Вечера у Селены - нетленны

[Селена]

@Nicole, я никуда не тороплюсь. Может, мне именно ваши отзывы помогут поставить в нём точку? Никак не определюсь - счастливым сделать конец романа или как было на самом деле описать...

Надо сперва почитать твою концовку.

Надо её написать сначала. Я уже три в урну выкинула... Жизненная не подходит, к такой завязке. Да ещё с таким продолжением:

Посмотреть ещё

Глава 5

Её разбудила трель мобильника. Леонора посмотрела на часы – 10.30, и тоскливо уставилась в потолок. Скорее всего, это Пьер, который сейчас устроит ей разнос по полной программе, и скажет, что контракт расторгнут. Ну как такая волшебная ночь могла превратиться в такое ужасное утро? А очень просто – принцесса снова стала Золушкой. Мобильный не умолкал. Собравшись с духом, она взяла трубку и бодрым голосом ответила:

- Хелло?

- Доброе утро, дорогая! – ворвался в ухо жизнерадостный голос Катуччи. – Ты ещё спишь?

- Теперь уже нет, - ответила Леонора. – А откуда у тебя мой номер?

Та хохотнула в трубку:

- Катучча в этом городе знает всё! Тем более телефонные номера людей, которые ей симпатичны. Ну, рассказывай мне скорее, как тебе Филипп?

- В каком смысле?
- В смысле как любовник, дурочка! Какой он, страстный или нежный?
- Никакой.
- В смысле - «никакой»? Что, совсем никудышный? Странно, я про него другое слышала…
- Всмысле, что ничего не было, Катучча.
- Не лги мне, девочка. Катучча всё знает, у неё везде ушки и везде глазки. Думаешь, я не знаю, что вчера ты уехала на его машине?
- Ну и что. Он просто подвёз меня до дома. Ну, поцеловались пару раз, и что?
- И он даже не предложил тебе заехать к нему на чашечку кофе?
- Предлагал. И не только кофе.
- Ну, а ты?
- А я отказалась. Сказала, что устала и хочу спать.

Сначала в трубке возникла гробовая тишина, разорванная через несколько секунд хохотом Катуччи:

- Ну и дела! Весь Париж со смеху помрёт. Я уж думала, этого никогда не произойдёт. Ну надо же, простая русская девочка наконец щёлкнула нашего Филиппа по его задранному аристократическому носу. Молодец, дорогая, я в тебе не ошиблась. Ну, и как он отреагировал?

- Он обещал показать мне Париж. Настоящий Париж, понимаешь?

- Кто, Филипп?! – ошеломлённо спросила трубка, - ну и дела-а…

- Катучча, милая… - Леонора вдруг раcплакалась. - Я… - она не могла остановиться и рыдала всё громче.

- Э, э! А ну-ка прекрати истерику, терпеть не могу женских слёз. В чём дело? Ты что, так не хочешь посмотреть Париж с Филиппом? Ты там, часом, не рехнулась?

Леонора взяла себя в руки, перестала плакать и всхлипнула в трубку:
- Мы вчера как-то забыли обменяться телефонами, и теперь я его никогда не увижу, никогда, понимаешь?! – и опять залилась слезами.

- Так, знаешь что, дорогая, я с плаксивыми девочками не разговариваю. Оревуар! – резко сказала Катучча и отсоединилась.

Леонора ещё немного поплакала, потом успокоилась и лежала, глядя в потолок, размышляя, что же теперь делать. Конечно, сначала надо позвонить Пьеру, покаяться, сдаться ему на милость, объяснить всё, и может, он её простит. Ну, а если нет – придётся звонить маме в Москву и просить, чтобы выслала денег на обратный билет. Или, может, пойти в ломбард и продать что-нибудь из украшений? В любом случае, сначала надо позвонить Пьеру, может ещё пронесёт… В конце концов, не она же попросила этот выходной, он сам его дал, пусть и под давлением Филиппа. Её невесёлые мысли были прерваны ещё одной трелью мобильного. «Ну вот, он и сам звонит. Сейчас начнётся…» - подумала она, и решительно взяла трубку.

- Хелло? – голос её прозвучал обречённо.

- Доброе утро, шери! – раздался низкий баритон, который Леонора узнала бы из тысячи, и заставивший её резко сесть в постели с колотящимся сердцем.

- Филипп! – воскликнула она.

- Он самый. Как ты себя чувствуешь, что делаешь?

- Лежу в постели.

- Одна? – игриво спросил он.

- Нет, конечно, не одна.

- Что?! – в его голосе зазвенел металл. – С кем ты?

- Ну, кроме меня, тут есть ещё подушка, одеяло, простыня… - начала перечислять она.

- Леонора, что за глупые шуточки? – облегчённо вздохнул он.

- Филипп, что за глупые вопросики? – передразнила она его. От плохого настроения не осталось и следа.

- А откуда у тебя мой телефон? Тебе Катучча позвонила?
- Нет, я сам ей позвонил. Вчера ты так вскружила мне голову, что я забыл взять твой номер телефона. Шери, я думал о тебе всю ночь, и долго не мог заснуть, а когда проснулся – сразу позвонил Катучче.
- Какую же всю ночь, когда мы расстались в пятом часу утра? – кокетливо спросила она.
- Не имеет значения. Так ты всё ещё хочешь, чтобы я показал тебе Париж?
- Очень хочу! Только…
- Только что? – обеспокоенно спросил он.
- Только я хочу знать, что надеть. Если ты собираешься повести меня в какое-нибудь пафосное место, то…
- Никаких пафосных мест! – перебил её Филипп. – По пафосным местам тебя пусть Катучча водит, и то только со мной. Так что одевайся, как хочешь. Можно, я заеду за тобой через час? Тебе хватит этого времени?
- Да, через час я буду готова.
- Только учти, что как титулованная особа, я очень пунктуален. Ровно через час жду тебя внизу. Целую, шери!
- И я тебя! – счастливо выдохнула Леонора.

Потом резво вскочила на ноги и помчалась в душ. Конечно, предпочла бы принять ванну, но на это не было времени. Стоя под душем, она распевала во всё горло первое, что пришло в голову:

- Оди-ин раз в го-од са-ады цвету-у-ут…

Наскоро замотавшись полотенцем, выскочила из душа и наткнулась на заспанную Аиду, потиравшую глаза:

- Что случилось? Ты своим завыванием весь дом разбудила.

Леонора схватила её в объятия и закружила по комнате в танце.

- Да оставь ты меня, сумасшедшая! Ты объяснишь, в конце концов, в чём дело?
- Он позвонил, Аидка! Он нашёл меня, сам нашёл, мы ведь даже телефонами не обменялись! Через час он за мной заедет, и я увижу настоящий Париж!

Из комнат стали высовываться головы, желая узнать, что за шум, а драки нет.

