Л’Этуале тебе должны повысить гонорар, как минимум вдвое.
- Знаешь, я после показа была выжата как лимон, мне было совсем не до контракта. Да и вообще, выпрашивать я ничего не хочу, разве он сам не понимает, что должен платить мне больше? Есть у нас в русской литературе один роман, «Мастер и Маргарита» называется. Но вряд ли вы читали Булгакова. Так вот, главная героиня там оказывает услугу самому Дьяволу, соглашаясь стать хозяйкой традиционного бала Сатаны, в обмен на его помощь в спасении любимого человека. Это было трудно, противно и больно. А когда пришёл час оплаты её труда, нечистая сила вроде как позабыла об оказанной услуге, и гордая Маргарита собиралась уйти, не выказав никаких претензий. Тогда сам Дьявол поаплодировал ей, сказав, что никогда ни у кого ничего просить не надо, особенно у вышестоящих. Сами дадут то, что считают нужным. Так вот, если даже черти это понимают, почему бы и Пьеру не оказаться таким же сообразительным? Ну, а если не окажется…
- А если не окажется, то с ним буду говорить я, - перебил её Филипп. - Хотя и не одобряю выбранной тобою дороги, шери. Тебе вовсе не обязательно работать.
- Филипп, мы это уже обсуждали. О, а вот и рыба! - воскликнула Леонора при виде официанта с горячим. Лосось оказался очень вкусным, просто таял во рту. Подруга была права, шеф этого ресторана – настоящий профи. После еды Леонора повеселела :
- Ну что, Катучча, поедем к тебе?
- Конечно, дорогая, ведь тебя там ждёт подарок.
- Счёт мой, – быстро сказал Филипп.
- Мой дорогой граф, не лишайте меня удовольствия угостить ужином свою подругу и её любимого мужчину, которого я тоже считаю своим другом.
Катучча щёлкнула пальцами в воздухе, но подошёл не официант, а невысокий лысенький толстячок, оказавшийся хозяином заведения. Он расцеловался с Катуччей и представился:
- Бон суа, месье. Бон суа, мадмуазель. Добро пожаловать в «Викинг». Меня зовут Робер, и я хотел бы, чтобы вы стали постоянными посетителями моего ресторана. Вы - первые гости, приведённые лично великолепной Катуччей, которую я обожаю. И в благодарность, самое малое что я могу сделать – это попросить вас принять этот ужин как комплимент от заведения.
- Это совершенно лишнее, дорогой Робер. Но я знаю, что ты обидишься, если мы откажемся. Поэтому благодарю тебя за чудесный ужин, от себя и от своих друзей, Филиппа и Леоноры. Можешь не беспокоиться, мы обязательно придём ещё. Моей подруге рыба от Франсуа пришлась очень по вкусу. Передавай ему привет от меня, и скажи, что его кухня выше всех похвал, а то бедняга ночь спать не будет. А теперь нам пора, спасибо тебе и увидимся.
Потом они поехали к «Друзьям», и первым изменением в баре, замеченное Леонорой, было появление огромного плазменного экрана над сценой, на котором транслировался сегодняшний показ мод. Она застыла перед телевизором – самое начало. Очевидно, кто-то записал (как же – кто-то? Конечно, Этьен!) шоу на диск, который теперь крутили снова и снова, специально для неё. Филипп нежно обнял Леонору за плечи и потянул к диванчику Катуччи. На столике, кроме свечей, кальяна и коробочки с толстыми папиросками, уже стоял поднос с тремя бокалами жидкости янтарного цвета.
- Ведь раньше он был зелёный, - хихикнула Леонора, - или ты изменила рецептуру?
- Это совсем другой коктейль, дорогая. Я назвала его «Дебют»! Вместо водки и мартини я добавила виски, для гармонии с твоими янтарными глазами, ну и ещё кое-что… Попробуйте!
Филипп подозрительно взглянул на Катуччу, но, тем не менее, взял бокал. Леонора сказала «Санте!» и решительно выпила весь коктейль сразу. Он оказался того же кисло-сладкого вкуса, только ещё больше отдавал мятой и слегка горчил. Катучча усмехнулась:
- Значит ли это, что ты теперь полностью доверяешь мне, или после прыжка на подиум тебе уже море по колено?
- И то, и другое! – весело ответила Леонора.
- Ну вот, шери, полюбуйся на себя, - сказал вдруг Филипп, кивнув на экран.
Леонора посмотрела в указанном направлении, и сначала даже не узнала себя в раскованной красавице, уверенно дефилирующей по подиуму в чёрном шёлковом костюме. Это был её первый выход. Она смотрела на экран, и душевное напряжение медленно отпускало, сменяясь восхищённым удивлением и гордостью за саму себя. «Не опозорилась…» - мелькнуло в голове.
- Ты замечательно держишься, - прокомментировала Катучча, - если такой же походкой ты пойдёшь и дальше, то очень скоро дойдёшь до настоящей славы. Это говорю я.
- Ты уверена, что хочешь этого, мон амур? – с грустной улыбкой спросил Филипп.
- Я уверена, что хочу тебя! – в голове Леоноры начинали лопаться цветные шарики, восторг от происходящего приподнимал над землей, и она пропустила свой последний выход на экране. Потому что всё это время смотрела на Филиппа, и успела прочитать боль в его взгляде. Её чувства были настолько обострены, что в глазах любимого Леонора могла читать все его мысли. Такие разные, он словно раздвоился…
- Зачем я встретил тебя ? – спрашивала одна половина Филиппа. – Ты не вписываешься в программу моей жизни.
- Как хорошо, что я встретил тебя, – отвечала вторая. – Ты перевернула мой мир и подарила мне счастье.
Леонора настолько погрузилась в чтение его мыслей, что не сразу поняла, что прозвучавший вслух вопрос реален:
- Где это там летает моя девочка?
Голос Филиппа. Но ведь она только что говорила с двумя его половинками! Где же реальный Филипп? Есть ли он?! Леонору вдруг охватила волна паники, но тёплая, сильная рука, обнявшая её за плечи, тотчас отогнала внезапно нахлынувшую тревогу. Он здесь, её Филипп, он есть… От осознания этого, от радости перехватило дыхание, душа снова стремительно взлетела в космос, похожий на тот, что плескался в глазах прекрасной Жасмин. Это было похоже на чудо, и Леонора знала, что этот миг она не забудет никогда… Её полёт был прерван трелью мобильного Филиппа. Эта мелодия обозначала тётю Мадлен. Леоноре вдруг показалось, что это звонит колокол… И каждое французское слово, отчеканенное им в трубку, вонзалось в мозг, словно гвозди в крышку гроба. Он швырнул телефон на стол и положил голову на колени, закрыв её руками. Леонора растерянно взглянула на Катуччу, и осторожно тронула Филиппа за плечо. Он резко поднял голову:
- Я только что говорил с нашим семейным доктором. Тёте Мадлен очень плохо. Она давно жаловалась на сердце, и вот… Я должен немедленно ехать в поместье, она хочет меня видеть. Шери, мне отвезти тебя домой или ты хочешь остаться с Катуччей?
- Я останусь, поезжай скорее, ты нужен там.
- Вот ключи от дома, завтра я позвоню. Прости, любимая.
Леонора видела, как он встревожен, как хочет поскорей увидеть тётю, поэтому заверила, что с ней всё будет хорошо, пусть едет сразу в замок, а она возьмёт такси. Пообещав позвонить завтра ещё раз, Филипп чмокнул её в щёку и исчез… Волна паники вернулась снова, Леонора уткнулась в плечо Катуччи и заплакала. Та не успокаивала её, ничего не говорила, просто поглаживала по вздрагивающей спине, как брошенного котёнка.
- Я не думала, что это случится так внезапно, - чужим голосом сказала вдруг Катучча. – Я была уверена, что старая карга что-нибудь этакое выкинет, но чтобы так… Бедные вы мои детки…
- Почему, Катучча, зачем ты так говоришь? – всхлипывая, проговорила Леонора, - неужели всё кончено?
- Девочка моя, чему быть – того не миновать. Просто положись на судьбу, я не в силах тебе помочь. Хочешь верь – хочешь нет, но коктейль, которым я вас угостила, открывает видение будущего, совсем ненадолго, но и этого хватает. Я предчувствую беду. Наверное, это был неподходящий момент. Я не просчитала её следующий ход. Прости, малышка… Давай, я отвезу тебя домой, ты устала.
- Да, только отвези меня к парку Монсо, я не хочу оставаться одной у него дома, когда его там нет.
- Конечно, шери. Как хочешь.
Девочки были очень удивлены, увидев её на пороге. Леонора молча прошла в гостиную и села на диван в любимой позе «мне плохо». Аида заговорила первой:
- Лен, что случилось-то? Мы видели шоу по телику, ты молодец! Ты что тут делаешь, вообще? Мы думали – вы отмечаете твой дебют…
Леонора подняла голову и оглядела всех, пытаясь вернуться мысленно к тому дню, когда они вместе вошли в эту квартиру первый раз. Близняшки смотрели на неё одинаковыми беспомощно-вопросительными глазами, Настя – недоумёнными, и только Аида – жалостливо-понимающими.
- Ну вот, девчонки, я вернулась. Разве вы не рады? – деланно-весёлым голосом спросила она.
- Нет, абсолютно не рады, - прищурив глаза, процедила Настя. – Значит ли это, что сказка кончилась?
- У Филиппа тётя заболела, - попыталась объяснить Леонора.
- Ну да, ну да. С этого обычно всё и начинается в дешёвых мелодрамах, - безжалостно отчеканила Аида. – Лена, скажи честно, что происходит? Вы расстались?
- Нет. Филипп просто уехал в поместье, он должен быть рядом с тётей. Я тоже очень переживаю, и мне не хотелось оставаться одной. Водка в доме есть?"
Мольба женщины о помощи, обращённая к мужчине, который и сам был заинтересован в успехе их общего дела, возымела своё действие, на это Леонора и рассчитывала. Морис молча слушал, театрально прикрыв глаза и лоб ладонью, затем убрал руку и уставился на неё тёмными, как маслины, глазами:
- Синьорита Леонора, я всего лишь начинающий модельер, и прекрасно понимаю Ваши чувства. Но я никогда ещё не ошибался в выборе манекенщицы, и среди представленных мне Пьером портфолио я выбрал именно Ваше, несмотря на отсутствие опыта. А посему, на мне лежит ответственность за Вас. Я мечтал об этом показе долгие годы, участие в таком грандиозном шоу для меня впервые, и я готов сделать всё, чтобы только не провалиться. Поэтому говорите – что я должен делать?
Будто она знала. Для неё ведь тоже всё было в первый раз. Однако, напустив на себя важный вид, Леонора сказала:
- Для начала, подойдите к Пьеру и скажите, что всё в порядке, пусть он не волнуется, а то всех заразит своей нервозностью. Вы же сами вчера видели - одежда сидит идеально. А я только что была в Л’Этуале, хотела взглянуть на подиум. Он длиннее и чуть уже, чем наш, но это не проблема, я уверена, что мы справимся. Если хотите – Пьер отвезёт Вас туда, чтобы Вы были рядом с нарядами и не беспокоились. А нам пора гримироваться и причёсываться. Морис, мы Вас не подведём. Да, я слабое звено, потому что это мой первый выход, но остальные девочки в моей команде опытные, если что – выручат.
Итальянец с улыбкой посмотрел на неё и сказал:
- Это Вы-то – слабое звено, сеньорита? Я бы так не сказал. Да тут всё только на Вас и держится, опыт здесь не причём. Просто Вы – замечательный организатор, и умеете решать проблемы по мере их возникновения. Я могу только представить, как Вам страшно, но знаете, в отличие от меня, на Вашем поведении и облике это никак не отражается, Вы словно сама уверенность, и это очень успокаивает. Спасибо, сеньорита Леонора. Удачи.
Клементи встал, направился к Пьеру, и вскоре оба уже оживлённо обсуждали какие-то рабочие моменты. Поймав благодарный взгляд Пьера, Леонора облегчённо вздохнула и вернулась обратно, к девчонкам. Кристина внимательно посмотрела на неё и сказала:
- Лен, ты выглядишь усталой. Может, хочешь встряхнуться? Есть замечательное средство.
- О нет, - засмеялась Леонора. – У меня совсем другое средство, оно появится на показе, я надеюсь.
- Это ты о своём графе? Да, повезло тебе, - мечтательно вздохнула Нелли. – А как ты с ним познакомилась?
Леонора рассказала девочкам о «Рае», о Катучче, о тётушке Мадлен, и только собиралась поведать им, слушавшим её, как падишах Шехерезаду, о знакомстве с Арго и Жасмин, как появился Пьер и прервал её на самом интересном месте, заявив, что всем давно пора гримироваться и причёсываться. Усевшись в кресло, Леонора закрыла глаза, предоставив свою телесную оболочку опытным рукам стилистов, а сама погрузилась в сладостные мечты о Филиппе. Изредка, по просьбе гримёрши открывая глаза, она видела, что её волосы укладывают в высокую замысловатую причёску, с выпущенными по бокам на свободу локонами. Леонора пыталась представить себе реакцию любимого на её первое появление на подиуме, и его восхищённые карие глаза – свою соломинку. От этого внутри разливалось сладкое тепло, но неотвязная мысль о ждущем подиуме посылала ледяные мурашки страха по спине. Она вдруг вспомнила, что так и не позвонила вчера Катучче, чтобы рассказать своей любопытной подруге подробности знакомства со старой графиней. Не обращая внимания на досадливые гримасы стилиста, Леонора набрала номер Катуччи, коротко рассказала ей от том, что посчитала важным, включая, разумеется, лошадей. Потом взяла с подруги слово, что та обязательно придёт на показ – посмотреть и поддержать. Чтобы уж до конца заручиться поддержкой доброжелательных, сочувствующих глаз в зале, она позвонила Этьену, пригласила и его, на что тот, смеясь, ответил, что это лишнее, он и так будет там – это ведь и его работа. Наконец, макияж и причёска были закончены, после чего Пьер придирчиво осмотрел каждую и сказал, что всем доволен, и пора ехать в галерею – лимузин ждёт их у входа. Усаживаясь в машину, Леонора заметила, как неестественно блестят глаза Кристины – явно перебрала со своим допингом. Натали и Светлана были сама хладнокровность, больше всех нервничали Нелли и Леонора. Приехав в Летуаль, они сразу окунулись в атмосферу хаоса и полной неразберихи: полуодетые манекенщицы, взволнованные модельеры, суетливые ассистенты слились перед глазами Леоноры в сумасшедшую мозаику охватившего всех предпоказного ажиотажа. Даже негромкая, расслабляющая музыка никого не успокаивала – её просто никто не слышал, все были на взводе. Вдруг музыка стихла, и раздался пронзительный звук, похожий на пожарную сирену – оповещение о начале шоу. Неожиданно, в закулисном пространстве воцарился полный порядок, как в казарме. Суета прекратилась, все слаженно выполняли свою работу. Одежда каждого кутюрье ожидала своего выхода на специальных стойках, вдоль которых, как солдаты, выстроились манекенщицы, согласно регламенту и очерёдности показа. Леонора застыла у стойки Клементи в чёрном шёлковом брючном костюме. Выходящая после неё Светлана, облачённая в длинное ярко-красное коктейльное платье, приобняла её сзади за плечи и шепнула:
- Не волнуйся, он уже там. Я его видела.
Леонора закрыла глаза, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Даже о Филиппе она не могла думать, тело охватывала паника. Как во сне, она услышала объявление о показе моделей Мориса Клементи, а потом почувствовала тычок сзади – так Света приводила её в чувство. Уставившись в прямую, чуть напряжённую спину вышедшей на «язык» Кристины, Леонора дождалась, пока та дойдёт до полукруглого окончания, и глубоко вздохнув, решительно двинулась вперёд. Сначала её глаза лихорадочно заметались в поисках, но тут Кристина отодвинулась, готовясь дефилировать обратно, и Леонора увидела то, что искала – его глаза. Филипп сидел именно там, где и обещал – прямо по центру напротив подиума, в первом ряду, слева от него сидела Катучча. Вцепившись в него глазами, Леонора небрежно сунула руки в карманы летящих брюк, и легко пошла ему навстречу, не глядя по сторонам, забыв о расходящемся спереди до пупка пиджаке. Филипп смотрел на неё, чуть склонив набок голову, в глазах его светился завораживающий коктейль восхищения и гордости, лёгкой любящей насмешки и обожания, приправленный тщательно скрываемым неодобрением при виде её слишком оголённой груди. Кристина уже шла обратно, и чуть заметно подмигнула Леоноре в «точке встречи», отчего ей стало ещё легче и свободнее. Замерев на полукруге и словно не замечая других зрителей, она нагло уставилась прямо в глаза Филиппу, который молитвенно сложил на груди руки и покачал головой. Изящно развернувшись, Леонора пошла обратно, навстречу выпорхнувшей на подиум Светлане, на губах которой играла уверенная полуулыбка падшего ангела в красном. Нырнув за кулисы, Леонора поспешно принялась стаскивать с себя костюм, не обращая внимания на ассистентов. Следующим шло леопардовое платье – выход женщины-кошки. Морис сам помог надеть его и расправил шлейф. Этот проход дался ей гораздо легче, но руки всё равно пришлось поместить чуть пониже пояса – так посоветовал Клод на последней репетиции, назвав её руки «неотработанными». Она вновь шла навстречу горящим глазам Филиппа, чувствуя себя пантерой на узком стволе дерева. Всё опять прошло очень хорошо, она даже ни разу не споткнулась, чувствуя уже спиной его взгляд, придающий сил и уверенности. Вот и пришёл черёд наряда, который Леонора так хотела и боялась показать Филиппу – платье цвета слоновой кости, похожее на свадебное. Перед самым выходом на подиум кто-то сунул ей в руки маленький букет кремовых роз. Она подумала: «Ещё бы фату напялили. Но розы в тему - хоть руки будут заняты…» Это было последней связной мыслью в её голове, потом она просто медленно шла, судорожно вцепившись в букет, с грустной и чуть виноватой улыбкой на лице, глядя, как глаза Филиппа наполняются болью несбыточной мечты… Но невестам ведь полагается улыбаться! Когда Леонора дошла до конца подиума, он не выдержал её взгляда и опустил голову. От этого жеста безысходности у неё оборвалось сердце, и обратно она уже не шла – еле плелась, сгорбившись, с трудом переставляя ноги. Света на середине «языка» послала ей гневно-тревожный взгляд, призывая держать себя в руках, это немного помогло. За кулисами Леонора чуть не упала – её подхватили Пьер и Морис, она выронила букет и послушно позволила им усадить себя на диванчик. Первым заговорил Морис:
- Сеньорита Леонора, Вы были бесподобны, прекрасны и искромётны! Но только в первых двух выходах. Объясните мне, что случилось потом? Из Вас словно вытекла жизнь, ну разве можно демонстрировать столь романтичное платье с таким унылым выражением лица? У вас глаза тоскливые и зелёные, как стебельки роз, а ведь только что горели, как янтарь! Вы устали, я понимаю, и не буду Вас больше мучить расспросами, только скажите – у Вас всё в порядке?
- Всё хорошо, Морис. Извините. Вы правы, я перенервничала и очень устала.
Пьер смотрел на неё с загадочным выражением лица. «Наверное, он догадался насчёт платья, - безразлично подумалось Леоноре, - ну и пусть. Наивный Морис-то ничего не знает… А этот упырь, похоже, что-то замышляет, не зря Филипп про него говорил, что он своего не упустит. Филипп! Надо срочно позвонить ему, ведь всё закончилось, пусть он увезёт её подальше от этой суеты, обнимет и спрячет под одеялом… Или они вместе залезут в ванну, с пеной, свечами и шампанским… Ведь она сделала то, чего от неё ожидали, никого не опозорила, ну что ещё им нужно?!»
Леонора позвонила Филиппу, тот сказал, что они с Катуччей ждут её у главного выхода. Она переоделась, с сожалением расставшись с последним платьем, попрощалась со всеми и вышла, сразу натолкнувшись на задумчиво-грустный взгляд Филиппа. Катучча расхаживала рядом с машиной, разговаривая по телефону. От нескрываемого отчаяния в глазах любимого Леонора задохнулась и замерла, как вкопанная, словно наткнувшись сердцем на острый шип белого цветка, ставшего символом их любви. Потом заставила себя весело улыбнуться, и пошла навстречу протянутым рукам Филиппа. Он обнял её и жарко зашептал слова любви и одобрения, обдавая родным запахом, от которого сразу стало спокойно:
- Мон амур, ты была великолепна, я знал, что всё будет хорошо. Я люблю тебя.
- И я люблю тебя, спасибо, что ты пришёл. Я наверняка свалилась бы с подиума от страха, если бы не цеплялась за тебя глазами, как якорь за морское дно.
- Больше всего мне понравилось последнее платье. Я могу выкупить его у Клементи? Хочу увидеть тебя в этом платье ещё раз. Но если хочешь, все три наряда – твои, я уверен, Морис не откажет.