- Аида вам всё объяснит, а я побежала одеваться, - и скрылась в своей комнате.

Распахнув дверцы шкафа, Леонора стала лихорадочно рыться в вещах. Выбрала синие вельветовые брючки и белую футболку с длинными рукавами. Правда, на ней была пошловатая надпись «LOVE», но она решила, что это в тему. Потом, усмехнувшись, нашла шёлковый шарфик сине-бело-красного цвета, и повязала его на шею. Вдруг он патриот своей страны, а если нет – это, в конце концов, цвета и российского флага. На ноги – белые кожаные мокасины. Волосы, ещё сохранившие вчерашнюю кудрявость, она собрала в хвост и стянула резинкой на затылке. Решила обойтись без косметики, только блеск для губ. Потом, подумав, что они наверняка будут целоваться (от этой мысли по телу прокатилась горячая волна), решила обойтись и без него. Мало кому нравится слизывать вазелин с губ любимой. Оглядев себя в зеркало, осталась довольна увиденным, и пулей вылетела из комнаты. Девчонки сидели в гостиной, попивая кофе. До назначенного времени оставалось ещё пятнадцать минут, и она тоже решила выпить чашечку.

- Это ты на свидание с графом в таком виде собралась идти? – подняла брови Настя.
- Он мне сам сказал – никакого пафоса.
- Хоть бы накрасилась, что ли…

- Да зачем ей? – усмехнулась Аида, - мордашка загорелая, глазищи горят, как у кошки, да и вообще она красавица. Мне вот ресницы всегда красить приходится, а у неё свои, чёрные и длиннющие.

- Ах! – вскрикнула Леонора и метнулась обратно в комнату. Духи! Она выбрала «Very Irresistable» от Живанши, тонкие, чуть горьковатые, и совсем не напрягающие. Сунув в карман мобильник, она вернулась в гостиную, допила кофе и нервно сказала:

- Ну, мне пора. А вы дома не сидите, идите погуляйте, деньги-то мы так и не потратили. На шопинг, конечно, не хватит, но в кафешке посидеть вполне можно.

Она послала всем воздушный поцелуй и умчалась. Спускаясь в лифте, Леонора нетерпеливо подгоняла эту медленную старую железную черепаху. Выскочила из дверей и остановилась, как вкопанная, увидев его. Филипп стоял, прислонившись к ярко-красной «Ламборджини» с открытым верхом, и, чуть склонив набок голову, с улыбкой смотрел на неё. На нём были тёмно-коричневые брюки (тоже вельветовые, надо же!) и пуловер цвета кофе с молоком, в V-образном вырезе которого виднелись курчавые волоски. В руках он держал одинокую белую розу с полураскрытым бутоном. Леонора едва сдержалась, чтобы не побежать ему навстречу, вместо этого пошла ровным, медленным шагом, глядя ему прямо в глаза. Но оказавшись близко, не выдержала и бросилась ему на шею. Если бы он не опирался на машину, она, наверное, сбила бы
его с ног. Прижавшись к нему всем телом,
вдыхая тот же дурманящий голову запах, она прошептала:

- Филипп…

- Бонжур, шери! Что с тобой? – нежно спросил он, обнимая её.

- Филипп, я думала, что никогда тебя больше не увижу…

- Это ещё почему? – удивлённо спросил он.

- Ну, у тебя же не было моего номера, а у меня – твоего.

Он слегка отстранился, нежно взял её лицо в ладони, и, глядя серьёзными глазами, сказал:

- Шери, я нашёл бы тебя даже на краю света. Ты – моё наваждение. Да и в конце концов, я же знаю, где ты живёшь!

А потом поцеловал так, что ей захотелось стать свечкой, расплавиться и стечь вниз, расплывшись лужицей у его ног. Они стояли и самозабвенно целовались, не закрывая глаз, долго-долго, и никто не обращал на них внимания. В Париже это было в порядке вещей.

- Шери, мы сломаем цветок, - прошептал Филипп, оторвав от неё губы, отчего Леонора почувствовала какую-то пустоту внутри, - а он также прекрасен, как и ты.

Она взяла розу и с наслаждением вдохнула её нежный аромат.

- Спасибо. Это что, намёк? – игриво спросила она.

- Не понял? – изумлённо поднял брови он.

Леонора засмеялась:

- Ну, я же теперь новое лицо косметической фирмы «Флёр де Лис». Разве по-французски это не значит «Белый цветок»?

- Вообще-то да. Чем ты хочешь заняться?

Внезапно в животе у неё выразительно заурчало. Филипп засмеялся:

- Вот тебе и ответ. Хочешь пообедать?

- Нет, хочу посидеть рядом с тобой в каком-нибудь кафе, как это делают парижане, и выпить кофе с тёплым, хрустящим круассаном.

- Сегодня я твой раб, и каждое таоё желание для меня – закон! – торжественно произнёс он, открывая дверь машины, - прошу, моя принцесса!

Она уселась, осторожно положив розу на заднее сидение, пока он садился за руль.

- Красивая машина, - сказала Леонора, просто чтобы зпвязать разговор.

- Обычная, - пожал плечами Филипп, - у меня в гараже ещё парочка похожих есть.

По сравнению с аккуратным Жюльеном, он водил машину как сумасшедший, и она порадовалась, что собрала волосы в хвост, иначе к месту назначения прибыла бы с мочалкой на голове. Он мчался по узким улочкам, словно по хайвею, нетерпеливо сигналя тем, кто преграждал ему путь.

- Филипп, а можно помедленнее? – попросила она. – А то я не успеваю ничего рассмотреть.

Он немедленно сбавил скорость. Впрочем, как оказалось, они уже прибыли. Это было маленькое уютное кафе, каких много в Париже, со стеклянными столиками и плетёными креслами на улице.

- Здесь самые вкусные круассаны, - сказал он, открывая ей дверь.

Она вышла, не забыв прихватить с собой розу. Они уселись, и к ним тут же подбежал гарсон. Леонора попросила принести вазу с водой для розы, круассан без начинки и капуччино, Филипп – тоже круассан и двойной эспрессо. Он взял её за руку и целовал – в ладошку, в запястье, и каждый пальчик по отдельности, а она млела от неги, и не понимала, как могла чувствовать себя такой несчастной всего лишь пару часов назад. Принесли кофе и круассаны. Она вгрызлась в свой, зажмурив глаза от удовольствия, потому что тот оказался именно таким, как хотелось. Филипп наблюдал за ней с улыбкой. Склонив голову чуть набок, он сказал:

- Ты похожа на кошку.

Она кивнула, прожевала круассан и сказала:

- Ты не первый мне это говоришь. Это из-за глаз, да?

- Не только. Ты двигаешься, и ведёшь себя, как кошка, и такая же… м-м-м… пушистая. Я обожаю пушистых кошек!

Леонора рассказала ему о первом дне съёмок, о противном латексе, и о том, как Этьен заставлял её лезть на дерево. Сначала Филипп посмеялся, а потом, вдруг посерьёзнев, спросил:

- Моя девочка боится высоты? Почему?

- Понимаешь, в детстве я упала с дерева. Сломала руку, и очень сильно ушиблась.

- А зачем ты вообще полезла на это дерево?

- Спасать котёнка. Он сидел наверху и так жалобно мяукал, не мог сам спуститься, мне было его очень жалко, вот я и полезла. До котёнка я добралась, а потом мы вместе упали - ветка сломалась. Сначала я, а на меня – котёнок. Он тут же удрал, а я осталась лежать на земле, плача от боли. Рука заживала очень долго, был двойной перелом.

Он с жалостью посмотрел на неё, потом нежно приподнял опущенный подбородок и стал целовать в губы, бережно и осторожно. Она обняла его обеими руками за шею, и поцелуй стал страстным и жадным. Вдруг, откуда ни возьмись, появился какой-то парень с фотоаппаратом, нацелился на них и стал быстро щёлкать, забегая то с одной, то с другой стороны. Филипп чертыхнулся, торопливо вытащил из кармана купюру, швырнул её, не глядя, на столик, схватил Леонору за руку и бросил сквозь зубы:

- Бежим отсюда, быстро!

Буквально выдернув из кресла, он потащил её за собой, на бегу открыл дверь c пассажирской стороны, втолкнул на сиденье и захлопнул дверь. За руль Филипп просто запрыгнул, не открывая своей двери, и тут же рванул с места так, что колёса обиженно взвизгнули. Потрясённая Леонора некоторое время сидела молча, потом спросила:

- Филипп, что это было?

- Чёртовы папарацци! – злобно процедил он.

Она всхлипнула, и Филипп встревоженно взглянул на неё:

- Шери, я сделал тебе больно? Прости!

Леонора покачала головой:

- Роза… Она осталась там, на столе!

Он облегчённо рассмеялся:

- Девочка моя, я подарю тебе ещё миллион таких роз!

Она опять покачала головой:

- Нет, та была особенная. Это первая роза, которую ты мне подарил, другой такой уже не будет. Я хотела засушить её, на память!

Филипп ласково взглянул на неё, взял за руку и нежно поцеловал, сказав:

- Ты удивительно романтичная натура. Хочешь, вернёмся и заберём её?
- Нет. Вдруг этот мерзкий папарацци ещё там.

Некоторое время они ехали молча, он так и не выпустил её руки.

- Филипп, я хочу увидеть Бастилию!

Он удивлённо взглянул на неё:

- Бастилию? Почему?

- Потому что обожаю романы Дюма, а «Трёх мушкетёров» в детстве прочитала, наверное, раз десять. Это далеко отсюда?
- Да нет, мы едем как раз в правильном направлении. Заодно я по пути покажу тебе Версальский дворец.
- Спасибо! Ты такой милый!

С его скоростью вождения, через десять минут они уже ехали по набережной Сены. На противоположной стороне реки он указал на старинное серое здание, большое и мрачное.

- Вот и Версальский Дворец.
- Фи, какой невзрачный. Я его совсем другим себе представляла.

Вскоре они доехали и до Бастилии. Эта старая развалина её тоже не особо впечатлила. Филипп веселился вовсю над её разочарованием, потом неожиданно спросил:

- Леонора, сколько тебе лет?
- Двадцать семь, - честно ответила она, - а что?
- Ничего. Ты не выглядишь на свои двадцать семь. Вчера мне показалось – тебе лет двадцать пять, а сегодня тебе больше двадцати не дашь.
- Вчера я была в боевой раскраске, она всегда делает меня старше, а сегодня я без косметики.

Он недоверчиво посмотрел на неё.

- Да-да. Не веришь – останови машину, я умоюсь водой из Сены, и останусь такой же. Это генетика, по женской линии. Моей бабушке, когда ей было шестьдесят, никто больше сорока пяти не давал. А потом она заболела, за какие-то пару месяцев сильно постарела, и через полгода умерла.

Почувствовав, что она загрустила, Филипп сказал:

- Ты обладаешь удивительной способностью становиться то взрослой женщиной, то ребёнком. Тебя хочется то сжимать в объятиях и страстно целовать, то посадить на коленки и убаюкивать, оберегать и защищать. У меня было много женщин, но я никогда не встречал такой, как ты.

- Да? И сколько же у тебя было женщин? Или ты их и не считал? – ревниво спросила она.

Он засмеялся, и ответил вопросом на вопрос:

- Ну, что ещё Вы хотели бы увидеть, моя госпожа?

- Лувр! – оживилась Леонора. – Я хотела бы увидеть Мону Лизу великого Да Винчи. Можно?

- Музей очень большой, дня не хватит, и даже двух, чтобы обойти все залы, а у меня для тебя есть кое-какая программа. Но Мону Лизу я тебе покажу, поехали!

«Интересно, какая-такая программа у него для меня?» - обеспокоенно подумала она.

Лувр действительно оказался огромным, а вход туда был через стеклянную башенку, где им пришлось постоять в длинной очереди за билетами. Но для Леоноры время пролетело незаметно, потому что Филипп всё время обнимал её за плечи и шептал на ухо всякие милые глупости, вроде:

- Шери, у тебя мочки ушей похожи на маленькие карамельки, их так и хочется облизать…

Она то хихикала, то краснела, и ей было очень весело. Филипп оказался очень изобретателен, и никогда не повторялся. Потом они куда-то шли, поднимались и спускались на эскалаторе, он вёл её за руку, точно зная, куда идти. Леонора вертела головой в разные стороны, пытаясь хоть что-то рассмотреть, и думала: «Да, без него бы я тут точно заблудилась!» Наконец, они пришли.

- Вот твоя Мона Лиза Джоконда, любуйся!

Леонора застыла перед картиной, оказавшейся неожиданно большой. Она была прикрыта стеклом, под которым, как объяснил Филипп, поддерживается определённая температура и влажность. Леонора то подходила поближе, так, что видны были все, даже самые мелкие, трещинки, то отходила подальше, и тогда трещинки будто исчезали. Потом она просто встала метрах в пяти от картины, заложив руки за спину, покачиваясь с пяток на носки, и стала разглядывать каждый сантиметр нетленного полотна. Она любовалась картиной, а Филипп любовался ею, Леонора видела это краем глаза. Так она простояла минут десять, пока он не подошёл сзади и обнял её, от чего она вздрогнула.

- Поехали, шери. Обещаю, мы сюда ещё вернёмся. У нас есть кое-какие дела.