У Леоноры замерло сердце от вспыхнувшей надежды. Ведь он не может не понимать, что платье это – подвенечное, и этот подарок так же символичен, как обручальное кольцо. Или для него это всего лишь кусок шёлка на соблазнительных плечах?
- Спасибо, милый, конечно, Морис будет только рад, ведь он для этого и шил свои наряды. Думаю, он будет особенно счастлив избавиться от последнего. Потому что именно в нём я разнервничалась и чуть не сорвала конец показа. Морис винит во всём именно платье, считая, что не принесёт оно ему удачи – такое у модельеров суеверие.
- Он абсолютно неправ. Оно обязательно принесёт счастье, вот увидишь.
Их прервала Катучча, которая закончила беседовать по телефону и набросилась на Леонору с горячими колумбийскими объятиями:
- Молодец, шери, ты замечательно держалась! Я чуть глаза об тебя не сломала. Под конец ты, видно, чуток подустала, но общего впечатления это не испортило. А усталость твою мы сейчас поправим – я приглашаю вас поужинать в одном чудесном, недавно обнаруженном мной ресторанчике, уютном и без любопытных глаз, что самое главное. А потом заедем к «Друзьям», у меня для тебя подарок, девочка моя. В честь твоего дебюта!
- У меня тоже, - вмешался Филипп, и протянул Леоноре маленькую коробочку. Там оказался перстень с большим четырёхугольным изумрудом, такого же оттенка, как камни в подаренном им колье. Он горел и переливался на чёрном бархате, каждой зелёной тревожной искоркой словно посылая предчувствие беды. Этот перстень был совсем не похож на образ колечка, лелеемый в несбыточных мечтах Леоноры…
- Спасибо, любимый, он очень красивый. А Катучча права – я очень устала и страшно хочу есть. Так что лучшим подарком была бы хорошая кухня в этом ресторанчике.
- О, это я тебе гарантирую, - засмеялась Катучча. – Шеф-повара я знаю давно.
Все уселись в машину, и Филипп, под чёткими указаниями, привёз их в «старый Париж», часть города на другом берегу Сены. С колеса обозрения на Елисейских полях она была видна, как на ладони.
- Этот квартал называют «приютом бедных художников и поэтов», - пояснила Катучча. – А ещё здесь живёт много студентов из разных стран мира. Сорбонна отсюда недалеко, а оплата жилья здесь гораздо дешевле, чем в центре Парижа, хотя он совсем рядом. Леонора подумала: «Да по сравнению с московскими расстояниями и пробками, тут вообще как от Маяковской до Театральной!» Фонари на улице, по которой они ехали, еле светились, и без Катуччи было бы весьма трудно найти указанный ею неприметный домик с антикварным тусклым фонариком над крыльцом. Открыв тяжёлую деревянную дверь, они вошли, и… Леонора попала в сказку! Точнее, в один из романов обожаемого ею Дюма, там не хватало только мушкетёров. Хотя, за них легко могли сойти официанты в униформе, стилизованной под средневековье: пышные тыквообразные шаровары, туго обтягивающее ноги трико, и короткие плащи за спиной. Смотрелось это очень забавно, особенно мужские ноги в «колготках», которые далеко не у всех были идеальными. Массивные столы из морёного дуба, стулья с резными спинками и канделябры со свечами довершали образ «старого французского кабачка». Усевшись за стол, Филипп с усмешкой сказал:
- Ты в своём репертуаре, дорогая Катучча. Как ты умудрилась разыскать это место? Тут весьма оригинально и забавно.
- Ничего мудрёного, дорогой Филипп. Я это место открывала, так что оно само меня нашло.
- А рыбу в этом оригинальном заведении подают? Или в меню только жареное мясо на шпагах? – спросила умирающая от голода Леонора.
- Зная о твоих пристрастиях, шери, разве я пригласила бы тебя ужинать туда, где нет рыбы? Рекомендую лосося в горшочке, и, разумеется – твои любимые мидии, с фирменным соусом от шеф-повара.
- Годится всё, только бы побыстрей. Филиппа даже спрашивать не будем – ему большой кусок мяса, правда, милый? Иногда я недоумеваю, почему ты предпочитаешь мясо без крови, да ещё пользуешься ножом и вилкой, вместо того, чтобы есть его руками, отрывая зубами большие куски и рыча от удовольствия.
- Он, может, так и поступал бы, но хорошее воспитание не позволяет! - засмеялась Катучча, закончив делать заказ ожидавшему официанту. – Кстати, как поживает тётушка Мадлен, в добром ли она здравии?
- Спасибо, у неё всё в порядке. Я уверен, что Леонора ей понравилась.
Губы Катуччи скептически искривились на секунду. Ей удалось спрятать эту усмешку от Филиппа, но не от Леоноры, которая тут же поспешила сменить тему:
- Ты знаешь, у Филиппа такие замечательные лошади! Я подружилась со всеми, даже с ревнивицей Жасмин.
Катучча смотрела на неё с такой грустной, жалеющей улыбкой, что по спине Леоноры опять пробежали ледяные мурашки страха. «Нет, не думать об этом, всё будет хорошо…» От тревожных мыслей её отвлекло появление официанта с подносом. Он начал ловко расставлять тарелки с едой, от запаха которой у Леоноры закружилась голова, и рот наполнился слюной. Она принялась за бесподобные мидии, и Филипп засмеялся:
- Мон амур, я думал, Катучча пошутила, когда сказала, что влюбилась в тебя в тот момент, когда ты стала поедать этих моллюсков как истинная парижанка, но теперь понимаю, что она имела в виду. Ты – само очарование, сама естественность.
Прожевав очередную мидию, Леонора сказала:
- Между прочим, моему бедному тренеру Клоду пришлось немало попотеть, чтобы выбить из меня эту самую естественность, и заставить ходить шаблонной походкой модели.
- Ты молодец, шери, - нежно ответил Филипп.
- Дядя Жора в Москве, небось, пищит от восторга, уставившись в телевизор, - засмеялась Леонора. – Ведь я первая из его «деток», дошагавшая до подиума высокой моды. Надо будет позвонить и сказать, что я на него больше не обижаюсь, а то я ему столько наговорила.
Катучча серьёзно спросила:
- Ты уже обсуждала с Пьером пересмотр условий твоего контракта? Ты же понимаешь, что после дефиле в Л’Этуале тебе должны повысить гонорар, как минимум вдвое.
- Знаешь, я после показа была выжата как лимон, мне было совсем не до контракта. Да и вообще, выпрашивать я ничего не хочу, разве он сам не понимает, что должен платить мне больше? Есть у нас в русской литературе один роман, «Мастер и Маргарита» называется. Но вряд ли вы читали Булгакова. Так вот, главная героиня там оказывает услугу самому Дьяволу, соглашаясь стать хозяйкой традиционного бала Сатаны, в обмен на его помощь в спасении любимого человека. Это было трудно, противно и больно. А когда пришёл час оплаты её труда, нечистая сила вроде как позабыла об оказанной услуге, и гордая Маргарита собиралась уйти, не выказав никаких претензий. Тогда сам Дьявол поаплодировал ей, сказав, что никогда ни у кого ничего просить не надо, особенно у вышестоящих. Сами дадут то, что считают нужным. Так вот, если даже черти это понимают, почему бы и Пьеру не оказаться таким же сообразительным? Ну, а если не окажется…
- А если не окажется, то с ним буду говорить я, - перебил её Филипп. - Хотя и не одобряю выбранной тобою дороги, шери. Тебе вовсе не обязательно работать.
- Филипп, мы это уже обсуждали. О, а вот и рыба! - воскликнула Леонора при виде официанта с горячим. Лосось оказался очень вкусным, просто таял во рту. Подруга была права, шеф этого ресторана – настоящий профи. После еды Леонора повеселела :
- Ну что, Катучча, поедем к тебе?
- Конечно, дорогая, ведь тебя там ждёт подарок.
- Счёт мой, – быстро сказал Филипп.
- Мой дорогой граф, не лишайте меня удовольствия угостить ужином свою подругу и её любимого мужчину, которого я тоже считаю своим другом.
Катучча щёлкнула пальцами в воздухе, но подошёл не официант, а невысокий лысенький толстячок, оказавшийся хозяином заведения. Он расцеловался с Катуччей и представился:
- Бон суа, месье. Бон суа, мадмуазель. Добро пожаловать в «Викинг». Меня зовут Робер, и я хотел бы, чтобы вы стали постоянными посетителями моего ресторана. Вы - первые гости, приведённые лично великолепной Катуччей, которую я обожаю. И в благодарность, самое малое что я могу сделать – это попросить вас принять этот ужин как комплимент от заведения.
- Это совершенно лишнее, дорогой Робер. Но я знаю, что ты обидишься, если мы откажемся. Поэтому благодарю тебя за чудесный ужин, от себя и от своих друзей, Филиппа и Леоноры. Можешь не беспокоиться, мы обязательно придём ещё. Моей подруге рыба от Франсуа пришлась очень по вкусу. Передавай ему привет от меня, и скажи, что его кухня выше всех похвал, а то бедняга ночь спать не будет. А теперь нам пора, спасибо тебе и увидимся.
Потом они поехали к «Друзьям», и первым изменением в баре, замеченное Леонорой, было появление огромного плазменного экрана над сценой, на котором транслировался сегодняшний показ мод. Она застыла перед телевизором – самое начало. Очевидно, кто-то записал (как же – кто-то? Конечно, Этьен!) шоу на диск, который теперь крутили снова и снова, специально для неё. Филипп нежно обнял Леонору за плечи и потянул к диванчику Катуччи. На столике, кроме свечей, кальяна и коробочки с толстыми папиросками, уже стоял поднос с тремя бокалами жидкости янтарного цвета.
- Ведь раньше он был зелёный, - хихикнула Леонора, - или ты изменила рецептуру?
- Это совсем другой коктейль, дорогая. Я назвала его «Дебют»! Вместо водки и мартини я добавила виски, для гармонии с твоими янтарными глазами, ну и ещё кое-что… Попробуйте!
Филипп подозрительно взглянул на Катуччу, но, тем не менее, взял бокал. Леонора сказала «Санте!» и решительно выпила весь коктейль сразу. Он оказался того же кисло-сладкого вкуса, только ещё больше отдавал мятой и слегка горчил. Катучча усмехнулась:
- Значит ли это, что ты теперь полностью доверяешь мне, или после прыжка на подиум тебе уже море по колено?
- И то, и другое! – весело ответила Леонора.
- Ну вот, шери, полюбуйся на себя, - сказал вдруг Филипп, кивнув на экран.
Леонора посмотрела в указанном направлении, и сначала даже не узнала себя в раскованной красавице, уверенно дефилирующей по подиуму в чёрном шёлковом костюме. Это был её первый выход. Она смотрела на экран, и душевное напряжение медленно отпускало, сменяясь восхищённым удивлением и гордостью за саму себя. «Не опозорилась…» - мелькнуло в голове.
- Ты замечательно держишься, - прокомментировала Катучча, - если такой же походкой ты пойдёшь и дальше, то очень скоро дойдёшь до настоящей славы. Это говорю я.
- Ты уверена, что хочешь этого, мон амур? – с грустной улыбкой спросил Филипп.
- Я уверена, что хочу тебя! – в голове Леоноры начинали лопаться цветные шарики, восторг от происходящего приподнимал над землей, и она пропустила свой последний выход на экране. Потому что всё это время смотрела на Филиппа, и успела прочитать боль в его взгляде. Её чувства были настолько обострены, что в глазах любимого Леонора могла читать все его мысли. Такие разные, он словно раздвоился…
- Зачем я встретил тебя ? – спрашивала одна половина Филиппа. – Ты не вписываешься в программу моей жизни.
- Как хорошо, что я встретил тебя, – отвечала вторая. – Ты перевернула мой мир и подарила мне счастье.
Леонора настолько погрузилась в чтение его мыслей, что не сразу поняла, что прозвучавший вслух вопрос реален:
- Где это там летает моя девочка?
Голос Филиппа. Но ведь она только что говорила с двумя его половинками! Где же реальный Филипп? Есть ли он?! Леонору вдруг охватила волна паники, но тёплая, сильная рука, обнявшая её за плечи, тотчас отогнала внезапно нахлынувшую тревогу. Он здесь, её Филипп, он есть… От осознания этого, от радости перехватило дыхание, душа снова стремительно взлетела в космос, похожий на тот, что плескался в глазах прекрасной Жасмин. Это было похоже на чудо, и Леонора знала, что этот миг она не забудет никогда… Её полёт был прерван трелью мобильного Филиппа. Эта мелодия обозначала тётю Мадлен. Леоноре вдруг показалось, что это звонит колокол… И каждое французское слово, отчеканенное им в трубку, вонзалось в мозг, словно гвозди в крышку гроба. Он швырнул телефон на стол и положил голову на колени, закрыв её руками. Леонора растерянно взглянула на Катуччу, и осторожно тронула Филиппа за плечо. Он резко поднял голову:
- Я только что говорил с нашим семейным доктором. Тёте Мадлен очень плохо. Она давно жаловалась на сердце, и вот… Я должен немедленно ехать в поместье, она хочет меня видеть. Шери, мне отвезти тебя домой или ты хочешь остаться с Катуччей?
- Я останусь, поезжай скорее, ты нужен там.
- Вот ключи от дома, завтра я позвоню. Прости, любимая.
Леонора видела, как он встревожен, как хочет поскорей увидеть тётю, поэтому заверила, что с ней всё будет хорошо, пусть едет сразу в замок, а она возьмёт такси. Пообещав позвонить завтра ещё раз, Филипп чмокнул её в щёку и исчез… Волна паники вернулась снова, Леонора уткнулась в плечо Катуччи и заплакала. Та не успокаивала её, ничего не говорила, просто поглаживала по вздрагивающей спине, как брошенного котёнка.
- Я не думала, что это случится так внезапно, - чужим голосом сказала вдруг Катучча. – Я была уверена, что старая карга что-нибудь этакое выкинет, но чтобы так… Бедные вы мои детки…
- Почему, Катучча, зачем ты так говоришь? – всхлипывая, проговорила Леонора, - неужели всё кончено?
- Девочка моя, чему быть – того не миновать. Просто положись на судьбу, я не в силах тебе помочь. Хочешь верь – хочешь нет, но коктейль, которым я вас угостила, открывает видение будущего, совсем ненадолго, но и этого хватает. Я предчувствую беду. Наверное, это был неподходящий момент. Я не просчитала её следующий ход. Прости, малышка… Давай, я отвезу тебя домой, ты устала.
- Да, только отвези меня к парку Монсо, я не хочу оставаться одной у него дома, когда его там нет.
- Конечно, шери. Как хочешь.
Девочки были очень удивлены, увидев её на пороге. Леонора молча прошла в гостиную и села на диван в любимой позе «мне плохо». Аида заговорила первой:
- Лен, что случилось-то? Мы видели шоу по телику, ты молодец! Ты что тут делаешь, вообще? Мы думали – вы отмечаете твой дебют…
Леонора подняла голову и оглядела всех, пытаясь вернуться мысленно к тому дню, когда они вместе вошли в эту квартиру первый раз. Близняшки смотрели на неё одинаковыми беспомощно-вопросительными глазами, Настя – недоумёнными, и только Аида – жалостливо-понимающими.
- Ну вот, девчонки, я вернулась. Разве вы не рады? – деланно-весёлым голосом спросила она.
- Нет, абсолютно не рады, - прищурив глаза, процедила Настя. – Значит ли это, что сказка кончилась?
- У Филиппа тётя заболела, - попыталась объяснить Леонора.
- Ну да, ну да. С этого обычно всё и начинается в дешёвых мелодрамах, - безжалостно отчеканила Аида. – Лена, скажи честно, что происходит? Вы расстались?
- Нет. Филипп просто уехал в поместье, он должен быть рядом с тётей. Я тоже очень переживаю, и мне не хотелось оставаться одной. Водка в доме есть?"
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 1 Янв 2016
- Сообщения
- 191,406
- Репутация
- 2,535
- Уровень
- 2
- Награды
- 20
- Местоположение
- Москва
- Пол
- Мужской
Это Санта Барбара. ::D:
Спасибо тебе!
@Аришка, спасибо тебе! Очень здорово!
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 3 Июл 2017
- Сообщения
- 5,420
- Репутация
- 0
- Награды
- 3
- Местоположение
- Кипр, Никосия
- Пол
- Женский
Теперь начинается самое грустное, любовная лодка, как говорится... 
Скоро будет самый мелодраматический момент в моей... в истории героини, вы обрыдаетесь! :cry:
Глава 11
Аида вздохнула, встала и достала из холодильника бутылку. Вера (или Надя) метнулась на кухню, принесла миску оливье и банку с солёными огурцами.
- Что, по родине скучаем? – усмехнулась Леонора. – Молодцы, хороший салатик настрогали. Жаль, что я не голодная – после Катуччиных коктейлей есть совсем не хочется. Давайте лучше выпьем, за мой дебют!
- Ленчик, может, объяснишь, что произошло в конце показа? Всё было так замечательно, а потом ты будто сдулась и стала какая-то потерянная.
От проницательной Аиды трудно было что-то утаить. Однако Леонора спокойно сказала:
- Слишком туго затянули корсет на платье, я дышать не могла. Кира Найтли вон в «Пиратах Карибского моря» вообще в обморок от этого упала, а я хоть как-то, но дошла.
- Ну-ну, дошла, - подозрительно прищурилась Аида, - и куда теперь пойдёшь, если не секрет? Ты ведь теперь «вешалка».
- Да ладно тебе дуться. Что, если я на «топ» нацелилась – перестанешь со мной дружить? Я сейчас совсем не об этом думаю, если честно.
- Ленка, да мы все желаем тебе удачи! Давай за это и выпьем, - сказала Настя, разливая водку по рюмкам. – Я даже искренне желаю тебе стать следующей графиней де Монспэ, хочешь верь – хочешь нет. Хорошая ты баба, подлостей не делаешь, идёшь себе к цели, но не по трупам, как некоторые в этом бизнесе. Уважаю. Так что – за Вас, мадмуазель Леонора! За твой дебют, Ленчик, и за твои будущие успехи!
Вера и Надя синхронно кивали головами, соглашаясь с Настей, а Аида торжественно заявила:
- Дорогая Лена, от лица всех нас поздравляю тебя с первым выходом на Подиум Высокой Моды. Пусть «язык» стелется под твоими ногами гладко, как красный ковёр на пути к славе. Но я считаю тебя не только талантливой и перспективной моделью, но и очень хорошим человеком, а главное – своей подругой. Уверена, так считаем мы все. Поэтому, как бы там дальше не вышло – на нас ты всегда можешь рассчитывать. Сантэ!
Потом девчонки забросали Леонору вопросами о том, как всё происходило на показе за кулисами, и она на время забыла о терзающем сердце предчувствии надвигающейся беды. Засидевшись глубоко за полночь, болтая о том - о сём, Леонора была рада, что не не одна сейчас, что есть рядом живые души, небезразличные, сочувствующие. Но когда она, уставшая и обессиленная, улеглась в кровать, опять нахлынула знакомая волна паники и одиночества. Ведь она так привыкла засыпать на плече у Филиппа, прижавшись к его тёплому, родному телу, что сейчас чувствовала себя в мягкой, удобной постели как на холодных тюремных нарах. Во всяком случае, ей казалось, что именно так на них чувствуют себя люди. Но даже на нарах ей было бы гораздо лучше, если бы рядом был Филипп… От таких мыслей слёзы потекли ручьём, и подушка под щекой моментально намокла, но Леоноре было всё равно… Она забылась тяжёлым сном, в котором её словно затягивали в липкую, тягучую паутину, сдавливая грудь, сжимая горло, не давая дышать, как тот чёрный латекс на первой съёмке. Из этого кошмара её вырвал звонок телефона. Она резко села в постели и схватила трубку, всё ещё надеясь, что это Филипп, который сейчас скажет, что всё хорошо, кризис миновал и тетё Мадлен уже лучше… Звонил действительно Филипп, но его голос был таким сухим и безжизненным, что надежда в её сердце погасла сразу:
- Леонора, у меня очень плохие новости. Прежде всего, я хотел бы извиниться, если то, что я должен сказать, причинит тебе боль. Моя тётя умирает, я вижу это своими собственными глазами, потому что просидел у её постели всю ночь. Больше всего она беспокоится, что после её ухода существование рода де Монспэ окажется под угрозой, поэтому вот её последняя воля. Я должен жениться, немедленно, она уже нашла мне жену, которую считает подходящей для матери наследника титула. Отказаться я не могу – ты сама это понимаешь. Я приеду сегодня после обеда, и мы поговорим, не по телефону. Я многое должен тебе сказать, не делай каких-то выводов и не принимай поспешных решений, умоляю. Мы должны увидеться. Я люблю тебя, шери…
Она не проронила в трубку ни единого слова, просто отключилась, даже не попрощавшись. Откинувшись на подушки, невидящим взглядом уставилась в потолок, потом закрыла глаза, но стало ещё хуже. В голове замелькали картинки: вот она в аэропорту, бежит с Аидой искать свою сумку… Хмурый Пьер, сидящий в кресле в гостиной, рассказывает им о предстоящей работе… Катучча, блестя атласными плечами, ведёт её вверх по витой лестнице в «Рае», навстречу обжигающему взгляду карих глаз Филиппа… Белая роза, забытая на столе парижского уличного кафе, запах свежеиспечённых круассанов… Лувр, Мона Лиза, улыбнувшаяся только ей… Разорванная пачка фотографий на столе в ресторане… А потом мигающий свет танцующего пламени свечей в ванной, летящая снежными хлопьями пена, когда они любили друг друга в первый раз, мокрые коврики… Горящие любовью и страстью глаза Филиппа, которые вдруг наполнились тоской при виде её в подвенечном платье, с букетом невесты в руках… Леонора открыла глаза, усилием воли остановив поток воспоминаний, крутившийся в голове как слайд-шоу, каждый кадр которого причинял ещё большую боль, чем предыдущий. Она решила было принять ванну, но при виде воды и пены снова расплакалась. Взяв себя в руки, выпустила воду из ванны и решила ограничиться душем, поклявшись самой себе не плакать сегодня, ни при каких обстоятельствах. Потом прошла в спальню и отыскала в шкафу своё любимое серебристо-серое платье, считавшееся «счастливым». Цвет платья напомнил о замечательном Арго, на котором ей теперь уж точно никогда не покататься… С трудом сдерживая подступившие слёзы, она надела платье, но ледяной шёлк не мог справиться с пылающим в сердце огнём отчаяния. Замерев перед зеркалом, Леонора долго смотрела в зелёные глаза своему отражению. Когда она поправляла волосы, изумруд на пальце поймал солнечный луч и заиграл всеми гранями, гармонируя с лихорадочно блестящими, абсолютно сухими глазами хозяйки… Она пошла на кухню, сварила кофе и уселась с чашкой в руках в гостиной, уставившись в одну точку. Так её и обнаружила Аида, появившаяся в гостиной первой.