Бросив последний взгляд на картину, Леоноре показалось, что у Моны Лизы приподнялись уголки губ, словно она улыбнулась ей на прощанье. Между ними явно установилась какая-то незримая связь. С неохотой она пошла за Филиппом, тянувшим за руку, но перед глазами всё равно стояла эта улыбка, которая (в этом она была абсолютно уверена) предназначалась только ей. Она молчала всю дорогу, молчала, даже когда они уселись в машину. Филипп с тревогой поглядывал на неё:

- Ты в порядке, шери? Похоже, ты у меня очень впечатлительная девочка.

Леонора лишь молча кивнула. Он пожал плечами и сосредоточился на дороге. Тут она внезапно встрепенулась, стряхнув оцепенение:

- Эй, куда это ты меня везёшь?
- На авеню Монтень.
- А там что?
- Как что? Шопинг, конечно! Это именно то, что тебе сейчас нужно, поверь мне.

О-о, описание ТОГО шопинга стоит почитать! Такой шопинг это... как коронация бедной принцессы, которой раньше экономить приходилось на нарядах!

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...

 

[Talamasca]

@Аришка, три концовки в урну?
Слууушай! А знаешь литературный прием с разными эпилогами? Когда у рассказа несколько вариантов окончания?

 

[Zole]

Надо её написать сначала. Я уже три в урну выкинула... Жизненная не подходит, к такой завязке. Да ещё с таким продолжением:

Ловлю каждое продолжение. :love_cat:

 

[Nicole]

@Аришка, такой потрясающий слог! Читается легко! Ну словно смотришь красивый романтический фильм! Пока все очень романтично. Но меня смутило то, как Филипп убегал от папарацци. Он не женат? Почему ты пророчишь концовку без ХЭ? Хотя я тоже писала без ХЭ.
Не всегда Золушки становятся Принцессами в жизни. Но народ любит читать хорошие концовки.
Мне интересен не только сюжет, а слог. Зачитываюсь такими произведениями, как твои.
Вдохновения тебе, Автор!!!:buket5:

 

[Селена]

А знаешь литературный прием с разными эпилогами? Когда у рассказа несколько вариантов окончания?

Слышала, но не уважаю. Зачем заставлять читателя додумывать сюжет, созданный тобой? Моветон для писателя, я считаю, поэтому мечусь... :connie_twiddle:

Пока все очень романтично. Но меня смутило то, как Филипп убегал от папарацци. Он не женат? Почему ты пророчишь концовку без ХЭ?

Ты потом поймёшь. Нет, он не женат, дело в другом совсем. Но именно это станет началом конца отношений ГГ. Не торопись читать, мы и к трети романа не подобрались ещё...

Но сейчас советую забыть обо всём! Самую сладкую часть романа до сих пор с замиранием сердца перечитываю, которая "для взрослых"... Но шоппинг тоже был... и вы бы оценили! :emocii-4:

Посмотреть ещё

Глава 6

Леоноре вдруг стало немного не по себе. Обычно она сама покупала себе одежду, не вовлекая в этот интимный процесс мужчин. С неё хватало стилистов, которые на работе вечно указывали, что и как ей нужно надеть, она лишь безропотно подчинялась. Зато в жизни любила выбирать для себя всё сама, и не представляла, как можно получить удовольствие от столь увлекательного занятия, если вещи тебе выбирает кто-то другой. Подумав, она сказала:

- А я думала, шопинг нужно делать на Елисейских Полях.

Филипп презрительно усмехнулся:

- Я никогда не буду одевать свою девочку в какой-нибудь там Zara или Mango. Только авеню Монтень!

Леонора так не думала. На самом деле, в упомянутых им магазинах можно найти очень даже неплохие, стильные вещички, но возражать Филиппу было бесполезно. Авеню Монтень оказалась широкой улицей, по обеим сторонам которой один за другим тянулись дорогие бутики с роскошно оформленными витринами. Шанель, Пьер Карден, Роберто Кавалли, Соня Рикель, Гуччи, Армани, Луи Вуиттон, Кензо… Можно перечислять и дальше, но было понятно - все дорогие бренды дислоцировались именно на этой улице. Вдруг она увидела бутик «Шопард», и воскликнула:

- Ой, а это не Себастьяна магазин?

- Ты знаешь Себастьяна? Откуда? – ревниво спросил Филипп.

- А он был в ресторане с Катуччей, когда мы с ней познакомились. Пьер тогда устраивал смотрины для «Флёр де Лис», и когда все разболтались, он там что-то рассказывал про новую коллекцию часов.

- Ты вообще носишь часы? – спросил он, бросив взгляд на её пустые запястья.

- Обычно ношу, просто батарейка села.

Филипп резко тормознул и стал сдавать машину назад, бормоча себе под нос:

- Ну, тогда отсюда и начнём…

- А может, не надо? – робко спросила Леонора.

- Молчать, когда с тобой разговаривает титулованная особа! – грозно-шутливым голосом прорычал Филипп.

Двери перед ними услужливо распахнул швейцар. Оказавшись внутри, Филипп властно потребовал Себастьяна. Тот довольно быстро появился, заметив сначала её:

- Мадмуазель Леонора! Какими судьбами… - и осёкся, увидев спутника за её спиной.

- Филипп, дорогой, какая встреча! Так давно тебя не видел!

- Привет, Себастьян. Леонора что-то говорила о твоей новой коллекции, хотелось бы взглянуть.

- Конечно, конечно, проходите! – он подвёл их к нужной витрине. Странное дело, но ценников нигде не было, а Леоноре очень хотелось бы знать, что сколько стоит, прежде чем разрешить Филиппу купить что-то для неё. Она прошептала ему на ухо: «А почему ценников нет?», - на что он прошептал обратно: « Никогда больше не задавай подобных вопросов, меня это оскорбляет. Твоё дело – смотреть и выбирать то, что тебе нравится».

Потом они с Себастьяном заговорили на французском, а Леонора стала разглядывать витрину. Впрочем, делала она это недолго – её взгляд почти сразу приковали часики на чёрном ремешке из крокодиловой кожи, украшенном довольно крупными камнями. Корпус из белого металла (то ли платина, то ли белое золото) был усыпан бриллиантовой крошкой, стрелки из того же металла, циферки выложены мелкими бриллиантами, под цифрой 12 - надпись Chopard, а внутри, под стеклом, игриво перекатывались семь камушков, её счастливое число. Она уставилась на них в восхищении, не замечая, что Филипп наблюдает за направлением её взгляда, не прекращая беседы с Себастьяном. Он подошёл сзади и шепнул:

- Нравятся?

Леонора вздрогнула от неожиданности и смущённо кивнула.

- Доставай! – дальше разговор вёлся уже по-английски.