- Доброе утро. Как спалось? Вижу, ты уже при полном параде. Ты, случаем, не в загс собралась?
Леонора посмотрела на неё таким взглядом, что подруга остолбенело рухнула в кресло напротив и прошептала:
- Ленка, что с тобой? У тебя глаза зеленее моих. Тебе плохо, я знаю.
- Филипп женится. Это последняя воля его умирающей тёти.
- Как это – женится? Так быстро? Так же не бывает, ведь он любит тебя!
- Бывает. Это называется исполнением аристократического долга.
- Что ты собираешься предпринять? – тусклым голосом спросила подруга.
- Я разорву контракт с Пьером и вернусь в Москву, - тем же тоном ответила Леонора.
- Ты с ума сошла! Здесь твоё будущее! Ты ведь хотела стать «топ»!
- Передумала. В конце концов, и в Москве у меня будет работа, дядя Жора позаботится. Или в любом другом городе мира, но только не здесь.
- Я так и знала, что этим всё закончится. Я ведь тебя предупреждала…
- Да, предупреждала. Я сама знала, на что иду. Мне и отвечать за последствия. Вызови мне такси, пожалуйста. Я еду к Филиппу, он скоро вернётся. Хочет поговорить.
- Да, конечно. Лен, ну может, всё ещё обойдётся?
- Не знаю. Я стараюсь вообще ни о чём не думать, иначе разревусь.
Аида тяжело вздохнула и отпривилась вызывать такси. Леонора была только рада, что оно приехало очень быстро – не пришлось объяснять ситуацию ещё и остальным. Расцеловавшись с Аидой, она попросила её передать девочкам привет, накинула на голую спину бабушкин палантин и вышла на улицу с гордо поднятым подбородком. При виде её таксист проворно выскочил из машины и открыл дверь, лопоча что-то по-французски. Она разобрала только «шарман», холодно кивнула ему и заявила, что не говорит по-французски. «И никогда не буду», - с отчаянием подумала она. Назвала адрес и равнодушно уставилась в окно, на город, который ещё вчера так любила, а теперь ненавидела. Старенький консьерж, тот самый, что проигнорировал её существование в первый раз, когда она появилась в фойе с Филиппом, вежливо поприветствовал её. Леоноре с трудом удалось так же вежливо ему ответить, потом она поднялась в квартиру и пошла сразу на балкон. Закурила, и тут же раздался звонок мобильника. Это был Филипп, чужим безжизненным голосом сообщивший, что будет дома через полчаса. Она спокойно докурила сигарету, потом пошла на кухню и включила кофеварку – Филипп любил сваренный ею кофе. В ожидании, Леонора села на диван в гостиной, положив голову на колени и накрыв её руками. Не поднялась и тогда, когда он вошёл в гостиную и сел рядом.
Филипп положил руку ей на плечо и прошептал:
- Врач сказал, что надежды нет. Тётя умирает, её сердце истощено, и может перестать биться в любую секунду. Я не могу не исполнить её последнюю волю. Всё решено. Свадьба через три дня.
- Она красивая? – безжизненным голосом спросила Леонора.
- Ты же знаешь, для меня нет женщины красивее тебя…
Он судорожно схватил её, прижался и зарыдал, сотрясаясь всем телом. Филипп плакал при ней в первый раз, кожа чувствовала горячую влагу, пропитывающую шёлковую ткань платья. А в её глаза будто насыпали горячий песок Сахары, они были такими сухими, что даже моргать было больно. Больно? Нет, это не было болью. Просто в одно мгновение погасло солнце, исчезла луна, прихватив с собой звёзды, мир потерял все краски, оставив лишь черноту, медленно заполнявшую сердце, которое словно перестало биться. Исчезли звуки, она с тревогой прислушивалась к пустынной тишине в груди, обнимая плачущего Филиппа онемевшими, словно налитыми свинцом руками. Чёрная клякса безысходной тоски от осознания того, что сказке пришёл конец, расплывалась мучительно медленно, распускаясь ледяными щупальцами, сковывая тело и парализуя мозг. «Меня больше нет, - отстранённо подумала она, - а раз меня нет, мне не может быть больно. Пусть только он перестанет плакать». Филипп словно прочёл мысли Леоноры, отстранился, резко втянул в себя воздух, и сказал, взяв её лицо в ладони:
- Любимая, для нас это ничего не значит. Всё зависит только от тебя, мы по-прежнему будем вместе, этот брак – всего лишь формальность, я просто исполняю свой долг. Ты можешь жить даже здесь, если захочешь, а если нет – я куплю тебе квартиру, и это будет твой дом, наш дом, где всё будет так, как ты захочешь. Я не могу потерять тебя, ты – моя жизнь!
- Нет, Филипп, - тихо ответила Леонора. – Я уважаю твоё решение, но пожалуйста, не заставляй меня делать то, чего я не смогу перенести. А я не смогу каждую ночь ложиться в постель одна, зная, что твой долг – любить сейчас другую. Пусть даже не любить, пусть для тебя это лишь исполнение очередного долга, но я так жить не смогу. Если бы я не любила тебя так сильно, может быть, и приняла бы твоё предложение. Но раз так всё сложилось, я просто должна уехать. Я разрываю контракт и лечу в Москву, к маме. Моя жизнь теперь там, потому что Париж без тебя мне не нужен. Завтра же я сообщу об этом Пьеру.
- Шери, не делай этого, умоляю. У меня сердце рвётся на части, когда я вижу твои глаза. Они зелёные, как трава.
«Именно, как трава. На погосте моего счастья, - подумала Леонора, - и останутся такими навсегда. В конце концов, это – любимый цвет тёти Мадлен. Она умрёт счастливой, забрав с собой и моё счастье. Хорошо, что глаза детей Филиппа никогда не будут зелёными и тоскливыми, как мои». При мысли, что их глаза не будут похожими на её, вдруг стало невыносимо горько, она мягко отстранила Филиппа от себя и молча пошла на кухню. Разливая кофе по чашкам, Леонора мысленно прощалась с Парижем, стараясь думать о родном городе, о Москве. О друзьях, оставленных там, и несомненно ждущих её возвращения, о маме, которая очень по ней скучает и будет только рада тому, что единственная любимая дочь едет обратно… Вернувшись в гостиную, она застала Филиппа в позе «мне плохо», ставшей одинаковой для них обоих. Поставив поднос на стол, Леонора опустилась на колени и подняла к себе его опущенную голову, взяв лицо в ладони, нежно глядя в любимые карие глаза, покрасневшие от слёз:
- Филипп. Помнишь тот фильм, который мы смотрели вместе, на этом самом диване, «Рассвет»? Когда ты сказал, что любовь побеждает всё, а я ответила, что в жизни чаще всего по-другому. Помнишь, я тогда ещё сказала, что день нашего расставания придёт. Вот он и наступил.
- Нет, не наступил! – упрямо замотал головой Филипп. – Ты останешься здесь, потому что я так хочу!
- Может, ещё предъявите документ на владение мною, Ваше сиятельство? – грустно усмехнулась Леонора. – Я уезжаю, Филипп. Я хочу к маме.
- Леонора, ты ведёшь себя, как маленький ребёнок. А как же твоя карьера? Давай поговорим серьёзно. Когда ты ехала сюда, у тебя ведь была какая-то цель, мечта?
- Да, была. Когда-то я хотела открыть своё собственное модельное агентство. А потом моей мечтой стал ты. Но тебя у меня больше нет.
- Шери, не говори так, пожалуйста! Я есть, и я буду рядом, если только ты позволишь. Сколько тебе нужно, чтобы открыть это своё модельное агентство? Прошу тебя, позволь мне исполнить твою мечту! Пятисот тысяч тебе хватит? Или нужно больше? Ты только скажи, завтра же мы пойдём в банк и откроем счёт на твоё имя. Ну почему ты молчишь?!
Леонора равнодушно кивнула головой. Даже если бы он предложил ей пять центов, а не полмиллиона евро, она кивнула бы точно также, ей было всё равно. Ведь у неё больше нет Филиппа, так какая разница? Значит, именно столько стоит её разбитое сердце. Которое не перестало биться, стучало так же ровно и размеренно, бесстрастным хронометром отсчитывая секунды, минуты, часы и годы, предстоящие прожить без него. Ей вдруг захотелось сделать что-то немедленно, прямо сейчас, чтобы не передумать, и, схватив со стола телефон, она позвонила Пьеру.
- Дорогая моя, рад тебя слышать! – ворвался в ухо жизнерадостный голос босса. – Почему ты вчера не позвонила?
- Месье Пьер, могу я встретиться с Вами завтра? Нам нужно поговорить.
- Разумеется, мадмуазель, когда Вам будет угодно! Я ждал этого звонка, конечно, нам надо обсудить изменения в контракте.
- Именно об этом я и хотела поговорить. Месье Пьер, я разрываю контракт и уезжаю в Москву.
- Что?! Леонора, я не хочу даже слышать об этом! Что за чушь – я уезжаю? Ты ведь только вышла на подиум, у тебя большое будущее! Ты уже почти топмодель, дорогая!
- Извините, но это моё окончательное решение. Вы вправе применить любые штрафные санкции, которые сочтёте нужными.
- Детка, причём здесь санкции?! Я не хочу, чтобы ты погубила свою карьеру. Скажи мне честно, ты поссорилась с Филиппом?
- Нет. Мне просто необходимо уехать.
- В таком случае, мадмуазель, жду Вас завтра в офисе. Нам действительно нужно поговорить.
- Конечно, месье Пьер. До завтра.
- Оревуар, - сухо бросил Пьер и отключился.
Филипп покачал головой и грустно сказал:
- Шери, я понимаю, ты очень расстроена, но прошу тебя, не делай этого с нами. Не уезжай, пожалуйста! Или, если уж ты так хочешь, съезди в Москву, побудь с мамой, отдохни и успокойся, а потом возвращайся.
- И к тому времени ты будешь уже женат, а я вернусь, чтобы стать твоей любовницей? Нет, Филипп. Прости, но эта роль не для меня. Я слишком сильно тебя люблю, и понимаю, что у тебя нет другого выхода, ты должен исполнить волю тёти Мадлен. Но пойми и ты меня – я не буду счастлива, если соглашусь остаться, а значит, не смогу сделать счастливым тебя. Поэтому давай не будем больше об этом говорить, пожалуйста.
Её голос был ровным и спокойным, хотя хотелось кричать и биться в истерике, чтобы хоть чуточку облегчить невыносимую боль расставания. Но она не позволит себе этого, нет, Филипп не увидит и слезинки. Может быть, потом, когда его не будет рядом… Но не сейчас, не здесь.
- Шери, зачем ты делаешь больно нам обоим? Разве ты не понимаешь, мы не сможем жить друг без друга!
- Сможем. Раньше ведь как-то жили, - безучастно сказала Леонора.
- Вот именно, «как-то»! Это было раньше, но теперь, когда мы встретились, мы не можем потерять друг друга!
- Мы уже потерялись, Филипп. «Нас» больше нет. У тебя теперь будет своя жизнь, в которой мне места нет. Поэтому прошу тебя, не мешай и мне жить своей жизнью. Я только хочу, чтобы ты знал – я искренне желаю тебе счастья. Может, и к лучшему, что конец наступил так неожиданно быстро, ведь мы оба с самого начала знали, что у нас нет будущего. Так зачем тянуть? Потом будет только больнее.
- Ты говоришь так, будто тебе всё равно! Но твои зелёные глаза отражают совсем другое…
- А ты в них не смотри. И вообще, Филипп, отвези меня домой, пожалуйста. Мы ведь уже поговорили?
- Леонора, твой дом здесь. Это жестоко! Ты не останешься со мной сегодня?
- Если я останусь на одну ночь, только лишь на последнюю ночь, это не принесёт радости ни мне, ни тебе. Разве ты хочешь видеть слёзы в моих глазах, когда будешь любить меня? А ещё, я боюсь, что это подорвёт мою решимость. Я покорно пойду на зов плоти, и уже не смогу потом остановиться. Поэтому отвези меня домой, а сам возвращайся в поместье, и передай тёте Мадлен – я искренне желаю ей поправиться. Да, скажи ещё, что я извиняюсь за столь скорый отъезд, не имея возможности попрощаться с ней лично.
Филипп слушал её, тяжело дыша и глядя в сторону пустым взглядом. Леоноре очень хотелось обнять его, поцеловать и успокоить, вдохнуть родной запах и успокоиться самой… Но она боялась даже дотронуться до него, не доверяя собственному телу. Он вдруг встал, заметался по комнате, как зверь в тесной клетке, потом остановился прямо перед ней и отрывисто бросил:
- Поехали. Я отвезу тебя туда, куда хочешь. Завтра я заеду за тобой, мы поедем в банк, а потом к Пьеру. Но может быть, каким-то чудесным образом до завтра ты поймёшь, что совершаешь большую ошибку, шери.
- Не может быть. Я не передумаю.
Филипп отвёз её к парку Монсо, и немного не доехав до дома, остановил машину и положил голову на руль. Леонора крепко обхватила себя за плечи, стараясь не поддаться безудержному желанию погладить шелковистые кудрявые волосы на его затылке. Он был так близко, только протяни руку…
- Ну, я пойду, - тихо сказала она. – Хорошо, что ты остановился именно здесь. Я хочу немного прогуляться по парку.
- Иди, - сказал он, не глядя на неё.
Леонора вышла из машины, осторожно закрыла дверь и пошла к воротам парка. Через пару секунд позади взвизгнули колёса, и машина Филиппа стремительно унеслась прочь. «Вот и всё, - думала она, усевшись на ближайшую скамейку, доставая из сумки сигареты, - часы скоро пробьют полночь, карета превратится в тыкву, а Золушка возьмётся за метлу и начнёт энергично выметать из своей жизни пепел воспоминаний о несбыточной любви. В этом и есть отличие реальности жизни от волшебства сказок». В голове начали рождаться строки, и она лихорадочно стала шарить в сумке в поисках блокнота и ручки. Потом написала:
Ты придёшь ко мне татем в ночи,
Виновато посмотришь в глаза.
Я растаю, как воск свечи,
Позабыв об обидах сказать.
И, прощая тебя за всё,
По щеке проведу рукой,
Зная – горечь разлуки несёт
Каждый миг пребыванья с тобой.
Ты со вздохом уткнёшься мне в грудь,
И прощенья попросишь опять.
Я скажу тебе: «Слышишь, забудь.
Надо жить, а не существовать».
Ледяным одеялом боль
Мягко ляжет на плечи мне.
Отыграв Коломбины роль,
Я Снегуркой растаю в огне.
Растекусь океаном слёз –
Их не хватит залить пожар.
Пепелище разбитых грёз
Оставляет любовь мне в дар.
Там, где был беззаботный рай
Родилась пустота в груди.
Губы сухо шепнут: «Прощай.»
Сердце крикнет: «Не уходи!»
Дописав стихотворение, Леонора посидела на скамейке ещё с полчаса, потом решила узнать, как поживает Катучча – надо же и с ней попрощаться. Она позвонила, подруга тотчас сняла трубку, сказав, что находится недалеко от парка и может забрать её минут через пять. Закурив ещё одну сигарету, Леонора бездумно разглядывала проходящих мимо людей. Потом встала и пошла к выходу, обнаружив у ворот нетерпеливо сигналящую фарами белую «Мазератти» Катуччи. Плюхнувшись на мягкое замшевое сидение, она посмотрела на подругу полными слёз глазами. С ней можно, она же не Филипп.
- Я уже всё знаю, и не смотри на меня так. Его сиятельство позвонил мне и приказным тоном потребовал тебя образумить, - Катучча неодобрительно покосилась на неё и резко рванула с места. – Я думала, ты умнее, дорогая. Его женитьба ещё ничего не значит, это был лишь вопрос времени. Ты могла бы оставаться за его широкой спиной, сколько пожелаешь. Ты глупая и упрямая девчонка, но я всё равно тебя люблю, хоть и не одобряю принятого тобой решения. Если хочешь, мы не будем больше об этом говорить, ты же знаешь, я не переношу женских слёз.
Леонора отвернулась и попыталась загнать слёзы обратно, пока не полились безудержным ручьём. У неё получилось. Когда они вошли в бар, Леонора сразу увидела Филиппа, одиноко сидевшего на диванчике Катуччи. Ей захотелось развернуться и убежать, но подруга схватила за руку и потащила к нему. Леоноре снова вспомнилась та сцена из клуба – Катучча тянет её за руку, чтобы познакомить с Филиппом. «В жизни всё случается дважды… Но в виде драмы – только однажды… А во второй раз, насмешки вроде, в виде пародии, только пародии…» - мелькали в голове неизвестно откуда всплывшие строки, когда она послушно шла навстречу умоляющим карим глазам.
- Почему ты здесь, Филипп? Я думала, ты уехал в поместье. Ведь уже поздно.
- Я звонил туда, тётя спит, доктор рядом. Всё равно я ничем не могу помочь сейчас там, но… я не мог не попытаться ещё раз объяснить тебе, что ты совершаешь ошибку!
- Даже если это так, каждый имеет право на выбор. Или ты не согласен, потому что не привык, чтобы тебе возражали? Пожалуйста, уходи. Иначе уйду я.
Филипп встал, надменно вздёрнул подбородок, холодным кивком попрощался с ними, и ушёл, не произнеся ни слова. Леонора села на диван и положила голову на колени, отгородившись руками от жестокости и несправедливости происходящего. Катучча опустилась рядом и обняла её за плечи:
- Девочка моя, как мне тебя жаль…
- Не надо меня жалеть, Катучча. Я сделала свой выбор. Лучше прикури мне свою папироску, и коктейль покрепче не помешал бы.
- Ты поразительное существо, дорогая! Любая на твоём месте попыталась бы извлечь максимальную выгоду из сложившейся ситуации. А ты… прогнала бедного графа, и собираешься просто сбежать.
- Ну почему же – просто сбежать, - горько усмехнулась Леонора. – Я приехала сюда с чемоданом амбиций, а уеду счастливой обладательницей нового гардероба, дорогих украшений, и кредитной карты на полмиллиона евро для осуществления своей давней мечты. А впридачу – владелицей разбитого сердца, - уже с трудом дополнила она список приобретённых благ.
- Ну, тогда другое дело, - растерянно пробормотала Катучча. – Поверь мне, твои слёзы быстро высохнут… наверное… Пей лучше коктейль, тебе станет легче.
- Завтра предстоит ещё беседа с Пьером. Я уже сказала ему, что расторгаю контракт, теперь вот думаю – как это объяснить. Моя покойная бабушка всегда советовала в таких случаях: не знаешь, что сказать – говори правду, и не ошибёшься.
- Тогда так и поступи. Бабушки плохого не посоветуют. Моя умерла давным-давно, да и маму я похоронила пять лет назад. Иногда мне их так не хватает…
Леонора просидела в баре у Катуччи почти до утра. Потом подруга отвезла её домой, где она на цыпочках прокралась в свою комнату, чтобы никого не разбудить, особенно Аиду, дабы не подвергнуться очередному допросу. Быстро раздевшись, она улеглась в постель, накрылась с головой одеялом и только тогда позволила себе, наконец, заплакать. Так и уснула, в слезах. Её разбудил звонок мобильного. «Боже, неужели это никогда не прекратится? Просто дайте мне уснуть, желательно навсегда…» - думала Леонора, с трудом пытаясь открыть глаза в поисках телефона. Холодный голос Филиппа тут же развеял остатки сна. Он хотел знать, готова ли она ехать в банк, как они вчера договорились. Попросил не забыть паспорт, и отсоединился. Через полчаса Леонора спустилась вниз. Филипп не стоял в этот раз в своей обычной встречающей позе – прислонившись спиной к машине, с чуть насмешливой улыбкой. Он сидел, положив голову на руль, закрыв затылок руками. Она села в машину и тихо сказала:
- Тебе совсем не обязательно делать этот жест великодушия. Мне правда ничего от тебя не нужно, я уже говорила об этом тёте Мадлен. Как она?
Он поднял голову, посмотрел на неё уставшими, покрасневшими от бессонной ночи глазами, и нежно погладил по щеке:
- Прости меня, шери. Я знаю, что разочаровал тебя. Если бы только моей тёте стало лучше, я мог бы…
- Мог бы что? – перебила его Леонора. – Оттягивать наш разрыв и дальше? Нет, Филипп. Лучше сейчас, сразу. Пока я не вросла в тебя так, что отрывать потом будет невыносимо больно.
Он тяжело вздохнул, тряхнул головой и завёл машину. В банке Леонора впала в какое-то бездумное оцепенение, автоматически выполняя необходимые действия по просьбе Филиппа – достань паспорт, подпиши здесь, возьми карточку… Покончив с формальностями, он взял её за руку, вывел на улицу и усадил в машину. Взяв её лицо в ладони, он стал целовать закрытые глаза, щёки, губы:
- Не бросай меня, шери, умоляю… Ты ведь можешь открыть своё агентство и здесь, в Париже. Тут тебе будет даже легче, ведь я всегда буду рядом, я так люблю тебя…
- Теперь поехали к Пьеру, - безжизненным голосом сказала Леонора.
Филипп отпрянул, как от удара током, и всё ещё не веря, смотрел ей в глаза, которым она изо всех сил пыталась придать холодное выражение. Он зажмурился, его красивое лицо искривила гримаса отчаяния. Стукнув кулаком по рулю, завёл машину и бросил сквозь зубы:
- Поехали.
Аида вздохнула, встала и достала из холодильника бутылку. Вера (или Надя) метнулась на кухню, принесла миску оливье и банку с солёными огурцами.
- Что, по родине скучаем? – усмехнулась Леонора. – Молодцы, хороший салатик настрогали. Жаль, что я не голодная – после Катуччиных коктейлей есть совсем не хочется. Давайте лучше выпьем, за мой дебют!
- Ленчик, может, объяснишь, что произошло в конце показа? Всё было так замечательно, а потом ты будто сдулась и стала какая-то потерянная.
От проницательной Аиды трудно было что-то утаить. Однако Леонора спокойно сказала:
- Слишком туго затянули корсет на платье, я дышать не могла. Кира Найтли вон в «Пиратах Карибского моря» вообще в обморок от этого упала, а я хоть как-то, но дошла.
- Ну-ну, дошла, - подозрительно прищурилась Аида, - и куда теперь пойдёшь, если не секрет? Ты ведь теперь «вешалка».
- Да ладно тебе дуться. Что, если я на «топ» нацелилась – перестанешь со мной дружить? Я сейчас совсем не об этом думаю, если честно.
- Ленка, да мы все желаем тебе удачи! Давай за это и выпьем, - сказала Настя, разливая водку по рюмкам. – Я даже искренне желаю тебе стать следующей графиней де Монспэ, хочешь верь – хочешь нет. Хорошая ты баба, подлостей не делаешь, идёшь себе к цели, но не по трупам, как некоторые в этом бизнесе. Уважаю. Так что – за Вас, мадмуазель Леонора! За твой дебют, Ленчик, и за твои будущие успехи!
Вера и Надя синхронно кивали головами, соглашаясь с Настей, а Аида торжественно заявила:
- Дорогая Лена, от лица всех нас поздравляю тебя с первым выходом на Подиум Высокой Моды. Пусть «язык» стелется под твоими ногами гладко, как красный ковёр на пути к славе. Но я считаю тебя не только талантливой и перспективной моделью, но и очень хорошим человеком, а главное – своей подругой. Уверена, так считаем мы все. Поэтому, как бы там дальше не вышло – на нас ты всегда можешь рассчитывать. Сантэ!
Потом девчонки забросали Леонору вопросами о том, как всё происходило на показе за кулисами, и она на время забыла о терзающем сердце предчувствии надвигающейся беды. Засидевшись глубоко за полночь, болтая о том - о сём, Леонора была рада, что не не одна сейчас, что есть рядом живые души, небезразличные, сочувствующие. Но когда она, уставшая и обессиленная, улеглась в кровать, опять нахлынула знакомая волна паники и одиночества. Ведь она так привыкла засыпать на плече у Филиппа, прижавшись к его тёплому, родному телу, что сейчас чувствовала себя в мягкой, удобной постели как на холодных тюремных нарах. Во всяком случае, ей казалось, что именно так на них чувствуют себя люди. Но даже на нарах ей было бы гораздо лучше, если бы рядом был Филипп… От таких мыслей слёзы потекли ручьём, и подушка под щекой моментально намокла, но Леоноре было всё равно… Она забылась тяжёлым сном, в котором её словно затягивали в липкую, тягучую паутину, сдавливая грудь, сжимая горло, не давая дышать, как тот чёрный латекс на первой съёмке. Из этого кошмара её вырвал звонок телефона. Она резко села в постели и схватила трубку, всё ещё надеясь, что это Филипп, который сейчас скажет, что всё хорошо, кризис миновал и тетё Мадлен уже лучше… Звонил действительно Филипп, но его голос был таким сухим и безжизненным, что надежда в её сердце погасла сразу:
- Леонора, у меня очень плохие новости. Прежде всего, я хотел бы извиниться, если то, что я должен сказать, причинит тебе боль. Моя тётя умирает, я вижу это своими собственными глазами, потому что просидел у её постели всю ночь. Больше всего она беспокоится, что после её ухода существование рода де Монспэ окажется под угрозой, поэтому вот её последняя воля. Я должен жениться, немедленно, она уже нашла мне жену, которую считает подходящей для матери наследника титула. Отказаться я не могу – ты сама это понимаешь. Я приеду сегодня после обеда, и мы поговорим, не по телефону. Я многое должен тебе сказать, не делай каких-то выводов и не принимай поспешных решений, умоляю. Мы должны увидеться. Я люблю тебя, шери…
Она не проронила в трубку ни единого слова, просто отключилась, даже не попрощавшись. Откинувшись на подушки, невидящим взглядом уставилась в потолок, потом закрыла глаза, но стало ещё хуже. В голове замелькали картинки: вот она в аэропорту, бежит с Аидой искать свою сумку… Хмурый Пьер, сидящий в кресле в гостиной, рассказывает им о предстоящей работе… Катучча, блестя атласными плечами, ведёт её вверх по витой лестнице в «Рае», навстречу обжигающему взгляду карих глаз Филиппа… Белая роза, забытая на столе парижского уличного кафе, запах свежеиспечённых круассанов… Лувр, Мона Лиза, улыбнувшаяся только ей… Разорванная пачка фотографий на столе в ресторане… А потом мигающий свет танцующего пламени свечей в ванной, летящая снежными хлопьями пена, когда они любили друг друга в первый раз, мокрые коврики… Горящие любовью и страстью глаза Филиппа, которые вдруг наполнились тоской при виде её в подвенечном платье, с букетом невесты в руках… Леонора открыла глаза, усилием воли остановив поток воспоминаний, крутившийся в голове как слайд-шоу, каждый кадр которого причинял ещё большую боль, чем предыдущий. Она решила было принять ванну, но при виде воды и пены снова расплакалась. Взяв себя в руки, выпустила воду из ванны и решила ограничиться душем, поклявшись самой себе не плакать сегодня, ни при каких обстоятельствах. Потом прошла в спальню и отыскала в шкафу своё любимое серебристо-серое платье, считавшееся «счастливым». Цвет платья напомнил о замечательном Арго, на котором ей теперь уж точно никогда не покататься… С трудом сдерживая подступившие слёзы, она надела платье, но ледяной шёлк не мог справиться с пылающим в сердце огнём отчаяния. Замерев перед зеркалом, Леонора долго смотрела в зелёные глаза своему отражению. Когда она поправляла волосы, изумруд на пальце поймал солнечный луч и заиграл всеми гранями, гармонируя с лихорадочно блестящими, абсолютно сухими глазами хозяйки… Она пошла на кухню, сварила кофе и уселась с чашкой в руках в гостиной, уставившись в одну точку. Так её и обнаружила Аида, появившаяся в гостиной первой.
- Доброе утро. Как спалось? Вижу, ты уже при полном параде. Ты, случаем, не в загс собралась?
Леонора посмотрела на неё таким взглядом, что подруга остолбенело рухнула в кресло напротив и прошептала:
- Ленка, что с тобой? У тебя глаза зеленее моих. Тебе плохо, я знаю.
- Филипп женится. Это последняя воля его умирающей тёти.
- Как это – женится? Так быстро? Так же не бывает, ведь он любит тебя!
- Бывает. Это называется исполнением аристократического долга.
- Что ты собираешься предпринять? – тусклым голосом спросила подруга.
- Я разорву контракт с Пьером и вернусь в Москву, - тем же тоном ответила Леонора.
- Ты с ума сошла! Здесь твоё будущее! Ты ведь хотела стать «топ»!
- Передумала. В конце концов, и в Москве у меня будет работа, дядя Жора позаботится. Или в любом другом городе мира, но только не здесь.
- Я так и знала, что этим всё закончится. Я ведь тебя предупреждала…
- Да, предупреждала. Я сама знала, на что иду. Мне и отвечать за последствия. Вызови мне такси, пожалуйста. Я еду к Филиппу, он скоро вернётся. Хочет поговорить.
- Да, конечно. Лен, ну может, всё ещё обойдётся?
- Не знаю. Я стараюсь вообще ни о чём не думать, иначе разревусь.
Аида тяжело вздохнула и отпривилась вызывать такси. Леонора была только рада, что оно приехало очень быстро – не пришлось объяснять ситуацию ещё и остальным. Расцеловавшись с Аидой, она попросила её передать девочкам привет, накинула на голую спину бабушкин палантин и вышла на улицу с гордо поднятым подбородком. При виде её таксист проворно выскочил из машины и открыл дверь, лопоча что-то по-французски. Она разобрала только «шарман», холодно кивнула ему и заявила, что не говорит по-французски. «И никогда не буду», - с отчаянием подумала она. Назвала адрес и равнодушно уставилась в окно, на город, который ещё вчера так любила, а теперь ненавидела. Старенький консьерж, тот самый, что проигнорировал её существование в первый раз, когда она появилась в фойе с Филиппом, вежливо поприветствовал её. Леоноре с трудом удалось так же вежливо ему ответить, потом она поднялась в квартиру и пошла сразу на балкон. Закурила, и тут же раздался звонок мобильника. Это был Филипп, чужим безжизненным голосом сообщивший, что будет дома через полчаса. Она спокойно докурила сигарету, потом пошла на кухню и включила кофеварку – Филипп любил сваренный ею кофе. В ожидании, Леонора села на диван в гостиной, положив голову на колени и накрыв её руками. Не поднялась и тогда, когда он вошёл в гостиную и сел рядом.
Филипп положил руку ей на плечо и прошептал:
- Врач сказал, что надежды нет. Тётя умирает, её сердце истощено, и может перестать биться в любую секунду. Я не могу не исполнить её последнюю волю. Всё решено. Свадьба через три дня.
- Она красивая? – безжизненным голосом спросила Леонора.
- Ты же знаешь, для меня нет женщины красивее тебя…
Он судорожно схватил её, прижался и зарыдал, сотрясаясь всем телом. Филипп плакал при ней в первый раз, кожа чувствовала горячую влагу, пропитывающую шёлковую ткань платья. А в её глаза будто насыпали горячий песок Сахары, они были такими сухими, что даже моргать было больно. Больно? Нет, это не было болью. Просто в одно мгновение погасло солнце, исчезла луна, прихватив с собой звёзды, мир потерял все краски, оставив лишь черноту, медленно заполнявшую сердце, которое словно перестало биться. Исчезли звуки, она с тревогой прислушивалась к пустынной тишине в груди, обнимая плачущего Филиппа онемевшими, словно налитыми свинцом руками. Чёрная клякса безысходной тоски от осознания того, что сказке пришёл конец, расплывалась мучительно медленно, распускаясь ледяными щупальцами, сковывая тело и парализуя мозг. «Меня больше нет, - отстранённо подумала она, - а раз меня нет, мне не может быть больно. Пусть только он перестанет плакать». Филипп словно прочёл мысли Леоноры, отстранился, резко втянул в себя воздух, и сказал, взяв её лицо в ладони:
- Любимая, для нас это ничего не значит. Всё зависит только от тебя, мы по-прежнему будем вместе, этот брак – всего лишь формальность, я просто исполняю свой долг. Ты можешь жить даже здесь, если захочешь, а если нет – я куплю тебе квартиру, и это будет твой дом, наш дом, где всё будет так, как ты захочешь. Я не могу потерять тебя, ты – моя жизнь!
- Нет, Филипп, - тихо ответила Леонора. – Я уважаю твоё решение, но пожалуйста, не заставляй меня делать то, чего я не смогу перенести. А я не смогу каждую ночь ложиться в постель одна, зная, что твой долг – любить сейчас другую. Пусть даже не любить, пусть для тебя это лишь исполнение очередного долга, но я так жить не смогу. Если бы я не любила тебя так сильно, может быть, и приняла бы твоё предложение. Но раз так всё сложилось, я просто должна уехать. Я разрываю контракт и лечу в Москву, к маме. Моя жизнь теперь там, потому что Париж без тебя мне не нужен. Завтра же я сообщу об этом Пьеру.
- Шери, не делай этого, умоляю. У меня сердце рвётся на части, когда я вижу твои глаза. Они зелёные, как трава.
«Именно, как трава. На погосте моего счастья, - подумала Леонора, - и останутся такими навсегда. В конце концов, это – любимый цвет тёти Мадлен. Она умрёт счастливой, забрав с собой и моё счастье. Хорошо, что глаза детей Филиппа никогда не будут зелёными и тоскливыми, как мои». При мысли, что их глаза не будут похожими на её, вдруг стало невыносимо горько, она мягко отстранила Филиппа от себя и молча пошла на кухню. Разливая кофе по чашкам, Леонора мысленно прощалась с Парижем, стараясь думать о родном городе, о Москве. О друзьях, оставленных там, и несомненно ждущих её возвращения, о маме, которая очень по ней скучает и будет только рада тому, что единственная любимая дочь едет обратно… Вернувшись в гостиную, она застала Филиппа в позе «мне плохо», ставшей одинаковой для них обоих. Поставив поднос на стол, Леонора опустилась на колени и подняла к себе его опущенную голову, взяв лицо в ладони, нежно глядя в любимые карие глаза, покрасневшие от слёз:
- Филипп. Помнишь тот фильм, который мы смотрели вместе, на этом самом диване, «Рассвет»? Когда ты сказал, что любовь побеждает всё, а я ответила, что в жизни чаще всего по-другому. Помнишь, я тогда ещё сказала, что день нашего расставания придёт. Вот он и наступил.
- Нет, не наступил! – упрямо замотал головой Филипп. – Ты останешься здесь, потому что я так хочу!
- Может, ещё предъявите документ на владение мною, Ваше сиятельство? – грустно усмехнулась Леонора. – Я уезжаю, Филипп. Я хочу к маме.
- Леонора, ты ведёшь себя, как маленький ребёнок. А как же твоя карьера? Давай поговорим серьёзно. Когда ты ехала сюда, у тебя ведь была какая-то цель, мечта?
- Да, была. Когда-то я хотела открыть своё собственное модельное агентство. А потом моей мечтой стал ты. Но тебя у меня больше нет.
- Шери, не говори так, пожалуйста! Я есть, и я буду рядом, если только ты позволишь. Сколько тебе нужно, чтобы открыть это своё модельное агентство? Прошу тебя, позволь мне исполнить твою мечту! Пятисот тысяч тебе хватит? Или нужно больше? Ты только скажи, завтра же мы пойдём в банк и откроем счёт на твоё имя. Ну почему ты молчишь?!
Леонора равнодушно кивнула головой. Даже если бы он предложил ей пять центов, а не полмиллиона евро, она кивнула бы точно также, ей было всё равно. Ведь у неё больше нет Филиппа, так какая разница? Значит, именно столько стоит её разбитое сердце. Которое не перестало биться, стучало так же ровно и размеренно, бесстрастным хронометром отсчитывая секунды, минуты, часы и годы, предстоящие прожить без него. Ей вдруг захотелось сделать что-то немедленно, прямо сейчас, чтобы не передумать, и, схватив со стола телефон, она позвонила Пьеру.
- Дорогая моя, рад тебя слышать! – ворвался в ухо жизнерадостный голос босса. – Почему ты вчера не позвонила?
- Месье Пьер, могу я встретиться с Вами завтра? Нам нужно поговорить.
- Разумеется, мадмуазель, когда Вам будет угодно! Я ждал этого звонка, конечно, нам надо обсудить изменения в контракте.
- Именно об этом я и хотела поговорить. Месье Пьер, я разрываю контракт и уезжаю в Москву.
- Что?! Леонора, я не хочу даже слышать об этом! Что за чушь – я уезжаю? Ты ведь только вышла на подиум, у тебя большое будущее! Ты уже почти топмодель, дорогая!
- Извините, но это моё окончательное решение. Вы вправе применить любые штрафные санкции, которые сочтёте нужными.
- Детка, причём здесь санкции?! Я не хочу, чтобы ты погубила свою карьеру. Скажи мне честно, ты поссорилась с Филиппом?
- Нет. Мне просто необходимо уехать.
- В таком случае, мадмуазель, жду Вас завтра в офисе. Нам действительно нужно поговорить.
- Конечно, месье Пьер. До завтра.
- Оревуар, - сухо бросил Пьер и отключился.
Филипп покачал головой и грустно сказал:
- Шери, я понимаю, ты очень расстроена, но прошу тебя, не делай этого с нами. Не уезжай, пожалуйста! Или, если уж ты так хочешь, съезди в Москву, побудь с мамой, отдохни и успокойся, а потом возвращайся.
- И к тому времени ты будешь уже женат, а я вернусь, чтобы стать твоей любовницей? Нет, Филипп. Прости, но эта роль не для меня. Я слишком сильно тебя люблю, и понимаю, что у тебя нет другого выхода, ты должен исполнить волю тёти Мадлен. Но пойми и ты меня – я не буду счастлива, если соглашусь остаться, а значит, не смогу сделать счастливым тебя. Поэтому давай не будем больше об этом говорить, пожалуйста.
Её голос был ровным и спокойным, хотя хотелось кричать и биться в истерике, чтобы хоть чуточку облегчить невыносимую боль расставания. Но она не позволит себе этого, нет, Филипп не увидит и слезинки. Может быть, потом, когда его не будет рядом… Но не сейчас, не здесь.
- Шери, зачем ты делаешь больно нам обоим? Разве ты не понимаешь, мы не сможем жить друг без друга!
- Сможем. Раньше ведь как-то жили, - безучастно сказала Леонора.
- Вот именно, «как-то»! Это было раньше, но теперь, когда мы встретились, мы не можем потерять друг друга!
- Мы уже потерялись, Филипп. «Нас» больше нет. У тебя теперь будет своя жизнь, в которой мне места нет. Поэтому прошу тебя, не мешай и мне жить своей жизнью. Я только хочу, чтобы ты знал – я искренне желаю тебе счастья. Может, и к лучшему, что конец наступил так неожиданно быстро, ведь мы оба с самого начала знали, что у нас нет будущего. Так зачем тянуть? Потом будет только больнее.
- Ты говоришь так, будто тебе всё равно! Но твои зелёные глаза отражают совсем другое…
- А ты в них не смотри. И вообще, Филипп, отвези меня домой, пожалуйста. Мы ведь уже поговорили?
- Леонора, твой дом здесь. Это жестоко! Ты не останешься со мной сегодня?
- Если я останусь на одну ночь, только лишь на последнюю ночь, это не принесёт радости ни мне, ни тебе. Разве ты хочешь видеть слёзы в моих глазах, когда будешь любить меня? А ещё, я боюсь, что это подорвёт мою решимость. Я покорно пойду на зов плоти, и уже не смогу потом остановиться. Поэтому отвези меня домой, а сам возвращайся в поместье, и передай тёте Мадлен – я искренне желаю ей поправиться. Да, скажи ещё, что я извиняюсь за столь скорый отъезд, не имея возможности попрощаться с ней лично.