- Прекрасный выбор, мадмуазель Леонора, прекрасный! – защебетал Себастьян. – Платиновый корпус (ой-ой!), эксклюзивный ремешок, бриллианты чистейшей воды (тут же захотелось сказать, что они ей разонравились), и самое главное…

Филипп перебил его, протянув лениво: - Хватит трещать, Себастьян, мы торопимся!
Тот быстренько вытащил часы из витрины и протянул Леоноре. Она нерешительно взглянула на Филиппа. Тот тяжело вздохнул, закатил глаза, взял часы сам и быстро одел их ей на руку. Она вытянула руку вперёд и в восторге стала наблюдать, как внутри перекатываются камушки.

- Не передумаешь? Тут есть модели и покруче, - сказал Филипп.

- Нет, тут же семь камней – моё счастливое число!

Филипп кивнул и небрежно кинул на витрину платиновую кредитку. Себастьян ловко подхватил её и удалился за кассу. Леонора поцеловала Филиппа в щёку и сказала:

- Спасибо. Но если ты будешь меня так баловать, я могу быстро испортиться!

- Я буду баловать тебя, сколько захочу. А Ваше дело, мадмуазель, не мешать мне в этом.

Себастьян вернулся с чеком, и сколько Леонора ни пыталась заглянуть Филиппу через плечо, пока тот ставил размашистую подпись, она так ничего и не разглядела, потому что он быстро сунул чек в карман и попрощался с Себастьяном. Тот проводил их до дверей, сам распахнул их, и пригласил заходить ещё. Выйдя на улицу, Филипп сказал:

- Ну что, начало положено. Давай продолжим? Машину оставим здесь. Кстати, когда ты улыбаешься, у тебя появляются такие очаровательные ямочки на щёчках, что их хочется целовать и целовать!

Леонора, оторвав взгляд от запястья, на котором красовалась обновка, одарила его такой ослепительной улыбкой, что он тут же остановился и проделал то, что хотелось, причём на ямочках не остановился. Она могла бы целоваться с ним вечно, но он деловито отстранился, взял её за руку и повёл в следующий магазин, оказавшийся бутиком Роберто Кавалли. Тоже швейцар и торопливо распахнутые перед ними двери. Леонора прохаживалась вдоль стоек с одеждой, а Филипп внимательно следил за её взглядом, и если он на чём-то останавливался дольше, чем на три секунды, тут же щёлкал пальцами продавщицам, которые торопливо стаскивали всё в примерочную. Такой шопинг у Леоноры был впервые в жизни. Правда, из всей груды одежды она выбрала лишь потрясающие «рваные» джинсы и шёлковый бирюзовый топ, со стразами на бретельках. Пока она переодевалась, Филипп сидел, развалившись вальяжно в кресле, со скучающим видом поглядывая в окно. Когда всё было сложено в пакет, он тем же жестом швырнул кредитку и подписал чек, не глядя. То же самое повторилось и в бутике Шанель, и у Сони Рикель, и у Валентино, и в Луи Вуиттон… Часа через два Леонора взмолилась:

- Филипп, я больше не могу, я устала и есть хочу страшно!

Он чмокнул её в щёку и покорно пошёл обратно к машине, увешанный пакетами, как новогодняя ёлка игрушками. Сложив покупки в багажник, открыл ей дверь, и она рухнула на сиденье без сил, с блаженной улыбкой.

- Куда поедем обедать? – спросил он, усевшись за руль.

- Да уж скорее ужинать. И вообще, кого ты спрашиваешь, выбери сам, пожалуйста, у меня даже думать сил нет. Лишь бы там не было противных папарацци.

Филипп с минуту подумал и решительно кивнул. Всю дорогу она разглядывала его чеканный профиль, пытаясь найти хоть что-то, что ей бы не нравилось. Не получалось.

- Ты меня разглядываешь, шери?

- Нет, я на тебя просто пялюсь. Потому что ты очень красивый, - смущённо призналась Леонора.

Он улыбнулся, поцеловал ей руку, и привёз в маленький неприметный ресторанчик в деревенском стиле. Неяркий свет, столики, покрытые скатертями в крупную красно-белую клетку, отгороженные друг от друга деревянными резными решётками, свечи… Обстановка Леоноре сразу понравилась – очень уютно и очень… интимно. Она плюхнулась в мягкое кресло, вытянув ноги, Филипп сел напротив. Подбежал официант, положил перед ними меню. Филипп заказал красное вино. Леонора ошеломлённо посмотрела на него – он словно мог читать её мысли!

- Откуда ты знаешь, что мне хотелось именно красного вина?

- Просто знаю, и всё. К тому же, оно очень хорошо подкрепляет силы, а ты устала. А ещё я знаю, что ты хочешь мяса. Средне-прожаренный стэйк, да? С картошечкой по-деревенски на гарнир.

У Леоноры, по мере того, как он говорил, всё больше округлялись глаза:

- Ты что, помимо всех твоих талантов, ещё и экстрасенс? Именно этого всего я и хочу!

Он самодовольно улыбнулся:

- Просто я хорошо тебя знаю!

- Да мы знакомы меньше суток, Филипп, ну что ты там можешь знать обо мне?

- Ну и что. Я научился читать твои глаза. Когда тебе плохо или грустно – они зеленеют. Когда хорошо и ты счастлива – они янтарные. А когда ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал, вот как сейчас, у тебя сужаются зрачки.

Столик между ними был маленький, и Леонора, поставив локти на стол, подалась всем телом к нему. Филипп сделал то же самое, и их губы встретились. Он провёл горячим языком по её губам, и она отпрянула, потому что её затрясло от желания. Но потом, поёрзав на кресле, подвигаясь ближе, она опять потянулась к нему. Он с готовностью приник к ней снова, его язык осторожно трогал её губы, слегка раздвигая их, от этого по телу Леоноры одна за другой пробегали жаркие волны страсти. Она неотрывно смотрела на него и тонула в глазах, полыхающих огнём желания. Вдруг он резко втянул воздух и откинулся назад:

- Прекрати на меня так смотреть, шери, иначе я наброшусь на тебя прямо сейчас.

Он сделал это как раз вовремя, потому что официант принёс вино и разлил его по бокалам. Филипп сделал заказ на французском, и Леонора спросила:

- А что ты заказал себе?

- То же, что и тебе. У нас же одинаковые желания, так? А теперь извини меня, но я должен удалиться в комнату для мальчиков и оставить тебя одну ненадолго (нет бы просто сказать – пошёл в туалет. Он иногда говорил так вычурно!), но сначала давай выпьем, за тебя!

Леонора выпила свой бокал до дна, и он тут же налил ей ещё. Она и его выпила, но жажда, томившая её, по всей видимости, была совсем иного рода…

- Ну, я пошёл? Не скучай, шери!

- Стой! Надеюсь, ты не собираешься опять звонить Пьеру и требовать для меня ещё один выходной? Не смей этого делать! Ну, пожалуйста… - она сменила тон на просительный.

Филипп тяжело вздохнул:

- К сожалению, девочка моя, я всегда держу своё слово. И как бы мне не хотелось это сделать, я этого себе не позволю.