Филипп слушал её, тяжело дыша и глядя в сторону пустым взглядом. Леоноре очень хотелось обнять его, поцеловать и успокоить, вдохнуть родной запах и успокоиться самой… Но она боялась даже дотронуться до него, не доверяя собственному телу. Он вдруг встал, заметался по комнате, как зверь в тесной клетке, потом остановился прямо перед ней и отрывисто бросил:
- Поехали. Я отвезу тебя туда, куда хочешь. Завтра я заеду за тобой, мы поедем в банк, а потом к Пьеру. Но может быть, каким-то чудесным образом до завтра ты поймёшь, что совершаешь большую ошибку, шери.
- Не может быть. Я не передумаю.
Филипп отвёз её к парку Монсо, и немного не доехав до дома, остановил машину и положил голову на руль. Леонора крепко обхватила себя за плечи, стараясь не поддаться безудержному желанию погладить шелковистые кудрявые волосы на его затылке. Он был так близко, только протяни руку…
- Ну, я пойду, - тихо сказала она. – Хорошо, что ты остановился именно здесь. Я хочу немного прогуляться по парку.
- Иди, - сказал он, не глядя на неё.
Леонора вышла из машины, осторожно закрыла дверь и пошла к воротам парка. Через пару секунд позади взвизгнули колёса, и машина Филиппа стремительно унеслась прочь. «Вот и всё, - думала она, усевшись на ближайшую скамейку, доставая из сумки сигареты, - часы скоро пробьют полночь, карета превратится в тыкву, а Золушка возьмётся за метлу и начнёт энергично выметать из своей жизни пепел воспоминаний о несбыточной любви. В этом и есть отличие реальности жизни от волшебства сказок». В голове начали рождаться строки, и она лихорадочно стала шарить в сумке в поисках блокнота и ручки. Потом написала:
Ты придёшь ко мне татем в ночи,
Виновато посмотришь в глаза.
Я растаю, как воск свечи,
Позабыв об обидах сказать.
И, прощая тебя за всё,
По щеке проведу рукой,
Зная – горечь разлуки несёт
Каждый миг пребыванья с тобой.
Ты со вздохом уткнёшься мне в грудь,
И прощенья попросишь опять.
Я скажу тебе: «Слышишь, забудь.
Надо жить, а не существовать».
Ледяным одеялом боль
Мягко ляжет на плечи мне.
Отыграв Коломбины роль,
Я Снегуркой растаю в огне.
Растекусь океаном слёз –
Их не хватит залить пожар.
Пепелище разбитых грёз
Оставляет любовь мне в дар.
Там, где был беззаботный рай
Родилась пустота в груди.
Губы сухо шепнут: «Прощай.»
Сердце крикнет: «Не уходи!»
Дописав стихотворение, Леонора посидела на скамейке ещё с полчаса, потом решила узнать, как поживает Катучча – надо же и с ней попрощаться. Она позвонила, подруга тотчас сняла трубку, сказав, что находится недалеко от парка и может забрать её минут через пять. Закурив ещё одну сигарету, Леонора бездумно разглядывала проходящих мимо людей. Потом встала и пошла к выходу, обнаружив у ворот нетерпеливо сигналящую фарами белую «Мазератти» Катуччи. Плюхнувшись на мягкое замшевое сидение, она посмотрела на подругу полными слёз глазами. С ней можно, она же не Филипп.
- Я уже всё знаю, и не смотри на меня так. Его сиятельство позвонил мне и приказным тоном потребовал тебя образумить, - Катучча неодобрительно покосилась на неё и резко рванула с места. – Я думала, ты умнее, дорогая. Его женитьба ещё ничего не значит, это был лишь вопрос времени. Ты могла бы оставаться за его широкой спиной, сколько пожелаешь. Ты глупая и упрямая девчонка, но я всё равно тебя люблю, хоть и не одобряю принятого тобой решения. Если хочешь, мы не будем больше об этом говорить, ты же знаешь, я не переношу женских слёз.
Леонора отвернулась и попыталась загнать слёзы обратно, пока не полились безудержным ручьём. У неё получилось. Когда они вошли в бар, Леонора сразу увидела Филиппа, одиноко сидевшего на диванчике Катуччи. Ей захотелось развернуться и убежать, но подруга схватила за руку и потащила к нему. Леоноре снова вспомнилась та сцена из клуба – Катучча тянет её за руку, чтобы познакомить с Филиппом. «В жизни всё случается дважды… Но в виде драмы – только однажды… А во второй раз, насмешки вроде, в виде пародии, только пародии…» - мелькали в голове неизвестно откуда всплывшие строки, когда она послушно шла навстречу умоляющим карим глазам.
- Почему ты здесь, Филипп? Я думала, ты уехал в поместье. Ведь уже поздно.
- Я звонил туда, тётя спит, доктор рядом. Всё равно я ничем не могу помочь сейчас там, но… я не мог не попытаться ещё раз объяснить тебе, что ты совершаешь ошибку!
- Даже если это так, каждый имеет право на выбор. Или ты не согласен, потому что не привык, чтобы тебе возражали? Пожалуйста, уходи. Иначе уйду я.
Филипп встал, надменно вздёрнул подбородок, холодным кивком попрощался с ними, и ушёл, не произнеся ни слова. Леонора села на диван и положила голову на колени, отгородившись руками от жестокости и несправедливости происходящего. Катучча опустилась рядом и обняла её за плечи:
- Девочка моя, как мне тебя жаль…
- Не надо меня жалеть, Катучча. Я сделала свой выбор. Лучше прикури мне свою папироску, и коктейль покрепче не помешал бы.
- Ты поразительное существо, дорогая! Любая на твоём месте попыталась бы извлечь максимальную выгоду из сложившейся ситуации. А ты… прогнала бедного графа, и собираешься просто сбежать.
- Ну почему же – просто сбежать, - горько усмехнулась Леонора. – Я приехала сюда с чемоданом амбиций, а уеду счастливой обладательницей нового гардероба, дорогих украшений, и кредитной карты на полмиллиона евро для осуществления своей давней мечты. А впридачу – владелицей разбитого сердца, - уже с трудом дополнила она список приобретённых благ.
- Ну, тогда другое дело, - растерянно пробормотала Катучча. – Поверь мне, твои слёзы быстро высохнут… наверное… Пей лучше коктейль, тебе станет легче.
- Завтра предстоит ещё беседа с Пьером. Я уже сказала ему, что расторгаю контракт, теперь вот думаю – как это объяснить. Моя покойная бабушка всегда советовала в таких случаях: не знаешь, что сказать – говори правду, и не ошибёшься.
- Тогда так и поступи. Бабушки плохого не посоветуют. Моя умерла давным-давно, да и маму я похоронила пять лет назад. Иногда мне их так не хватает…
Леонора просидела в баре у Катуччи почти до утра. Потом подруга отвезла её домой, где она на цыпочках прокралась в свою комнату, чтобы никого не разбудить, особенно Аиду, дабы не подвергнуться очередному допросу. Быстро раздевшись, она улеглась в постель, накрылась с головой одеялом и только тогда позволила себе, наконец, заплакать. Так и уснула, в слезах. Её разбудил звонок мобильного. «Боже, неужели это никогда не прекратится? Просто дайте мне уснуть, желательно навсегда…» - думала Леонора, с трудом пытаясь открыть глаза в поисках телефона. Холодный голос Филиппа тут же развеял остатки сна. Он хотел знать, готова ли она ехать в банк, как они вчера договорились. Попросил не забыть паспорт, и отсоединился. Через полчаса Леонора спустилась вниз. Филипп не стоял в этот раз в своей обычной встречающей позе – прислонившись спиной к машине, с чуть насмешливой улыбкой. Он сидел, положив голову на руль, закрыв затылок руками. Она села в машину и тихо сказала:
- Тебе совсем не обязательно делать этот жест великодушия. Мне правда ничего от тебя не нужно, я уже говорила об этом тёте Мадлен. Как она?
Он поднял голову, посмотрел на неё уставшими, покрасневшими от бессонной ночи глазами, и нежно погладил по щеке:
- Прости меня, шери. Я знаю, что разочаровал тебя. Если бы только моей тёте стало лучше, я мог бы…
- Мог бы что? – перебила его Леонора. – Оттягивать наш разрыв и дальше? Нет, Филипп. Лучше сейчас, сразу. Пока я не вросла в тебя так, что отрывать потом будет невыносимо больно.
Он тяжело вздохнул, тряхнул головой и завёл машину. В банке Леонора впала в какое-то бездумное оцепенение, автоматически выполняя необходимые действия по просьбе Филиппа – достань паспорт, подпиши здесь, возьми карточку… Покончив с формальностями, он взял её за руку, вывел на улицу и усадил в машину. Взяв её лицо в ладони, он стал целовать закрытые глаза, щёки, губы:
- Не бросай меня, шери, умоляю… Ты ведь можешь открыть своё агентство и здесь, в Париже. Тут тебе будет даже легче, ведь я всегда буду рядом, я так люблю тебя…
- Теперь поехали к Пьеру, - безжизненным голосом сказала Леонора.
Филипп отпрянул, как от удара током, и всё ещё не веря, смотрел ей в глаза, которым она изо всех сил пыталась придать холодное выражение. Он зажмурился, его красивое лицо искривила гримаса отчаяния. Стукнув кулаком по рулю, завёл машину и бросил сквозь зубы:
- Поехали.
Скоро будет самый мелодраматический момент в моей... в истории героини, вы обрыдаетесь! :cry:
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 1 Янв 2016
- Сообщения
- 191,406
- Репутация
- 2,535
- Уровень
- 2
- Награды
- 20
- Местоположение
- Москва
- Пол
- Мужской
Хэппи энд обещаешь? :smile_01:
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 3 Июл 2017
- Сообщения
- 5,420
- Репутация
- 0
- Награды
- 3
- Местоположение
- Кипр, Никосия
- Пол
- Женский
Ой, не знаю... Говорю же, недописан роман. Одно могу сказать - ГГ вернётся в Москву, а как там сложится... Это вторая половина романа... будет. Не могу определиться я с концовкой, уже два года её переписываю, представляете?
Глава 12
Леонора зашла в офис Пьера и с улыбкой уселась напротив него. Босс раскачивался в кресле за своим столом, глядя на неё исподлобья задумчиво-хмурыми глазами.
- Бонжур, месье Пьер. По Вашим глазам я вижу, как Вы разочарованы. Мне очень жаль, поверьте. Всё, что я могу сказать в своё оправдание – есть в жизни вещи, которые неожиданно могут заставить человека поменять свои планы. И будучи таким же человеком, как и я, Вы не можете этого не понимать. Я говорю о любви, месье Пьер, о несчастной любви. Вы всё равно скоро узнаете, пресса ведь не оставит это без внимания – Филипп женится. Это последняя воля его тёти, которая тяжело больна, и беспокоится о продолжении рода де Монспэ. Так что я покидаю сцену, точнее – подиум, потому что в силу сложившихся обстоятельств не могу оставаться в этом городе. В конце концов, я у Вас не в рабстве, и любой вопрос может быть решён цивилизованно.
- Какой эпатаж, мадмуазель, какие слова… Браво! Может, стоит податься в актрисы, раз карьера успешной модели Вас больше не прельщает? Разбитое сердце, несчастная любовь… Послушай себя, детка! Ты нарушила одно из главных условий контракта, и это было обговорено заранее – личная жизнь не должна мешать работе. Но… Знаешь, что? Вопреки своим принципам, я должен признаться – твоя ситуация меня чем-то тронула, да и ты сама мне очень симпатична. Поэтому буду краток – никаких штрафных санкций, можешь считать свой контракт расторгнутым, и гонорар за проделанную тобой работу будет выплачен полностью. Кроме того, я с удовольствием продолжил бы сотрудничество с тобой, когда ты будешь готова, из этого бизнеса ведь просто так не уходят. И где бы мы не встретились, на подиуме или за его кулисами – считай старого Пьера своим другом. Удачи тебе, шери. Я уверен, у тебя всё будет хорошо.
Леонора с трудом подавила желание броситься ему на шею и расцеловать, но Пьер напустил на себя невозмутимый вид и добавил:
- Всего хорошего, мадмуазель. У меня дела.
Она снова улыбнулась, сделала книксен и вышла из кабинета грациозной походкой модели, услышав за спиной его одобрительный смешок.
Ожидавший в машине Филипп вопросительно уставился на неё, приподняв бровь.
- Всё в порядке, милый. Пьер оказался на удивление чутким и понятливым, скорее всего, он просто не хочет с тобой связываться. Контракт расторгнут, и меня здесь больше ничего не держит. Я хочу улететь прямо завтра.
Филипп прерывисто вздохнул и отвернулся от неё. Некоторое время Леонора смотрела на его застывшую спину, потом не выдержала и порывисто обняла его, целуя напряжённую шею и плечи.
- Прощай, любовь моя, - шептала она по-русски, - прости, что всё так получилось. Я никогда тебя не забуду. Я люблю тебя…
Он развернулся к ней и судорожно сжал в обятиях:
- Шери, если бы только ты позволила мне…
- Да, любимый. Поехали к тебе…
Это было выше её сил. Пусть ей будет больно, но эту последнюю ночь в Париже она проведёт с ним. Всю дорогу Филипп держал её за руку, поминутно целуя горячими губами, отчего по телу пробегали волны обжигающей страсти. «Зачем же противиться тому, чего мне самой так хочется? Кому это нужно? Ведь мы оба хотим фейерверка любви этой прощальной ночи. Он – надеясь удержать меня своими поцелуями. Я – не в силах устоять перед напором его настойчивых губ. Жизнь – всего одна, и я хочу его, зачем врать самой себе. Каждый миг этой ночи я оставлю на память. И именно это вспомнится, когда я буду плакать о нём в далёкой холодной Москве».
Войдя в квартиру, Филипп подхватил её на руки и понёс в спальню. «Ну, прямо «Унесённые ветром», - подумала Леонора, - и ведь это тоже будет последняя ночь перед расставанием, как у Скарлетт и Ретта. Как там она говорила - я подумаю об этом завтра? Вот и я подумаю об этом завтра, а сейчас я хочу, чтобы его руки обнимали меня, а губы не отрывались от моих. Всё равно я уже проиграла, так пусть он запомнит этот проигрыш так же, как и я…» Оказавшись на кровати, Леонора стала лихорадочно освобождаться от одежды, глядя на него, не мигая. Филипп помог ей стянуть джинсы, потершись щекой об обнажённый живот. Она обхватила его голову и прижала к себе, зажмурившись, уговаривая себя не плакать. Но предательская влага всё же вырвалась из-под сомкнутых век и скатилась двумя ручейками по скулам. Это не осталось незамеченным. Филипп с болью в голосе сказал:
- Прости меня, шери… Я всегда буду любить тебя.
- И я тебя. Но не говори сейчас ничего, пожалуйста, просто покажи, как ты любишь меня.
Он торопливо разделся и вытянулся рядом с ней, лаская нетерпеливой рукой тело и шепча что-то по-французски, как в бреду. Леонору захватило смешанное чувство нежности и желания, не оставившее места горькой обиде. Она растворялась в его ласках, выгибаясь всем телом навстречу требовательным рукам и горячей, твёрдой плоти, которую она так жаждала ощутить внутри. Филипп глухо застонал и вошёл в неё, не в силах больше сдерживаться, словно овладел ею в первый раз. «Нет, в последний,» - вспыхнуло в голове Леоноры. Потом вихрь неистового желания подхватил её и понёс вдаль от реальности, заставляя забыть обо всём… Ей показалось, что на какое-то мгновение она потеряла сознание, а может, так оно и было, потому что вдруг очнувшись в кольце горячих рук Филиппа, она увидела его тревожные глаза:
- С тобой всё в порядке, шери? Мне на миг показалось, что ты… что тебя больше нет!
- Ну что ты, глупенький. Мне просто было так хорошо с тобой, я будто улетела куда-то…
- Ты можешь улетать так каждый раз, когда мы вместе. Только не улетай от меня, умоляю!
- Не надо, Филипп. Послушай, могу я тебя кое о чём попросить?
- Всё, что пожелаешь, любовь моя.
- Давай сделаем вид, что я никуда не улетаю. Просто проведём время, которое нам осталось, вместе, не думая о плохом. Только мне нужно заказать билет, я сейчас позвоню, а потом мы не будем об этом говорить.
- Я сам займусь твоим билетом, раз ты так решила, дай мне паспорт, - тяжело вздохнул Филипп и взялся за телефон. Через пару минут переговоров он вернул ей паспорт, одарив грустной улыбкой:
- Всё улажено. Ты летишь завтра в 18.15, Эйр Франс, бизнес-классом. Я хотел первый, но на этих рейсах его нет.
- Меня бы и эконом устроил, но всё равно спасибо.
- Не за что. Я уже ненавижу этот самолёт со всеми его потрохами, потому что он унесёт тебя от меня. Я только надеюсь, тебе скоро станет грустно и холодно в этой твоей Москве, и ты вернёшься. А я буду тебя ждать.
«Я не вернусь никогда. Это – билет в один конец, обратно в Москву. Лучше я запомню всё, что между нами было, как сказку. Потому что если я вернусь сюда – сказка обернётся кошмаром, в лучшем случае – пародией. А я этого не хочу.» Но вслух Леонора сказала:
- Мне наверняка будет грустно и холодно без тебя. Но мне есть чем себя занять, чтобы не думать о тебе каждую минуту. Да и ты, я уверена, будешь очень занят. А теперь - давай больше не будем об этом говорить? Пожалуйста, ты ведь обещал.
- Хорошо, - сказал Филипп сквозь зубы, и обыденным голосом продолжил: - Ты, наверное, голодная? Поехали в наш любимый ресторанчик, куда я привёз тебя в наш первый день.
- С удовольствием! А потом заедем к Катучче, ведь завтра у меня не будет времени с ней попрощаться.
- Кто-то хотел больше не говорить об этом?
- Прости, любимый. Ну что, одеваемся и едем? Я действительно умираю от голода!
В ресторане их встретила та же интимная, дружелюбная атмосфера. Они сделали заказ и сидели друг напротив друга, разговаривая глазами. Леонора, не отрывая взгляда от Филиппа, старалась запечатлеть каждую чёрточку любимого лица, мысленно прощаясь с ним. Он же смотрел на неё с улыбкой, его глаза говорили: «Я знаю, что ты вернёшься. Ты не можешь не вернуться. Я ведь вижу, как ты любишь меня». Она заставила себя улыбнуться в ответ, из последних сил борясь с подступающей чёрной тоской, которая мешала дышать, думать, чувствовать… Когда им подали стэйки, Леонора вдруг поняла, что есть ей совсем не хочется. Однако старательно жевала, делая вид, что очень вкусно. Не поднимая глаз от тарелки, она медленно отпиливала мясо маленькими кусочками, лишь бы не смотреть на Филиппа. Леонора не ожидала, что это будет так тяжело – смотреть на него, зная, что им осталось так мало. Словно прочитав её мысли, Филипп тихо произнёс:
- Достаточно только одного твоего слова, шери… Я же вижу эти зелёные глаза. Тебе плохо.
- Я справлюсь, - ровным голосом ответила она.
- Леонора, своим упрямством, своим решением ты делаешь больно нам обоим, совершенно безосновательно.
«Да неужели?! Конечно, у меня нет никаких оснований для отъезда. То, что ты послезавтра женишься – не в счёт. Но раз для тебя легче винить во всём МОЁ решение, пусть так и будет», - с горечью думала она, избегая его настойчивого взгляда.
- Филипп, мы же договорились не упоминать ни моё решение, ни мой отъезд. Ты сделал свой выбор, разве я не имею права на свой?
- Шери, я вовсе не пытаюсь заставить тебя изменить решение. Ты устала, ведь тебе пришлось пройти так много испытаний, твои нервы на пределе, я понимаю. Поезжай в свою Москву, повидайся с мамой, с друзьями, отдохни и всё обдумай. И если вдруг тебе станет холодно и одиноко – знай, мои руки всегда готовы обнять и согреть тебя. Я буду ждать.
Леоноре ужасно хотелось вскочить и бежать куда подальше, без оглядки, от этого нежного хрипловатого голоса, от умоляющего взгляда любимых карих глаз, в которых тонула, растворялась и таяла её решительность.
- Спасибо, милый. Поехали к Катучче? – она не могла больше оставаться с ним один на один. Хотелось, чтобы кто-нибудь поддержал её, подтвердил, что она поступает правильно. Уже в машине Леонора вдруг вспомнила, что так и не предупредила маму о своём скором возвращении. «А дядя Жора-то как будет удивлён, мягко выражаясь, он просто поставит на мне жирный крест», - думала она, решив отложить все звонки на завтра. Не было ни сил, ни желания объяснять сейчас причины столь резких перемен в её жизни. Катучча в этот вечер была одна, встретив их ласковыми объятиями смуглых рук и насмешливо-понимающей улыбкой. Она вообще любила надо всем посмеяться, эта Катучча…
- Бон суа, детки мои. Какие новости?
- Я завтра улетаю, и не могла не заехать, чтобы попрощаться, - твёрдо сказала Леонора.
- Ты говоришь таким голосом, девочка моя, словно пытаешься убедить саму себя в правильности сказанного, - засмеялась Катучча. Нет, от неё решительно ничего нельзя было скрыть, не зря Филипп считает её самой мудрой и проницательной женщиной (после тёти, конечно).
- Ей просто нужно отдохнуть, - вмешался Филипп, нежно обнимая Леонору за плечи, - сменить обстановку, подышать русским воздухом.
- Да уж, московский смок очень полезен для здоровья, - неуклюже пошутила она в ответ.
- Вам обоим просто необходимо расслабиться. Сейчас я угощу вас своим новым коктейлем.
- Ты и ему имя придумала? – усмехнулся Филипп.
- Конечно. Он называется «Может быть…»
- Может быть – что? – ехидно поинтересовался он.
- Всё. Всё - может быть, - серьёзно ответила Катучча. – Да пей, не бойся. Сантэ!
Они выпили, и Леонора положила голову Филиппу на грудь, глядя на улыбающееся лицо подруги. Неожиданно на неё нахлынула волна тревожной уверенности, что видит её в последний раз в жизни…
- Ты должна обязательно приехать в Москву, Катучча. Она очень красивая. Я с мамой тебя познакомлю. А клубов там сколько – за год во все не переходишь!
- Так уж и за год! – засмеялась Катучча. – Мне даже на Ибице через неделю скучно стало. Нет, шери, моя тусовка здесь. Но я постараюсь выбрать время и навестить тебя. А правда, что на вашей Красной Площади гуляют живые белые медведи?
- Приезжай, посмотришь сама! – расхохоталась Леонора. - В конце концов, если не встретим одного на Красной Площади, я свожу тебя в зоопарк. В Москве замечательный зоопарк, тебе понравится!
- Да уж, я иногда предпочитаю общаться с животными, нежели с некоторыми людьми. Такие отморозки попадаются среди праздношатающихся, считающих себя сливками общества…
- Ты выбрала для себя опасное занятие, Катучча. Обещай мне, что будешь осторожна, пожалуйста. Я ведь буду очень далеко, и не смогу помочь.
- Спасибо за заботу, детка.
- Девочки, вам что – взгрустнулось? – вмешался Филипп. – Да я уверен, что вы скоро увидитесь.
По спине Леоноры внезапно пробежал холодок – широкое коралловое колье на шее Катуччи вдруг показалось зловещим. Красные камешки, несколькими рядами обвивавшие шею подруги, вдруг обратились в капли крови, расплывающиеся на смуглой коже… Тряхнув головой, чтобы отогнать наваждение, она спросила:
- Что за дрянь ты намешала в этот коктейль? У меня будто краски перед глазами расплываются…
- Всего лишь сыворотка из голландских грибочков, очень особенных. А что ты увидела? Иногда она вызывает зрительные галлюцинации, но ненадолго.
- Да так, ничего… Просто голова закружилась.
Отгоняя тревожные мысли, Леонора прижалась к Филиппу, обняв его за шею и спрятав лицо на груди. Он наклонил голову и слегка сжал зубами мочку уха, от чего она дёрнулась, как от удара током. Обжигая горячим дыханием, Филипп прошептал:
- Я так люблю тебя, шери… Ты – моя, и ты не можешь принадлежать кому-то другому.
- Мне не нравится, когда ты так говоришь. Я – не вещь, и не лошадь, чтобы кому-то принадлежать.
- Извини, я не это имел ввиду.
Филипп приподнял её лицо к себе, и стал нежно целовать в губы. От каждого прикосновения его губ в голове Леоноры будто взрывались фейерверки разноцветных искр, разгоняя чёрную кляксу тоски от предстоящей разлуки… Она забыла обо всём, отдавшись обуревавшим чувствам, желая раствориться в любимом и стать одним целым, хотя бы в эту последнюю ночь. «Пусть она будет волшебной, как та, первая, да и как все другие ночи с ним… И я ни за что не буду плакать!» - думала Леонора, горячо отвечая на его поцелуй. В чувство её привёл смешок Катуччи, которая сидела напротив с дымящейся папироской в руках и, прищурившись, наблюдала за ними.
- Что-то мне подсказывает, что вы меня скоро покинете, птенчики мои, - насмешливо протянула она.
- Извини нас, Катучча, - с неохотой прервав поцелуй, сказал Филипп. – Мы, может, долго не увидимся с моей девочкой. Ты права – нам пора. Спасибо тебе за всё.
Говоря с Катуччей, Филипп не отрываясь смотрел на Леонору. Этот взгляд она не забудет никогда. В нём было всё – обжигающее желание и нежность, любовь и понимание, а ещё там была тщательно скрываемая боль, пробивающаяся тёмными всплесками со дна пылающих страстью карих глаз.
- Да, спасибо тебе за всё, милая Катучча, - Леонора с трудом вырвалась из плена его зачаровывающего взгляда и посмотрела на подругу. – Не забывай – Москва тебя всегда ждёт. Я буду очень скучать по тебе!
- И я по тебе буду очень скучать, дорогая. Знай – Париж тоже всегда ждёт тебя. А теперь идите, любите друг друга. Любовь – это единственное, ради чего стоит жить. По крайней мере, для меня это именно так…
Расцеловавшись с Катуччей, они торопливо распрощались и ушли. Если бы Леонора тогда знала, что видит подругу в последний раз в жизни, и что видение её не было случайным… Да если бы и знала – что она могла изменить в плетении Божьих кружев, называемых жизнью… По дороге домой, они целовались на каждом светофоре, а поднимаясь в лифте набросились друг на друга, не в силах сдерживаться. Дверь Филипп открывал не глядя, одной рукой, а другой судорожно прижимал Леонору к себе. Он не отрывал от неё губ, словно она могла исчезнуть прямо сейчас. Оказавшись в спальне, Филипп стал нетерпеливо раздевать её, и Леоноре стало смешно – он, похоже, боялся что она сейчас передумает, вспорхнёт и улетит, как бабочка. Он старался не отнимать от неё рук ни на секунду, и даже когда торопливо раздевался сам, его настойчивые губы не отрывались от её тела. Потом Леонора потеряла счёт времени, а заодно и ориентацию в пространстве… Она лишь слышала бешеный стук сердец и учащённое дыхание их обоих. В полузабытьи, шептала по-русски слова любви, прижимая к своей груди его голову. Филипп лихорадочно покрывал поцелуями её шею, грудь, живот, спускаясь всё ниже… Она задыхалась от страсти, охваченная пламенем чистого восторга, когда его горячий язык касался её тела. Он шептал что-то по-французски, Леонора отвечала ему таким же прерывистым шёпотом по-русски, почти теряя сознание от нестерпимого наслаждения, нарастающего волнами… Все звуки, запахи, ощущения слились в сверкающий калейдоскоп, затягивающий всё глубже в пучины страсти. Она понимала, что эту ночь Филипп хочет сделать для неё незабываемой, всё ещё надеясь, что его девочка вдруг передумает и останется с ним, но остановиться уже не могла. Леонора приказала себе не думать сейчас об этом, мозг тут же послушно и с удовольствием отключился…
Она проснулась будто от толчка изнутри, обнаружив себя на плече спящего Филиппа. Из-за занавесок уже пробивался утренний свет. Леонора тихо поднялась, чтобы не разбудить любимого, накинула халат и вышла на балкон. Облокотившись на перила, она задумчиво смотрела на просыпающийся Париж и прощалась с ним. Навсегда.
- Что ты тут делаешь, мон амур? – тёплые, сильные руки Филиппа обняли её сзади так неожиданно, что она подпрыгнула. – Почему не разбудила спящего принца поцелуем?
- А мне стало его жаль, мой принц так сладко спал, и я подумала…
- Неправильно подумала. Без твоего поцелуя принц почувствовал себя нищим, когда проснулся. Зачем ты так рано встала?
- У меня много дел, Филипп. Вещи надо собрать здесь и там, с девочками попрощаться. Пьер просил позвонить, когда я буду дома, хочет заехать, чтобы я что-то там подписала.
- Если с ним будут какие-то проблемы – ты только скажи, я всё могу уладить.
- Не будет никаких проблем, милый. Я же тебе говорила, Пьер проникся всей душой к нашей ситуации, и считает это не расторжением, а временной приостановкой контракта. И никаких штрафных санкций…
- Ну, хоть в этом он мне симпатичен! – засмеялся Филипп. – Хотя я не думаю, что его душа имела какое-то к этому отношение. Иметь душу в его бизнесе – непозволительная роскошь. Мысли реально, детка. Он просто не хочет нажить себе врага в моём лице. Кстати, говоря о реальности – мне кажется, тебе не помешает парочка чемоданов? Я сейчас съезжу и куплю, а ты пока приготовь-ка кофе и жди меня. Я круассанов привезу.
- Да, спасибо. Я о чемоданах как-то не подумала, а вещей накопилось так много… И круассаны будут как раз в тему – я ужасно есть хочу.
Он чмокнул её в щёку и испарился. Леонора постояла ещё немного на балконе, бездумно глядя на оживший город, и отправилась варить кофе. Филипп вернулся довольно быстро, таща чемодан-матрёшку в одной руке и бумажный пакетик в другой. Усевшись на балконе, они молча пили кофе и ели круассаны, не глядя друг на друга. Не выдержав напряжённого молчания, Леонора тяжело вздохнула и сказала:
- Мне пора собираться, милый.
- Иди. Я посижу здесь, а то буду только путаться под ногами и мешать тебе своими попытками заставить тебя передумать, причём любым способом.
Она грустно усмехнулась, нежно погладила его по щеке и удалилась в спальню. Укладывая свой новый гардероб в новые чемоданы, Леонора печально думала, что так и не суждено некоторым нарядам выйти в свет в Париже. Они отправятся с ней в Москву, а там начнётся новая жизнь. Без Филиппа. От этой мысли глаза заволокло пеленой слёз, и она смаргивала предательскую влагу прямо в чемоданы. Когда со сборами было покончено, Леонора села на кровать и огляделась, стараясь запечатлеть в памяти каждую деталь, каждый фрагмент обстановки комнаты, в которой пережила так много счастливых минут, часов, ночей… И куда ей уже не суждено вернуться. Взгляд упал на пушистый розовый халатик, подаренный Филиппом наутро после первой проведённой вместе ночи. Грустно усмехнувшись, она встала, прошла в ванную и повесила халатик в шкаф, решив оставить его здесь, так же, как и тапочки. Пусть делает с ними, что хочет – в Москве она это носить не будет, слишком много воспоминаний с ними связано. Потом вышла на балкон и деланно-бодрым голосом сообщила Филиппу, что готова. Он одарил её таким взглядом, что перевернулось сердце и свело скулы от прочитанной в его глазах боли и безнадёжной мольбы.
- Не смотри на меня так, милый, ты делаешь мне ещё больнее. Поехали, - умоляюще сказала Леонора.
- Как пожелаешь, - безжизненным голосом отозвался Филипп. Потом резко встал и пошёл к выходу, прихватив по пути чемоданы. В лифте он даже не смотрел на неё. В холле она вежливо попрощалась со стареньким консьержем. Тот недоумённо взглянул на чемоданы, однако ничего не спросил, чему Леонора была несказанно рада. До её дома доехали молча, и только когда они поднялись в квартиру, Филипп чмокнул её в щёку и сухо сказал:
- Я заеду за тобой часа в четыре и отвезу в аэропорт. Если я понадоблюсь тебе раньше – звони.
Потом развернулся и ушёл. Девочек дома ещё не было, и Леонора занялась укладыванием остальных вещей. Уложив третий чемодан, состоявший в основном из её старого гардероба, она облегчённо вздохнула и вышла на балкон. Закурив, Леонора задумчиво смотрела на парк Монсо. На неизменные обнимающиеся парочки на зелёной траве, неторопливых мамаш с колясками на песчаных дорожках, и думала, что завтра здесь будет всё точно так же, никто и не заметит, что её в этом городе больше нет. От грустных мыслей отвлёк звонок мобильника. Это был Пьер. Он извинился, что не может заехать лично, но ждёт её в офисе, и если она не против – посылает за ней Жюльена. Леонора решила, что так даже лучше, и через пятнадцать минут уже выходила из дома. Шофёр уже ждал и галантно открыл ей дверь.
- Бонжур, мадмуазель Леонора.
- Бонжур, Жюльен. Камэ сова?
- Да у меня-то всё хорошо. Но слышал, что Вы нас покидаете.
Она не ответила и села в машину. По дороге в офис, Жюльен так сочувственно поглядывал на неё, что Леонора не выдержала:
- Жюльен, нечего меня жалеть. У меня всё будет хорошо.
- Я в этом и не сомневаюсь, мадмуазель. Я лишь хотел сказать, что был очень рад знакомству с Вами, и мне очень жаль, что Вы так скоропостижно уезжаете. Надеюсь, ещё вернётесь? Поверьте старому доброму Жюльену – у Вас здесь большие перспективы.
- Спасибо, месье. Я тоже была очень рада повстречать Вас. Вы очень добрый человек.
- Не за что, мадмуазель. Всегда к Вашим услугам. Парижу будет не хватать Вас.
«А мне – его», - подумала Леонора. В офисе Пьера всё произошло быстро и суматошно. Она, почти не глядя, подписывала подсовываемые ей бумаги – Пьер торопился на показ. Его длинное худое лицо, казалось, вытянулось ещё больше от огорчения. Он искренне переживал, что зажжённая им звезда так быстро погасла, так и не успев принести ему ожидаемой прибыли. А может, просто как человек сочувствовал, кто его знает, этого воротилу модельного бизнеса…
- Что ж, ма шери, - вздохнул Пьер, когда с бумагами было покончено, - Работать с тобой было одно удовольствие. Всё, что могу сказать – удачи тебе, и знай, что ты всегда можешь вернуться. Главное – чтобы не поздно. Ведь век модели недолог, не мне тебе об этом говорить.
- Имеете в виду, месье, что мы – бабочки-однодневки? – усмехнулась Леонора. – Вы правы, наверное, но с чего-то ведь нужно начинать? Кстати, у меня к Вам, в свою очередь, деловое предложение. Сразу по приезду в Москву я займусь документами для открытия своего модельного агентства. И уверена, что мы могли бы сотрудничать.
- Браво, мадмуазель! Я в Вас не ошибался. С удовольствием рассмотрю предложения по совместной деятельности, как со мной связаться – Вы знаете. Кстати, если нужен транспорт – Жюльен отвезёт Вас в аэропорт.
- Нет, спасибо. В аэропорт меня отвезёт Филипп.
Пьер тяжело вздохнул и сочувственно взглянул на неё. Такое выражение на его лице Леонора видела впервые.
- Мне очень жаль, ма шери. Вы прекрасная пара, но, к сожалению, есть вещи, которые сильнее нас. Их слишком много, а мы, как марионетки, подчиняемся нитям, за которые дёргает незримый кукловод.
- Никогда не думала, что Вы такой философ, Пьер, - улыбнулась Леонора.
- Оревуар, мадмуазель. С удовольствием пофилософствовал бы ещё, но – дела, шери, дела…
- Оревуар, месье Пьер. Мерси боку.
В холле на выходе из офиса Леонора встретила «великолепную четвёрку». Девчонки, как ей показалось, были искренне рады её видеть. Ещё бы – до них наверняка уже дошли слухи, что неожиданная выскочка-соперница самоустраняется по доброй воле, так что козни строить необязательно.
- Ленка, приветик! – Натали обняла её длинными, мосластыми руками, целуя поочерёдно воздух в паре сантиметров от каждой щеки. – Мы слышали, ты контракт с Пьером разрываешь? Что-то случилось?
- Случилось, - весело ответила Леонора, - мне в Москве сделали предложение, от которого я не смогла отказаться. Открываю своё агентство.
- А как же граф?
- Ну, ради такого можно и от графа отказаться, разве нет? – лукаво подмигнула Леонора.
Натали оторопело захлопала накладными ресницами и пожала плечами, не зная, что сказать. До неё явно не доходило. Ну и ладно, оно и к лучшему…
- Так ты что, не вернёшься? – разочарованно спросила Нелли, единственная из всех четверых, кто, похоже, искренне жалел о её скором отъезде. Не закалилась ещё, не зачерствела…
- Кто знает, Нелечка! Всё может быть. Но вообще-то – чем вам Москва не столица мировой моды, а? Над этим просто ещё никто не думал, привыкли все: Париж-Милан-Лондон. Вот я и подумаю! Так что может, вы ещё на моём «языке» погуляете.
Девчонки оживлённо защебетали, наперебой желая ей удачи. Обменявшись с ними телефонами и ритуально расцеловавшись с каждой, Леонора поторопилась домой. Времени было в обрез, пришлось подгонять медлительного аккуратного Жюльена, и иногда даже подбивать его на мелкие нарушения. Он послушно выполнял все её указания, только вздыхал неодобрительно, укоризненно поглядывая на неё глазами-маслинами. У дома они тепло попрощались, и Леонора поднялась в квартиру. Её подруги – по иронии судьбы, их тоже было четверо – сидели в гостиной. Все такие разные, но с одинаковым растерянно-грустным выражением на лицах они смотрели на чемоданы, оставленные там Леонорой в полной готовности.
- Всем привет! – её голос прозвучал излишне жизнерадостно, никто не поверил.
- Имеется в виду – всем пока? – мрачно усмехнулась Настя.
- Лен, может передумаешь? – хором сказали близнецы.
Аида просто молча смотрела на Леонору, покачивая головой, как китайский болванчик. Весь её вид говорил: «А ведь я тебя предупреждала…»
- Девчонки, мне правда жаль, что я уезжаю в такой спешке, не обижайтесь. Так вышло. Хотелось бы, конечно, посидеть напоследок, но Филипп заедет за мной через десять минут, вы же знаете, он жутко пунктуальный. И вообще, к чему эти скорбные лица? Мы ещё обязательно встретимся! Близняшкам вон надо Москву показать, а Москве – близняшек… гм… ну, это я уже о бизнесе.
- О каком это? – поинтересовалась Настя.
- Агентство своё открывать буду, Филипп позаботился. Вы все – добро пожаловать работать у меня. Мне для раскрутки хорошие модели очень даже нужны. Когда отработаете с Пьером – свяжитесь со мной, всё обсудим. Сейчас не могу – времени нет.
- Да уж, Ленчик, прокатилась ты в Париж по контракту. Вот бы мне так! – прямолинейная Настя была в своём репертуаре. – С чем ты приехала-то? И посмотри, с чем уезжаешь! О чём жалеть? Да и потом, ты же всегда можешь передумать и вернуться.
Леонора открыла было рот, чтобы ответить, но ей помешала трель дверного звонка. Филипп поднялся помочь ей с чемоданами. Он очень холодно держался со всеми, напустив на себя почему-то свой «графский вид», который она не любила и боялась. Наскоро расцеловавшись с подругами, она пошла к выходу, не оглядываясь, чтобы не расплакаться.
- Счастливо тебе, Ленчик! – раздалось вслед от Нади с Верой, хором.
Не оборачиваясь, Леонора помахала им рукой. В лифте Филипп так странно смотрел на неё, что пришлось первой нарушить неловкое молчание:
- Как здоровье тёти Мадлен? Есть какие-нибудь новости?
- Состояние стабильно тяжёлое. Врачи всегда это говорят в таких случаях. Она в сознании, но постоянно повторяет, что только свадебные колокола помогут ей выжить. Я не могу и не хочу стать причиной её смерти, пойми меня, шери! Ведь она заменила мне мать, и я не могу так разочаровать её. Это будет предательством чести аристократа.
Леонора кивнула и ничего не ответила. Да и что тут можно было сказать… Она ведь не обладала «честью аристократа», и имела довольно смутное представление об этом явлении. Очевидно, для Филиппа это было важнее, чем Настоящая Любовь, о которой он говорил после того фильма, «Рассвет». Тогда он с жаром утверждал, что она непобедима, а теперь холодным, чужим голосом говорит о какой-то чести… К её удивлению, у подъезда их ожидал чёрный «Роллс-Ройс» с шофёром вместо красной «Мазератти» Филиппа. Тот самый, в котором он подвозил её до дома в первый вечер их знакомства. Тогда Леонора была под впечатлением от этой машины, но сегодня длинный чёрный корпус напомнил ей катафалк… В машине Филипп первым делом поднял перегородку и прильнул к Леоноре такими горячими, нетерпеливыми губами, целуя глаза, щёки, шею… В его поцелуях было столько страсти, столько любви и нежности, ей даже не верилось, что всего каких-то пять минут назад он был воплощением чопорности. Страстным шёпотом Филипп умолял её остаться, не уезжать… или дать ему слово, прямо сейчас, что она вернётся, потому что он не сможет жить без неё… Леонора вдруг осознала, что он шепчет по-французски, а она понимает каждое слово! Отвечая на его поцелуи, она боролась с подступающим к горлу комком, не в силах больше сдерживать слёз. Горячим потоком они хлынули под пальцы Филиппа, нежно ласкающие её лицо, и он стал осушать их губами. Она шептала ему по-русски, что не забудет его никогда, что он самый замечательный мужчина на свете, и ей очень жаль, что они не могут быть вместе…
В аэропорт они приехали неожиданно быстро. Хотя, может быть, Леоноре просто хотелось, чтобы они вообще никогда не приехали в это место, где она сядет в самолёт, который увезёт её далеко-далеко от Парижа, от Филиппа, от любви… Им даже не пришлось стоять в очереди при сдаче багажа – Леонора летела бизнес-классом. А ей так хотелось, чтобы очередь была, подарив ещё хоть несколько минут с Филиппом. Она двигалась как во сне, а улыбчивая девушка за стойкой регистрации казалась такой нереальной, словно была всего лишь персонажем из её сна. Нет – кошмара! Тряхнув головой, Леонора попыталась прийти в себя. Ей даже удалось выдавить из себя жалкое подобие улыбки в ответ на жаркие заверения Филиппа о том, что он будет звонить и ждать её. Глядя в любимые карие глаза, в сердце опять начала расти чёрная клякса – она знала, что никогда больше в них не взглянет. Леонора погладила его по щеке и тихо сказала:
- Прощай, любовь моя. Пусть жизнь будет к тебе милостива, и ты найдёшь своё счастье.