Леонора удовлетворённо кивнула. Он ушёл, а у неё в кармане затренькал телефон. Это была Катучча:

- Привет, малышка, ты больше не плачешь?

- Нет, я до неприличия счастлива! Но должна задать тебе один вопрос, который мучает меня весь день. Это правда, что Филипп сам тебе позвонил, чтобы узнать мой номер?

- Абсолютная. Филипп патологически честен, и если он что-то говорит – это так и есть. Я, конечно, могла бы позвонить ему сама, но была уверена, что он сделает это первым, и не ошиблась. Расскажи лучше, что он показал тебе в Париже, чем вы весь день занимались?

- Сначала пили кофе с круассанами, где нас застукали папарацци, и мы сбежали. Потом он показал мне Версальский дворец и Бастилию, по моей просьбе. Потом Мону Лизу в Лувре – тоже по моей просьбе. Ну, а потом скупил для меня половину авеню Монтень, включая часы из последней коллекции твоего Себастьяна. Что ты на это скажешь?

- Скажу, что наш гордый Филипп у твоих ног. Он не на шутку влюблён, и сделает для тебя всё, что пожелаешь. Я рада за тебя, но не забывай того, что я тебе сказала в «Рае». Что будете делать дальше? Он ведь тебя сейчас, наверняка, кормит?

- Угадала. Не знаю, что мы будем делать дальше, но точно знаю, где закончится этот вечер.

- И где же?

- В его постели. Его поцелуи и прочие штучки распалили меня так, что я себя уже с трудом контролирую.

Катучча рассмеялась:

- Трэ бьен, шери. Ты всё сделала правильно. Ты уже доказала ему, что не из тех, кто прыгает в койку по первому зову, а мучить его и дальше было бы несправедливо, он этого не заслуживает. Тем более, что ты и сама этого хочешь.

В этот момент появился Филипп, и ревниво спросил:

- С кем ты разговариваешь, шери?

- Это Катучча.

- Дай мне трубку, - он властно протянул руку, и Леонора покорно отдала ему телефон. Она уже начала привыкать к его «барским замашкам», но поскольку они ей не нравились, Леонора решила поработать над этим.

Он заговорил по-французски, иногда посмеиваясь, а Леонора сидела и гадала, о чём же они разговаривают. Наверняка о ней, и стало обидно, что она ничего не понимает. Потом он отдал телефон обратно, сел в кресло и налил ещё вина в оба бокала.

- Катучча, это нечестно! – обиженно произнесла в трубку Леонора.

- Молчи и слушай, - отозвалась трубка. – Дело даже серьёзнее, чем я предполагала. Но ни о чём таком мы не говорили, он просто поблагодарил меня за знакомство с тобой, и сказал, что мой должник. Я хотела бы увидеть вас обоих, и пригласила в одно уютное местечко, после того, как поедите.

- Да, но я в таком виде…

- Это не имеет значения. Туда можно хоть в шортах и сланцах. Но я должна на вас взглянуть, обязательно. Если ты скажешь – хочу, он согласится. Так что жду вас. Филипп знает, где это. Всё, до встречи.

Всё это время Филипп не сводил с неё глаз. Леонора задумчиво посмотрела на него. Он тут же насторожился:

- Что такое, шери?

- Успокойся, ничего такого. Просто ты разглядываешь меня, как я Мону Лизу в Лувре. Что такого ты во мне нашёл? Я уверена, в Париже есть женщины и покрасивее, а главное, познатнее меня, твоего круга. Я даже уверена, что многие из них побывали в твоей постели. Так почему именно я?

Он покусал губы, потом сказал:

- Я не могу этого объяснить, шери. Я и сам в растерянности. Ты завораживаешь меня и притягиваешь, как магнит. Я постоянно пытаюсь найти в тебе какой-нибудь изъян, чтобы за него зацепиться и не утонуть в твоих глазах, но всё, что ты делаешь, говоришь, ещё больше затягивает меня в омут, глубины которого я и сам не знаю, это меня пугает. Со мной такое впервые, и чем всё это закончится – я не знаю. Ты вся, как на ладони, и в тоже время ты – загадка. Ты как книга, которую, как тебе кажется, уже прочитал до конца, но переворачиваешь страничку – а там новая. Я понятно изъясняюсь?

- Более чем. Ты боишься, что я сделаю тебе больно, да?

Он молча кивнул. Леонора протянула руку, он подался вперёд, и она нежно погладила его по щеке. Он схватил её руку и прижался к ней губами. В этот момент появился официант с подносом, Филипп с досадой взглянул на него и отпустил её руку. Она подняла свой бокал и сказала:

- Давай выпьем за Катуччу. Ведь если бы не она, ты бы так и не подошёл ко мне, правда?

Он с улыбкой кивнул:

- Я страшный сноб, шери. Я бы сидел и пожирал тебя глазами, но никогда бы не подошёл сам, потому что так не принято. Поэтому – да, за Катуччу.

Они выпили и принялись за еду. Стэйк оказался просто замечательным, она проглотила его вмиг. Филипп засмеялся:

- Ты даже ешь, как кошка. Клянусь, если бы я отобрал у тебя тарелку, ты бы на меня зашипела.

Леонора хихикнула, сыто потянулась всем телом и сказала:

- Давай заедем ненадолго к Катучче? Что это за место, про которое она говорила?

Он пожал плечами и усмехнулся:

- Небольшой бар только для своих, место, где Катучча не работает, а отдыхает душой и телом. Если честно, не мой стиль, но ради тебя я полез бы даже в канализационный люк. Ну что, поехали?

Он расплатился, и они вышли на улицу. Уже стемнело, и Леонора со стыдом вспомнила, что ни разу не позвонила девочкам. Сев в машину, она набрала домашний номер, трубку взяла Аида.

- Привет, как вы там? Чем занимаетесь?

- Пьём вино и болтаем. Днём погуляли, в парке на траве повалялись, пообедали в кафе. Ты сегодня появишься?

- Вряд ли. Сейчас позвоню Пьеру, узнаю какие планы на завтра, раз уж он сам не звонил, и дам вам знать. Ну всё, целую. Всем привет.

Филипп, с интересом поглядывавший на неё во время разговора, вдруг заявил:

- Русский язык такой сексуальный. Особенно, когда на нём говоришь ты. Как твои подруги?

- У них всё в порядке. Мне нужно позвонить Пьеру.

Он кивнул, и она набрала номер:

- Бон суа, месье Пьер.

- Леонора, душа моя! Как ты провела день? Надеюсь, Париж тебе понравился?

- Париж замечательный! Спасибо за заботу, месье Пьер. Я звоню, чтобы узнать наше расписание на завтра.

- Вы не понадобитесь до обеда. Жюльен заедет за вами в три часа.