Потом развернулась и быстро пошла прочь, не чувствуя под собой пола. В голове шумело, и в бизнес-холл Леонора вошла на подгибающихся ногах. Рухнув в ближайшее кресло, она закрыла глаза и откинула голову на спинку. Очнулась от осторожного прикосновения к плечу. Молодой человек с бейджиком на груди спрашивал, всё ли в порядке и не желает ли она чего-нибудь выпить.
- Да, желаю! – встрепенулась Леонора. – Джин-тоник, пожалуйста, двойной по крепости.
- Летать боитесь? – понимающе улыбнулся официант.
- Ужасно.
- Не бойтесь. Количество жертв авиакатастроф гораздо меньше, чем авто. Это не я – статистика так говорит. Не волнуйтесь, я сейчас быстренько всё организую. Расслабитесь – и станет легче.
Леонора благодарно кивнула ему и горько усмехнулась. «Станет легче», сказал тоже. Это ж сколько надо выпить, чтобы стало хоть чуточку легче?! Да она скорее вырубится! Посадку объявили, когда Леонора допила коктейль, и начала уже подумывать, чтобы заказать второй. Что она и сделала, как только нашла своё место в самолёте и уселась в кресло. Сидящий через проход пожилой импозантный дядечка сочувственно посмотрел на неё и спросил:
- Что, летать боитесь?
«Да что они все, сговорились что ли задавать идиотские вопросы?!» - подумала Леонора. Подарив соседу мученическую улыбку и кивнув, она тут же отвернулась к окну, поддерживать беседу совсем не хотелось. Когда самолёт взлетел, Леоноре показалось, что оторвалась и осталась там, внизу, половинка её сердца. Прижав пылающий лоб к холодному стеклу, она закрыла глаза, и перед ней тотчас возник образ Филиппа. Прислонившись к машине, он с ласково-насмешливой улыбкой смотрел на неё, чуть склонив набок голову, поигрывая белой розой в руках. Всхлипнув, Леонора лихорадочно схватила сумку и поспешно вытащила блокнот и ручку. Она писала на откидном столике, роняя слёзы на бумагу, не обращая внимания на обеспокоенные взгляды соседа. Строчки возникали словно сами собой, складываясь в рифму. Дописав стихотворение, она уронила голову на столик и горько, безутешно заплакала. Потом, успокоившись, подняла голову и встретила неодобрительный взгляд пассажира напротив. Он, наверное, думал, что боязнь полёта - дело житейское, но зачем же такую трагедию из этого устраивать… Да пусть думает, что хочет! Не объяснять же ему, что она боится совсем другого. Жизни без Филиппа, тоскливых одиноких ночей без него, и вообще всех перемен в её жизни… Опустив глаза на блокнот, Леонора прочитала:
Тихим утром, в саду зелёном, роза белая распустилась.
Перестав быть невзрачным бутоном, в королеву цветов превратилась.
И стояла, собой любуясь, как невеста была прекрасна.
С первым солнца лучом целуясь, признаваясь в любви ему страстно.
Лепестки ей он гладил нежно, восхищаясь её красотою,
Подвенечный наряд белоснежный трогал трепетною рукою...
Но безжалостно и бессердечно сорвана была кем-то роза.
От нежданной разлуки вечной в ней искрились росинки-слёзы.
Для родившейся на просторе стала клеткой хрустальная ваза,
И она от печали и горя красоту потеряла сразу...
Леонора зашла в офис Пьера и с улыбкой уселась напротив него. Босс раскачивался в кресле за своим столом, глядя на неё исподлобья задумчиво-хмурыми глазами.
- Бонжур, месье Пьер. По Вашим глазам я вижу, как Вы разочарованы. Мне очень жаль, поверьте. Всё, что я могу сказать в своё оправдание – есть в жизни вещи, которые неожиданно могут заставить человека поменять свои планы. И будучи таким же человеком, как и я, Вы не можете этого не понимать. Я говорю о любви, месье Пьер, о несчастной любви. Вы всё равно скоро узнаете, пресса ведь не оставит это без внимания – Филипп женится. Это последняя воля его тёти, которая тяжело больна, и беспокоится о продолжении рода де Монспэ. Так что я покидаю сцену, точнее – подиум, потому что в силу сложившихся обстоятельств не могу оставаться в этом городе. В конце концов, я у Вас не в рабстве, и любой вопрос может быть решён цивилизованно.
- Какой эпатаж, мадмуазель, какие слова… Браво! Может, стоит податься в актрисы, раз карьера успешной модели Вас больше не прельщает? Разбитое сердце, несчастная любовь… Послушай себя, детка! Ты нарушила одно из главных условий контракта, и это было обговорено заранее – личная жизнь не должна мешать работе. Но… Знаешь, что? Вопреки своим принципам, я должен признаться – твоя ситуация меня чем-то тронула, да и ты сама мне очень симпатична. Поэтому буду краток – никаких штрафных санкций, можешь считать свой контракт расторгнутым, и гонорар за проделанную тобой работу будет выплачен полностью. Кроме того, я с удовольствием продолжил бы сотрудничество с тобой, когда ты будешь готова, из этого бизнеса ведь просто так не уходят. И где бы мы не встретились, на подиуме или за его кулисами – считай старого Пьера своим другом. Удачи тебе, шери. Я уверен, у тебя всё будет хорошо.
Леонора с трудом подавила желание броситься ему на шею и расцеловать, но Пьер напустил на себя невозмутимый вид и добавил:
- Всего хорошего, мадмуазель. У меня дела.
Она снова улыбнулась, сделала книксен и вышла из кабинета грациозной походкой модели, услышав за спиной его одобрительный смешок.
Ожидавший в машине Филипп вопросительно уставился на неё, приподняв бровь.
- Всё в порядке, милый. Пьер оказался на удивление чутким и понятливым, скорее всего, он просто не хочет с тобой связываться. Контракт расторгнут, и меня здесь больше ничего не держит. Я хочу улететь прямо завтра.
Филипп прерывисто вздохнул и отвернулся от неё. Некоторое время Леонора смотрела на его застывшую спину, потом не выдержала и порывисто обняла его, целуя напряжённую шею и плечи.
- Прощай, любовь моя, - шептала она по-русски, - прости, что всё так получилось. Я никогда тебя не забуду. Я люблю тебя…
Он развернулся к ней и судорожно сжал в обятиях:
- Шери, если бы только ты позволила мне…
- Да, любимый. Поехали к тебе…
Это было выше её сил. Пусть ей будет больно, но эту последнюю ночь в Париже она проведёт с ним. Всю дорогу Филипп держал её за руку, поминутно целуя горячими губами, отчего по телу пробегали волны обжигающей страсти. «Зачем же противиться тому, чего мне самой так хочется? Кому это нужно? Ведь мы оба хотим фейерверка любви этой прощальной ночи. Он – надеясь удержать меня своими поцелуями. Я – не в силах устоять перед напором его настойчивых губ. Жизнь – всего одна, и я хочу его, зачем врать самой себе. Каждый миг этой ночи я оставлю на память. И именно это вспомнится, когда я буду плакать о нём в далёкой холодной Москве».
Войдя в квартиру, Филипп подхватил её на руки и понёс в спальню. «Ну, прямо «Унесённые ветром», - подумала Леонора, - и ведь это тоже будет последняя ночь перед расставанием, как у Скарлетт и Ретта. Как там она говорила - я подумаю об этом завтра? Вот и я подумаю об этом завтра, а сейчас я хочу, чтобы его руки обнимали меня, а губы не отрывались от моих. Всё равно я уже проиграла, так пусть он запомнит этот проигрыш так же, как и я…» Оказавшись на кровати, Леонора стала лихорадочно освобождаться от одежды, глядя на него, не мигая. Филипп помог ей стянуть джинсы, потершись щекой об обнажённый живот. Она обхватила его голову и прижала к себе, зажмурившись, уговаривая себя не плакать. Но предательская влага всё же вырвалась из-под сомкнутых век и скатилась двумя ручейками по скулам. Это не осталось незамеченным. Филипп с болью в голосе сказал:
- Прости меня, шери… Я всегда буду любить тебя.
- И я тебя. Но не говори сейчас ничего, пожалуйста, просто покажи, как ты любишь меня.
Он торопливо разделся и вытянулся рядом с ней, лаская нетерпеливой рукой тело и шепча что-то по-французски, как в бреду. Леонору захватило смешанное чувство нежности и желания, не оставившее места горькой обиде. Она растворялась в его ласках, выгибаясь всем телом навстречу требовательным рукам и горячей, твёрдой плоти, которую она так жаждала ощутить внутри. Филипп глухо застонал и вошёл в неё, не в силах больше сдерживаться, словно овладел ею в первый раз. «Нет, в последний,» - вспыхнуло в голове Леоноры. Потом вихрь неистового желания подхватил её и понёс вдаль от реальности, заставляя забыть обо всём… Ей показалось, что на какое-то мгновение она потеряла сознание, а может, так оно и было, потому что вдруг очнувшись в кольце горячих рук Филиппа, она увидела его тревожные глаза:
- С тобой всё в порядке, шери? Мне на миг показалось, что ты… что тебя больше нет!
- Ну что ты, глупенький. Мне просто было так хорошо с тобой, я будто улетела куда-то…
- Ты можешь улетать так каждый раз, когда мы вместе. Только не улетай от меня, умоляю!
- Не надо, Филипп. Послушай, могу я тебя кое о чём попросить?
- Всё, что пожелаешь, любовь моя.
- Давай сделаем вид, что я никуда не улетаю. Просто проведём время, которое нам осталось, вместе, не думая о плохом. Только мне нужно заказать билет, я сейчас позвоню, а потом мы не будем об этом говорить.
- Я сам займусь твоим билетом, раз ты так решила, дай мне паспорт, - тяжело вздохнул Филипп и взялся за телефон. Через пару минут переговоров он вернул ей паспорт, одарив грустной улыбкой:
- Всё улажено. Ты летишь завтра в 18.15, Эйр Франс, бизнес-классом. Я хотел первый, но на этих рейсах его нет.
- Меня бы и эконом устроил, но всё равно спасибо.
- Не за что. Я уже ненавижу этот самолёт со всеми его потрохами, потому что он унесёт тебя от меня. Я только надеюсь, тебе скоро станет грустно и холодно в этой твоей Москве, и ты вернёшься. А я буду тебя ждать.
«Я не вернусь никогда. Это – билет в один конец, обратно в Москву. Лучше я запомню всё, что между нами было, как сказку. Потому что если я вернусь сюда – сказка обернётся кошмаром, в лучшем случае – пародией. А я этого не хочу.» Но вслух Леонора сказала:
- Мне наверняка будет грустно и холодно без тебя. Но мне есть чем себя занять, чтобы не думать о тебе каждую минуту. Да и ты, я уверена, будешь очень занят. А теперь - давай больше не будем об этом говорить? Пожалуйста, ты ведь обещал.
- Хорошо, - сказал Филипп сквозь зубы, и обыденным голосом продолжил: - Ты, наверное, голодная? Поехали в наш любимый ресторанчик, куда я привёз тебя в наш первый день.
- С удовольствием! А потом заедем к Катучче, ведь завтра у меня не будет времени с ней попрощаться.
- Кто-то хотел больше не говорить об этом?
- Прости, любимый. Ну что, одеваемся и едем? Я действительно умираю от голода!
В ресторане их встретила та же интимная, дружелюбная атмосфера. Они сделали заказ и сидели друг напротив друга, разговаривая глазами. Леонора, не отрывая взгляда от Филиппа, старалась запечатлеть каждую чёрточку любимого лица, мысленно прощаясь с ним. Он же смотрел на неё с улыбкой, его глаза говорили: «Я знаю, что ты вернёшься. Ты не можешь не вернуться. Я ведь вижу, как ты любишь меня». Она заставила себя улыбнуться в ответ, из последних сил борясь с подступающей чёрной тоской, которая мешала дышать, думать, чувствовать… Когда им подали стэйки, Леонора вдруг поняла, что есть ей совсем не хочется. Однако старательно жевала, делая вид, что очень вкусно. Не поднимая глаз от тарелки, она медленно отпиливала мясо маленькими кусочками, лишь бы не смотреть на Филиппа. Леонора не ожидала, что это будет так тяжело – смотреть на него, зная, что им осталось так мало. Словно прочитав её мысли, Филипп тихо произнёс:
- Достаточно только одного твоего слова, шери… Я же вижу эти зелёные глаза. Тебе плохо.
- Я справлюсь, - ровным голосом ответила она.
- Леонора, своим упрямством, своим решением ты делаешь больно нам обоим, совершенно безосновательно.
«Да неужели?! Конечно, у меня нет никаких оснований для отъезда. То, что ты послезавтра женишься – не в счёт. Но раз для тебя легче винить во всём МОЁ решение, пусть так и будет», - с горечью думала она, избегая его настойчивого взгляда.
- Филипп, мы же договорились не упоминать ни моё решение, ни мой отъезд. Ты сделал свой выбор, разве я не имею права на свой?
- Шери, я вовсе не пытаюсь заставить тебя изменить решение. Ты устала, ведь тебе пришлось пройти так много испытаний, твои нервы на пределе, я понимаю. Поезжай в свою Москву, повидайся с мамой, с друзьями, отдохни и всё обдумай. И если вдруг тебе станет холодно и одиноко – знай, мои руки всегда готовы обнять и согреть тебя. Я буду ждать.
Леоноре ужасно хотелось вскочить и бежать куда подальше, без оглядки, от этого нежного хрипловатого голоса, от умоляющего взгляда любимых карих глаз, в которых тонула, растворялась и таяла её решительность.
- Спасибо, милый. Поехали к Катучче? – она не могла больше оставаться с ним один на один. Хотелось, чтобы кто-нибудь поддержал её, подтвердил, что она поступает правильно. Уже в машине Леонора вдруг вспомнила, что так и не предупредила маму о своём скором возвращении. «А дядя Жора-то как будет удивлён, мягко выражаясь, он просто поставит на мне жирный крест», - думала она, решив отложить все звонки на завтра. Не было ни сил, ни желания объяснять сейчас причины столь резких перемен в её жизни. Катучча в этот вечер была одна, встретив их ласковыми объятиями смуглых рук и насмешливо-понимающей улыбкой. Она вообще любила надо всем посмеяться, эта Катучча…
- Бон суа, детки мои. Какие новости?
- Я завтра улетаю, и не могла не заехать, чтобы попрощаться, - твёрдо сказала Леонора.
- Ты говоришь таким голосом, девочка моя, словно пытаешься убедить саму себя в правильности сказанного, - засмеялась Катучча. Нет, от неё решительно ничего нельзя было скрыть, не зря Филипп считает её самой мудрой и проницательной женщиной (после тёти, конечно).
- Ей просто нужно отдохнуть, - вмешался Филипп, нежно обнимая Леонору за плечи, - сменить обстановку, подышать русским воздухом.
- Да уж, московский смок очень полезен для здоровья, - неуклюже пошутила она в ответ.
- Вам обоим просто необходимо расслабиться. Сейчас я угощу вас своим новым коктейлем.
- Ты и ему имя придумала? – усмехнулся Филипп.
- Конечно. Он называется «Может быть…»
- Может быть – что? – ехидно поинтересовался он.
- Всё. Всё - может быть, - серьёзно ответила Катучча. – Да пей, не бойся. Сантэ!
Они выпили, и Леонора положила голову Филиппу на грудь, глядя на улыбающееся лицо подруги. Неожиданно на неё нахлынула волна тревожной уверенности, что видит её в последний раз в жизни…
- Ты должна обязательно приехать в Москву, Катучча. Она очень красивая. Я с мамой тебя познакомлю. А клубов там сколько – за год во все не переходишь!
- Так уж и за год! – засмеялась Катучча. – Мне даже на Ибице через неделю скучно стало. Нет, шери, моя тусовка здесь. Но я постараюсь выбрать время и навестить тебя. А правда, что на вашей Красной Площади гуляют живые белые медведи?
- Приезжай, посмотришь сама! – расхохоталась Леонора. - В конце концов, если не встретим одного на Красной Площади, я свожу тебя в зоопарк. В Москве замечательный зоопарк, тебе понравится!
- Да уж, я иногда предпочитаю общаться с животными, нежели с некоторыми людьми. Такие отморозки попадаются среди праздношатающихся, считающих себя сливками общества…
- Ты выбрала для себя опасное занятие, Катучча. Обещай мне, что будешь осторожна, пожалуйста. Я ведь буду очень далеко, и не смогу помочь.
- Спасибо за заботу, детка.
- Девочки, вам что – взгрустнулось? – вмешался Филипп. – Да я уверен, что вы скоро увидитесь.
По спине Леоноры внезапно пробежал холодок – широкое коралловое колье на шее Катуччи вдруг показалось зловещим. Красные камешки, несколькими рядами обвивавшие шею подруги, вдруг обратились в капли крови, расплывающиеся на смуглой коже… Тряхнув головой, чтобы отогнать наваждение, она спросила:
- Что за дрянь ты намешала в этот коктейль? У меня будто краски перед глазами расплываются…
- Всего лишь сыворотка из голландских грибочков, очень особенных. А что ты увидела? Иногда она вызывает зрительные галлюцинации, но ненадолго.
- Да так, ничего… Просто голова закружилась.
Отгоняя тревожные мысли, Леонора прижалась к Филиппу, обняв его за шею и спрятав лицо на груди. Он наклонил голову и слегка сжал зубами мочку уха, от чего она дёрнулась, как от удара током. Обжигая горячим дыханием, Филипп прошептал:
- Я так люблю тебя, шери… Ты – моя, и ты не можешь принадлежать кому-то другому.
- Мне не нравится, когда ты так говоришь. Я – не вещь, и не лошадь, чтобы кому-то принадлежать.
- Извини, я не это имел ввиду.
Филипп приподнял её лицо к себе, и стал нежно целовать в губы. От каждого прикосновения его губ в голове Леоноры будто взрывались фейерверки разноцветных искр, разгоняя чёрную кляксу тоски от предстоящей разлуки… Она забыла обо всём, отдавшись обуревавшим чувствам, желая раствориться в любимом и стать одним целым, хотя бы в эту последнюю ночь. «Пусть она будет волшебной, как та, первая, да и как все другие ночи с ним… И я ни за что не буду плакать!» - думала Леонора, горячо отвечая на его поцелуй. В чувство её привёл смешок Катуччи, которая сидела напротив с дымящейся папироской в руках и, прищурившись, наблюдала за ними.
- Что-то мне подсказывает, что вы меня скоро покинете, птенчики мои, - насмешливо протянула она.
- Извини нас, Катучча, - с неохотой прервав поцелуй, сказал Филипп. – Мы, может, долго не увидимся с моей девочкой. Ты права – нам пора. Спасибо тебе за всё.
Говоря с Катуччей, Филипп не отрываясь смотрел на Леонору. Этот взгляд она не забудет никогда. В нём было всё – обжигающее желание и нежность, любовь и понимание, а ещё там была тщательно скрываемая боль, пробивающаяся тёмными всплесками со дна пылающих страстью карих глаз.
- Да, спасибо тебе за всё, милая Катучча, - Леонора с трудом вырвалась из плена его зачаровывающего взгляда и посмотрела на подругу. – Не забывай – Москва тебя всегда ждёт. Я буду очень скучать по тебе!
- И я по тебе буду очень скучать, дорогая. Знай – Париж тоже всегда ждёт тебя. А теперь идите, любите друг друга. Любовь – это единственное, ради чего стоит жить. По крайней мере, для меня это именно так…
Расцеловавшись с Катуччей, они торопливо распрощались и ушли. Если бы Леонора тогда знала, что видит подругу в последний раз в жизни, и что видение её не было случайным… Да если бы и знала – что она могла изменить в плетении Божьих кружев, называемых жизнью… По дороге домой, они целовались на каждом светофоре, а поднимаясь в лифте набросились друг на друга, не в силах сдерживаться. Дверь Филипп открывал не глядя, одной рукой, а другой судорожно прижимал Леонору к себе. Он не отрывал от неё губ, словно она могла исчезнуть прямо сейчас. Оказавшись в спальне, Филипп стал нетерпеливо раздевать её, и Леоноре стало смешно – он, похоже, боялся что она сейчас передумает, вспорхнёт и улетит, как бабочка. Он старался не отнимать от неё рук ни на секунду, и даже когда торопливо раздевался сам, его настойчивые губы не отрывались от её тела. Потом Леонора потеряла счёт времени, а заодно и ориентацию в пространстве… Она лишь слышала бешеный стук сердец и учащённое дыхание их обоих. В полузабытьи, шептала по-русски слова любви, прижимая к своей груди его голову. Филипп лихорадочно покрывал поцелуями её шею, грудь, живот, спускаясь всё ниже… Она задыхалась от страсти, охваченная пламенем чистого восторга, когда его горячий язык касался её тела. Он шептал что-то по-французски, Леонора отвечала ему таким же прерывистым шёпотом по-русски, почти теряя сознание от нестерпимого наслаждения, нарастающего волнами… Все звуки, запахи, ощущения слились в сверкающий калейдоскоп, затягивающий всё глубже в пучины страсти. Она понимала, что эту ночь Филипп хочет сделать для неё незабываемой, всё ещё надеясь, что его девочка вдруг передумает и останется с ним, но остановиться уже не могла. Леонора приказала себе не думать сейчас об этом, мозг тут же послушно и с удовольствием отключился…
Она проснулась будто от толчка изнутри, обнаружив себя на плече спящего Филиппа. Из-за занавесок уже пробивался утренний свет. Леонора тихо поднялась, чтобы не разбудить любимого, накинула халат и вышла на балкон. Облокотившись на перила, она задумчиво смотрела на просыпающийся Париж и прощалась с ним. Навсегда.
- Что ты тут делаешь, мон амур? – тёплые, сильные руки Филиппа обняли её сзади так неожиданно, что она подпрыгнула. – Почему не разбудила спящего принца поцелуем?
- А мне стало его жаль, мой принц так сладко спал, и я подумала…
- Неправильно подумала. Без твоего поцелуя принц почувствовал себя нищим, когда проснулся. Зачем ты так рано встала?
- У меня много дел, Филипп. Вещи надо собрать здесь и там, с девочками попрощаться. Пьер просил позвонить, когда я буду дома, хочет заехать, чтобы я что-то там подписала.
- Если с ним будут какие-то проблемы – ты только скажи, я всё могу уладить.
- Не будет никаких проблем, милый. Я же тебе говорила, Пьер проникся всей душой к нашей ситуации, и считает это не расторжением, а временной приостановкой контракта. И никаких штрафных санкций…
- Ну, хоть в этом он мне симпатичен! – засмеялся Филипп. – Хотя я не думаю, что его душа имела какое-то к этому отношение. Иметь душу в его бизнесе – непозволительная роскошь. Мысли реально, детка. Он просто не хочет нажить себе врага в моём лице. Кстати, говоря о реальности – мне кажется, тебе не помешает парочка чемоданов? Я сейчас съезжу и куплю, а ты пока приготовь-ка кофе и жди меня. Я круассанов привезу.
- Да, спасибо. Я о чемоданах как-то не подумала, а вещей накопилось так много… И круассаны будут как раз в тему – я ужасно есть хочу.
Он чмокнул её в щёку и испарился. Леонора постояла ещё немного на балконе, бездумно глядя на оживший город, и отправилась варить кофе. Филипп вернулся довольно быстро, таща чемодан-матрёшку в одной руке и бумажный пакетик в другой. Усевшись на балконе, они молча пили кофе и ели круассаны, не глядя друг на друга. Не выдержав напряжённого молчания, Леонора тяжело вздохнула и сказала:
- Мне пора собираться, милый.
- Иди. Я посижу здесь, а то буду только путаться под ногами и мешать тебе своими попытками заставить тебя передумать, причём любым способом.
Она грустно усмехнулась, нежно погладила его по щеке и удалилась в спальню. Укладывая свой новый гардероб в новые чемоданы, Леонора печально думала, что так и не суждено некоторым нарядам выйти в свет в Париже. Они отправятся с ней в Москву, а там начнётся новая жизнь. Без Филиппа. От этой мысли глаза заволокло пеленой слёз, и она смаргивала предательскую влагу прямо в чемоданы. Когда со сборами было покончено, Леонора села на кровать и огляделась, стараясь запечатлеть в памяти каждую деталь, каждый фрагмент обстановки комнаты, в которой пережила так много счастливых минут, часов, ночей… И куда ей уже не суждено вернуться. Взгляд упал на пушистый розовый халатик, подаренный Филиппом наутро после первой проведённой вместе ночи. Грустно усмехнувшись, она встала, прошла в ванную и повесила халатик в шкаф, решив оставить его здесь, так же, как и тапочки. Пусть делает с ними, что хочет – в Москве она это носить не будет, слишком много воспоминаний с ними связано. Потом вышла на балкон и деланно-бодрым голосом сообщила Филиппу, что готова. Он одарил её таким взглядом, что перевернулось сердце и свело скулы от прочитанной в его глазах боли и безнадёжной мольбы.
- Не смотри на меня так, милый, ты делаешь мне ещё больнее. Поехали, - умоляюще сказала Леонора.
- Как пожелаешь, - безжизненным голосом отозвался Филипп. Потом резко встал и пошёл к выходу, прихватив по пути чемоданы. В лифте он даже не смотрел на неё. В холле она вежливо попрощалась со стареньким консьержем. Тот недоумённо взглянул на чемоданы, однако ничего не спросил, чему Леонора была несказанно рада. До её дома доехали молча, и только когда они поднялись в квартиру, Филипп чмокнул её в щёку и сухо сказал:
- Я заеду за тобой часа в четыре и отвезу в аэропорт. Если я понадоблюсь тебе раньше – звони.
Потом развернулся и ушёл. Девочек дома ещё не было, и Леонора занялась укладыванием остальных вещей. Уложив третий чемодан, состоявший в основном из её старого гардероба, она облегчённо вздохнула и вышла на балкон. Закурив, Леонора задумчиво смотрела на парк Монсо. На неизменные обнимающиеся парочки на зелёной траве, неторопливых мамаш с колясками на песчаных дорожках, и думала, что завтра здесь будет всё точно так же, никто и не заметит, что её в этом городе больше нет. От грустных мыслей отвлёк звонок мобильника. Это был Пьер. Он извинился, что не может заехать лично, но ждёт её в офисе, и если она не против – посылает за ней Жюльена. Леонора решила, что так даже лучше, и через пятнадцать минут уже выходила из дома. Шофёр уже ждал и галантно открыл ей дверь.
- Бонжур, мадмуазель Леонора.
- Бонжур, Жюльен. Камэ сова?
- Да у меня-то всё хорошо. Но слышал, что Вы нас покидаете.
Она не ответила и села в машину. По дороге в офис, Жюльен так сочувственно поглядывал на неё, что Леонора не выдержала:
- Жюльен, нечего меня жалеть. У меня всё будет хорошо.
- Я в этом и не сомневаюсь, мадмуазель. Я лишь хотел сказать, что был очень рад знакомству с Вами, и мне очень жаль, что Вы так скоропостижно уезжаете. Надеюсь, ещё вернётесь? Поверьте старому доброму Жюльену – у Вас здесь большие перспективы.
- Спасибо, месье. Я тоже была очень рада повстречать Вас. Вы очень добрый человек.
- Не за что, мадмуазель. Всегда к Вашим услугам. Парижу будет не хватать Вас.
«А мне – его», - подумала Леонора. В офисе Пьера всё произошло быстро и суматошно. Она, почти не глядя, подписывала подсовываемые ей бумаги – Пьер торопился на показ. Его длинное худое лицо, казалось, вытянулось ещё больше от огорчения. Он искренне переживал, что зажжённая им звезда так быстро погасла, так и не успев принести ему ожидаемой прибыли. А может, просто как человек сочувствовал, кто его знает, этого воротилу модельного бизнеса…
- Что ж, ма шери, - вздохнул Пьер, когда с бумагами было покончено, - Работать с тобой было одно удовольствие. Всё, что могу сказать – удачи тебе, и знай, что ты всегда можешь вернуться. Главное – чтобы не поздно. Ведь век модели недолог, не мне тебе об этом говорить.
- Имеете в виду, месье, что мы – бабочки-однодневки? – усмехнулась Леонора. – Вы правы, наверное, но с чего-то ведь нужно начинать? Кстати, у меня к Вам, в свою очередь, деловое предложение. Сразу по приезду в Москву я займусь документами для открытия своего модельного агентства. И уверена, что мы могли бы сотрудничать.
- Браво, мадмуазель! Я в Вас не ошибался. С удовольствием рассмотрю предложения по совместной деятельности, как со мной связаться – Вы знаете. Кстати, если нужен транспорт – Жюльен отвезёт Вас в аэропорт.
- Нет, спасибо. В аэропорт меня отвезёт Филипп.
Пьер тяжело вздохнул и сочувственно взглянул на неё. Такое выражение на его лице Леонора видела впервые.
- Мне очень жаль, ма шери. Вы прекрасная пара, но, к сожалению, есть вещи, которые сильнее нас. Их слишком много, а мы, как марионетки, подчиняемся нитям, за которые дёргает незримый кукловод.
- Никогда не думала, что Вы такой философ, Пьер, - улыбнулась Леонора.
- Оревуар, мадмуазель. С удовольствием пофилософствовал бы ещё, но – дела, шери, дела…
- Оревуар, месье Пьер. Мерси боку.
В холле на выходе из офиса Леонора встретила «великолепную четвёрку». Девчонки, как ей показалось, были искренне рады её видеть. Ещё бы – до них наверняка уже дошли слухи, что неожиданная выскочка-соперница самоустраняется по доброй воле, так что козни строить необязательно.
- Ленка, приветик! – Натали обняла её длинными, мосластыми руками, целуя поочерёдно воздух в паре сантиметров от каждой щеки. – Мы слышали, ты контракт с Пьером разрываешь? Что-то случилось?
- Случилось, - весело ответила Леонора, - мне в Москве сделали предложение, от которого я не смогла отказаться. Открываю своё агентство.
- А как же граф?
- Ну, ради такого можно и от графа отказаться, разве нет? – лукаво подмигнула Леонора.
Натали оторопело захлопала накладными ресницами и пожала плечами, не зная, что сказать. До неё явно не доходило. Ну и ладно, оно и к лучшему…
- Так ты что, не вернёшься? – разочарованно спросила Нелли, единственная из всех четверых, кто, похоже, искренне жалел о её скором отъезде. Не закалилась ещё, не зачерствела…
- Кто знает, Нелечка! Всё может быть. Но вообще-то – чем вам Москва не столица мировой моды, а? Над этим просто ещё никто не думал, привыкли все: Париж-Милан-Лондон. Вот я и подумаю! Так что может, вы ещё на моём «языке» погуляете.
Девчонки оживлённо защебетали, наперебой желая ей удачи. Обменявшись с ними телефонами и ритуально расцеловавшись с каждой, Леонора поторопилась домой. Времени было в обрез, пришлось подгонять медлительного аккуратного Жюльена, и иногда даже подбивать его на мелкие нарушения. Он послушно выполнял все её указания, только вздыхал неодобрительно, укоризненно поглядывая на неё глазами-маслинами. У дома они тепло попрощались, и Леонора поднялась в квартиру. Её подруги – по иронии судьбы, их тоже было четверо – сидели в гостиной. Все такие разные, но с одинаковым растерянно-грустным выражением на лицах они смотрели на чемоданы, оставленные там Леонорой в полной готовности.
- Всем привет! – её голос прозвучал излишне жизнерадостно, никто не поверил.
- Имеется в виду – всем пока? – мрачно усмехнулась Настя.
- Лен, может передумаешь? – хором сказали близнецы.
Аида просто молча смотрела на Леонору, покачивая головой, как китайский болванчик. Весь её вид говорил: «А ведь я тебя предупреждала…»
- Девчонки, мне правда жаль, что я уезжаю в такой спешке, не обижайтесь. Так вышло. Хотелось бы, конечно, посидеть напоследок, но Филипп заедет за мной через десять минут, вы же знаете, он жутко пунктуальный. И вообще, к чему эти скорбные лица? Мы ещё обязательно встретимся! Близняшкам вон надо Москву показать, а Москве – близняшек… гм… ну, это я уже о бизнесе.
- О каком это? – поинтересовалась Настя.
- Агентство своё открывать буду, Филипп позаботился. Вы все – добро пожаловать работать у меня. Мне для раскрутки хорошие модели очень даже нужны. Когда отработаете с Пьером – свяжитесь со мной, всё обсудим. Сейчас не могу – времени нет.
- Да уж, Ленчик, прокатилась ты в Париж по контракту. Вот бы мне так! – прямолинейная Настя была в своём репертуаре. – С чем ты приехала-то? И посмотри, с чем уезжаешь! О чём жалеть? Да и потом, ты же всегда можешь передумать и вернуться.
Леонора открыла было рот, чтобы ответить, но ей помешала трель дверного звонка. Филипп поднялся помочь ей с чемоданами. Он очень холодно держался со всеми, напустив на себя почему-то свой «графский вид», который она не любила и боялась. Наскоро расцеловавшись с подругами, она пошла к выходу, не оглядываясь, чтобы не расплакаться.
- Счастливо тебе, Ленчик! – раздалось вслед от Нади с Верой, хором.
Не оборачиваясь, Леонора помахала им рукой. В лифте Филипп так странно смотрел на неё, что пришлось первой нарушить неловкое молчание:
- Как здоровье тёти Мадлен? Есть какие-нибудь новости?
- Состояние стабильно тяжёлое. Врачи всегда это говорят в таких случаях. Она в сознании, но постоянно повторяет, что только свадебные колокола помогут ей выжить. Я не могу и не хочу стать причиной её смерти, пойми меня, шери! Ведь она заменила мне мать, и я не могу так разочаровать её. Это будет предательством чести аристократа.
Леонора кивнула и ничего не ответила. Да и что тут можно было сказать… Она ведь не обладала «честью аристократа», и имела довольно смутное представление об этом явлении. Очевидно, для Филиппа это было важнее, чем Настоящая Любовь, о которой он говорил после того фильма, «Рассвет». Тогда он с жаром утверждал, что она непобедима, а теперь холодным, чужим голосом говорит о какой-то чести… К её удивлению, у подъезда их ожидал чёрный «Роллс-Ройс» с шофёром вместо красной «Мазератти» Филиппа. Тот самый, в котором он подвозил её до дома в первый вечер их знакомства. Тогда Леонора была под впечатлением от этой машины, но сегодня длинный чёрный корпус напомнил ей катафалк… В машине Филипп первым делом поднял перегородку и прильнул к Леоноре такими горячими, нетерпеливыми губами, целуя глаза, щёки, шею… В его поцелуях было столько страсти, столько любви и нежности, ей даже не верилось, что всего каких-то пять минут назад он был воплощением чопорности. Страстным шёпотом Филипп умолял её остаться, не уезжать… или дать ему слово, прямо сейчас, что она вернётся, потому что он не сможет жить без неё… Леонора вдруг осознала, что он шепчет по-французски, а она понимает каждое слово! Отвечая на его поцелуи, она боролась с подступающим к горлу комком, не в силах больше сдерживать слёз. Горячим потоком они хлынули под пальцы Филиппа, нежно ласкающие её лицо, и он стал осушать их губами. Она шептала ему по-русски, что не забудет его никогда, что он самый замечательный мужчина на свете, и ей очень жаль, что они не могут быть вместе…
В аэропорт они приехали неожиданно быстро. Хотя, может быть, Леоноре просто хотелось, чтобы они вообще никогда не приехали в это место, где она сядет в самолёт, который увезёт её далеко-далеко от Парижа, от Филиппа, от любви… Им даже не пришлось стоять в очереди при сдаче багажа – Леонора летела бизнес-классом. А ей так хотелось, чтобы очередь была, подарив ещё хоть несколько минут с Филиппом. Она двигалась как во сне, а улыбчивая девушка за стойкой регистрации казалась такой нереальной, словно была всего лишь персонажем из её сна. Нет – кошмара! Тряхнув головой, Леонора попыталась прийти в себя. Ей даже удалось выдавить из себя жалкое подобие улыбки в ответ на жаркие заверения Филиппа о том, что он будет звонить и ждать её. Глядя в любимые карие глаза, в сердце опять начала расти чёрная клякса – она знала, что никогда больше в них не взглянет. Леонора погладила его по щеке и тихо сказала:
- Прощай, любовь моя. Пусть жизнь будет к тебе милостива, и ты найдёшь своё счастье.
Потом развернулась и быстро пошла прочь, не чувствуя под собой пола. В голове шумело, и в бизнес-холл Леонора вошла на подгибающихся ногах. Рухнув в ближайшее кресло, она закрыла глаза и откинула голову на спинку. Очнулась от осторожного прикосновения к плечу. Молодой человек с бейджиком на груди спрашивал, всё ли в порядке и не желает ли она чего-нибудь выпить.
- Да, желаю! – встрепенулась Леонора. – Джин-тоник, пожалуйста, двойной по крепости.
- Летать боитесь? – понимающе улыбнулся официант.
- Ужасно.
- Не бойтесь. Количество жертв авиакатастроф гораздо меньше, чем авто. Это не я – статистика так говорит. Не волнуйтесь, я сейчас быстренько всё организую. Расслабитесь – и станет легче.
Леонора благодарно кивнула ему и горько усмехнулась. «Станет легче», сказал тоже. Это ж сколько надо выпить, чтобы стало хоть чуточку легче?! Да она скорее вырубится! Посадку объявили, когда Леонора допила коктейль, и начала уже подумывать, чтобы заказать второй. Что она и сделала, как только нашла своё место в самолёте и уселась в кресло. Сидящий через проход пожилой импозантный дядечка сочувственно посмотрел на неё и спросил:
- Что, летать боитесь?
«Да что они все, сговорились что ли задавать идиотские вопросы?!» - подумала Леонора. Подарив соседу мученическую улыбку и кивнув, она тут же отвернулась к окну, поддерживать беседу совсем не хотелось. Когда самолёт взлетел, Леоноре показалось, что оторвалась и осталась там, внизу, половинка её сердца. Прижав пылающий лоб к холодному стеклу, она закрыла глаза, и перед ней тотчас возник образ Филиппа. Прислонившись к машине, он с ласково-насмешливой улыбкой смотрел на неё, чуть склонив набок голову, поигрывая белой розой в руках. Всхлипнув, Леонора лихорадочно схватила сумку и поспешно вытащила блокнот и ручку. Она писала на откидном столике, роняя слёзы на бумагу, не обращая внимания на обеспокоенные взгляды соседа. Строчки возникали словно сами собой, складываясь в рифму. Дописав стихотворение, она уронила голову на столик и горько, безутешно заплакала. Потом, успокоившись, подняла голову и встретила неодобрительный взгляд пассажира напротив. Он, наверное, думал, что боязнь полёта - дело житейское, но зачем же такую трагедию из этого устраивать… Да пусть думает, что хочет! Не объяснять же ему, что она боится совсем другого. Жизни без Филиппа, тоскливых одиноких ночей без него, и вообще всех перемен в её жизни… Опустив глаза на блокнот, Леонора прочитала:
Тихим утром, в саду зелёном, роза белая распустилась.
Перестав быть невзрачным бутоном, в королеву цветов превратилась.
И стояла, собой любуясь, как невеста была прекрасна.
С первым солнца лучом целуясь, признаваясь в любви ему страстно.
Лепестки ей он гладил нежно, восхищаясь её красотою,
Подвенечный наряд белоснежный трогал трепетною рукою...
Но безжалостно и бессердечно сорвана была кем-то роза.
От нежданной разлуки вечной в ней искрились росинки-слёзы.
Для родившейся на просторе стала клеткой хрустальная ваза,
И она от печали и горя красоту потеряла сразу...
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 1 Янв 2016
- Сообщения
- 191,406
- Репутация
- 2,535
- Уровень
- 2
- Награды
- 20
- Местоположение
- Москва
- Пол
- Мужской
@Аришка, мне нравится смайл: пишешь и сама расстраиваешься, как ведут себя персонажи. Они еще не вышли у тебя из-под контроля? А то пойдут дальше по своему сюжету, а тебе останется лишь удивляться.
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 3 Июл 2017
- Сообщения
- 5,420
- Репутация
- 0
- Награды
- 3
- Местоположение
- Кипр, Никосия
- Пол
- Женский
Как захочу, так и будет. Я же аффтар!
Только сама не знаю, вернуть их обратно друг другу, или только героиню сделать счастливой, уже в Москве, а графа наказать? :connie_twiddle:
- Местное время
- 15:28
- Регистрация
- 1 Янв 2016
- Сообщения
- 191,406
- Репутация
- 2,535
- Уровень
- 2
- Награды
- 20
- Местоположение
- Москва
- Пол
- Мужской
Однозначно.
Создайте учетную запись или войдите в систему, чтобы комментировать
Вы должны быть участником, чтобы оставить комментарий
Создать аккаунт
Создайте учетную запись в нашем сообществе. Это просто!
Авторизоваться
У вас уже есть учетная запись? Войдите в систему здесь.