- Хорошо, спасибо. Мы будем готовы.

- Передавай от меня привет графу де Монспэ.

- Обязательно передам. До свидания. – сдавленным голосом проговорила она. И подумала – шеф что, всё решил держать под контролем? Даже её личную жизнь?!

Оторвавшись от дороги, Филипп вопросительно взглянул на неё.

- Завтра до трёх дня мы свободны. И он передавал тебе привет.

Филипп усмехнулся и покачал головой:

- Ох, и жук этот ваш Пьер. Из всего умеет выгоду получить.

Она не совсем поняла, что он имел в виду, но переспрашивать не стала. Набрала домашний, и трубку снова взяла Аида. Видимо, в её отсутствие она была за старшую, это успокаивало. Леонора передала ей слова Пьера, а от себя добавила:

- Если вам что-то будет нужно, звоните мне. Будьте хорошими девочками, и не дай Насте надраться.

Аида хихикнула:

- Будет исполнено, госпожа графиня. Приятного Вам вечера. Пока, Ленчик.

Леонора снова уставилась на чеканный профиль Филиппа. Он повернулся к ней и улыбнулся. Её терзали смутные подозрения, и она решила быть с ним честной, но осторожненько. Будто разговаривая сама с собой, она задумчиво протянула:

- Интересно, почему это у нас съёмки так поздно… Этьен занят, что ли…

Филипп нахмурился:

- Леонора, надеюсь, ты не подозреваешь, что это как-то связано со мной?


- Нет-нет, что ты (уже не подозреваю)! Просто это как-то странно.

- Но разве ты не рада? Не придётся рано вставать. Или ты ранняя пташка?

Она рассмеялась:

- О нет, я законченная сова. Люблю поваляться утром подольше (желательно с тобой).

- Кстати, как ты относишься к травке? – бросив на неё косой взгляд, спросил Филипп.

- Это к той, что на лугу растёт? – невинно переспросила Леонора.

Он расхохотался:

- Что, опять играешь в маленькую девочку?

- Отношусь, вобщем-то, положительно, алкоголь вреднее. Однако курю редко, хотя в Москве этого добра полно. А ты?

- Так же, как и ты. Тебе понравится Катуччин бар. Но мне, понимаешь, не положено , если узнает тётя – я мертвец. Да и вообще, если мои аристократические знакомые узнают, что я побывал «У друзей», будут презрительно морщить носы.

- Где побывал? Что плохого в том, что ты побывал у друзей? Что, титулованным особам и друзей иметь не полагается?

- Бар так называется, «У друзей». Внутри я не был. Это бар Катуччи, и зайти в него можно только с её личного высочайшего позволения.

Они подъехали к неприметному заведению на какой-то тёмной улочке, припарковались и вышли. К удивлению Леоноры, у дверей со скромной надписью, переливающейся тусклыми огоньками, стояли два громилы-охранника, которые при их приближении сдвинули плечи и сделали непроницаемые лица. Филипп оторопел, а Леонора поспешно выхватила телефон:

- Катучча, мы здесь, но… нас не пускают!

- Секундочку, дорогая.

Через мгновение дверь открылась, и вышла Катучча, в джинсах и чёрной майке.

- Мальчики, что же вы делаете? Это – одни из моих самых лучших друзей.

- Пардон, мадам Катучча. Приняли к сведению. Больше такого не повторится. – сказал один из охранников.

Они вошли внутрь. Бар действительно был небольшим. В центре – барная стойка, а вокруг – столиков десять, окружённых диванчиками, на которых сидели и лежали человек, может, двадцать. Ещё была маленькая сцена с выложенным прозрачными светящимися квадратиками полом, постоянно меняющим цвета. На каждом столике – кальян и свечи, очень тусклое освещение, в помещении витал сладкий запах марихуаны и ароматических палочек. Негромко играла музыка, Боб Марли. Катучча подвела их к своему столику, где на диванчике сидели два симпатичных молодых человека, лет по тридцать с хвостиком. Катучча представила всех, но титул Филиппа не упомянула. Парней звали Поль и Жорж, Катучча уселась между ними, обняв обоих за плечи.

- Ну, расскажи мне, как тебе Париж?

- Да что я успела увидеть. Версаль и Бастилия меня не особенно впечатлили, а вот с Моной Лизой мы, кажется, подружились. Она даже улыбнулась мне на прощанье. А всё остальное время занял шопинг. Посмотри, какая прелесть! – Леонора хвастливо протянула ей руку с обновкой. Катучча внимательно осмотрела часы, одобрительно кивнула и насмешливо взглянула на Филиппа, который озирался по сторонам, ведь он был здесь впервые . Потом прикурила толстую папироску из коробочки, стоящей на столе, и протянула Леоноре:

- Держи, дорогая. Поможет освоиться.

Леонора осторожно затянулась, подержала дым в лёгких, и выдохнула. Потом ещё раз, и передала папироску Филиппу. Тот вздохнул, прошептал ей на ухо: «Ну что ты со мной делаешь, шери…», взял папироску и сильно затянулся. Сидящая напротив Катучча смотрела на них добрыми глазами, на губах играла улыбка. Затянувшись ещё раз, он протянул папироску Леоноре. Так они сидели, передавая её друг другу, пока она не кончилась. Леонора прошептала Филиппу:

- Сейчас у меня будет улыбка до ушей, и я начну глупо хихикать. Не обращай внимания.

- На что, на твою улыбку? Извини, малышка, но этого я тебе обещать не могу, я обожаю твою улыбку. Тебе хорошо?

Она прижалась к нему и сказала:

- Мне всегда хорошо рядом с тобой.

Он обнял её и заговорил о чём-то с Катуччей. Леонора просто сидела, вслушиваясь в незнакомую речь, голова немного кружилась, она думала о том, что сказал Филипп в том ресторанчике. Похоже, их обоих обуревали те же чувства, она тоже всё пыталась найти в нём хоть какой-нибудь изъян, но ничего не находила. Разве что эти его аристократические замашки, но и это притягивало, потому что было в новинку. Она так же боялась, что он сделает ей больно, как предупреждала Аида. Ведь они с Филиппом стояли на слишком разных ступеньках социальной лестницы. Да, им хорошо вместе, но у них нет будущего – именно это имела в виду Катучча… Ну и пусть, думала Леонора, хоть день, неделю, месяц – как получится, но я буду счастлива, а разве не для этого мы живём? Надо жить одним днём, как птицы, ведь они не думают, что с ними будет завтра, а просто живут, им радостно, от этого они и поют по утрам – просто потому, что наступил новый день...

Катучча сказала, прервав её мысли:

- Я хочу угостить вас коктейлем. Он называется «Для друзей».

- А что, в этом заведении всё связано с друзьями? – хихикнула Леонора.

- Что за коктейль? – подозрительно спросил Филипп.

- Дорогой Филипп, неужели ты думаешь, я могу угостить тебя какой-нибудь отравой? Ты же знаешь, как я тебя люблю. Это грейпфрутовый сок, немного мартини, немного водки, и витамины. Мой рецепт…

- Знаю я твои витамины. Ладно, давай, чего уж там, - пробурчал Филипп. Катучча щёлкнула бармену пальцами, и вскоре перед ними стоял поднос с пятью бокалами зелёной жидкости, из каждого торчала трубочка.

- Санте! – сказала Катучча. – За любовь!

Они чокнулись, и Леонора осторожно попробовала коктейль. Он оказался довольно приятным на вкус, кисло-сладкий, алкоголя в нём почти не чувствовалось, зато он отдавал мятой, оставляя во рту приятный холодок. Она отпила ещё и поставила бокал на стол. Мало ли что это за напиток, надо подождать. Потому что сидящая напротив Катучча целовалась то с Жоржем, то с Полем. Ей тоже захотелось целоваться, о чём она честно заявила Филиппу. Он поднял её за подбородок и прижался горячими губами к её губам, отчего по телу опять прокатилась волна. Он мягко захватывал то верхнюю, то нижнюю губу, его язык чуть касался зубов, но не проникал дальше, и это было замечательно. Она терпеть не могла, когда при поцелуе мужчина заталкивает в рот язык чуть ли не до горла. Нет, поцелуи Филиппа были совсем другими – нежными, мучительно-ласковыми, и в то же время страстными. Никто и никогда не целовал её так. Леоноре захотелось спросить – всех ли своих женщин он так целует, но не решилась. Это было бы глупо, ведь Катучча предупредила её о патологической честности Филиппа, и если он скажет - «да», ей будет очень больно. Уж лучше думать, что только её он так целует, что она для него особенная. Она оторвалась от него и решительно допила свой коктейль. Катучча вдруг встала, пошла на сцену и взяла микрофон. Боб Марли тут же стих, Катучча сказала на весь зал:

- Мои дорогие друзья, мне хотелось бы исполнить для вас песню. Она предназначается для тех, кто сразу поймёт, что эта песня – про них.

Она запела «Strangers in the night» Фрэнка Синатры.

- Ты ведь понимаешь, что это для нас? – спросил Филипп. – Пойдём потанцуем.

Они встали, не отходя далеко от столика, и стали танцевать свой первый медленный танец. Леонора закинула руки ему за шею, неотрывно глядя в глаза, не мигая. Он обнимал её за талию, руки блуждали по спине. Песня действительно была про них, особенно где пелось: «exchanging glances, lovers at first sight, what were the chances, it turned out so right for angers in the night».

- Ты сказал, что научился читать мои глаза? – спросила она Филиппа.

Он кивнул с нежной улыбкой.

- Прочитай сейчас, чего мне хочется?

Он пристально посмотрел ей в глаза, его брови слегка нахмурились:

- Не знаю, это что-то новое…

- Я хочу поехать сегодня к тебе и любить тебя. И хочу, чтобы ты любил меня. Я так тебя хочу, что у меня в глазах темнеет от желания.

Он судорожно втянул в себя воздух, и крепко прижал её к себе.

- Я уже начинал думать, что ты никогда мне этого не скажешь. Это всё Катуччин коктейль, да?
- Коктейль тут ни причём. Если хочешь знать, я была готова отдаться тебе ещё вчера, на заднем сидении твоей машины, но не позволила себе это сделать.

- Почему?

- Потому что не хотела стать для тебя одной из… многих, одной из тех, кого ты берешь просто из похоти, просто потому, что ты мужчина и тебе этого захотелось. И потому, что мне очень хочется значить для тебя немного больше, стать для тебя особенной, не такой, как все, понимаешь?

- Понимаю, но не думаю, что это бы что-то изменило в моём отношении к тебе. Лишь взглянув в твои удивительные глаза, я почувствовал, что ты особенная. Но я уважаю твоё решение, может быть, ты и правильно поступила. Я знаю лишь одно – когда я дотрагиваюсь до тебя, меня словно током пронзает, а когда целую – у меня кружится голова и мутится рассудок.

- Скажи, а ты всех так целуешь? – решилась наконец спросить она.

Он слегка отстранился и серьёзно посмотрел на неё:

- Нет. Я ведь уже говорил тебе, ты первая женщина, к которой я испытываю такие чувства. И я говорю правду.

Она облегчённо вздохнула, прильнув к его губам… Песня закончилась, высокий, чистый и нежный голос Катуччи затих, раздались аплодисменты. Спела она замечательно. Театрально поклонившись, сказала:

- Я люблю вас всех. Любите и вы друг друга.

Они снова уселись, обнявшись, и Леонора заявила:

- Катучча, я хочу ещё один такой коктейль.

Та внимательно посмотрела на неё и усмехнулась:

- Ну, ещё один, я думаю, можно. А Филиппу - даже два, он большой.

- Ну уж нет, обойдусь и одним! – смеясь, сказал Филипп. – За компанию с моей девочкой!

Катучча щёлкнула пальцами, и на столе появился ещё один поднос с бокалами. Отпив немного, Филипп сказал:

- Ты знаешь, Катучча, сегодня мы пили за твоё здоровье. Если бы не ты, мы не были бы сейчас вместе. Я обожаю Леонору, да ты и сама всё видишь. Ты очень мудрая женщина.
Катучча счастливо рассмеялась:

- Приятно сознавать, что помог кому-то обрести счастье. Спасибо за искренние слова, Филипп. Никто не знает, что будет дальше, всё зависит от вас самих…

Леонора медленно потягивала свой коктейль, поглаживая руку Филиппа. Ей казалось, что краски вокруг стали ярче, а лица людей вокруг – красивее и доброжелательней. Она действительно сейчас любила весь мир, и была уверена, что мир любит её, а самое главное – её любит Филипп. Она никогда не чувствовала себя такой счастливой, и не преминула сообщить об этом Филиппу. Он насмешливо приподнял бровь, взглянул на её пустой бокал, и сказал:

- Пожалуй, хватит с тебя на сегодня Катуччиных коктейлей, а то начнёшь кидаться на шею к незнакомым людям и признаваться им в любви. Поехали домой, шери? А то я сейчас с ума сойду, так сильно я тебя хочу!

Она согласно кивнула, с трудом подавив желание признаться ему в любви прямо сейчас. Они поднялись, и прижимая Леонору к себе, Филипп церемонно сказал:

- Дорогая Катучча, спасибо тебе за чудесный вечер, а теперь мы вынуждены удалиться.

Та понимающе взглянула на них, и насмешливо-вежливым тоном произнесла:

- Всегда к твоим услугам, дорогой Филипп. Заходите ещё, буду всегда вам рада.

Они расцеловались, попрощались с Жоржем и Полем, куривших очередную папироску, и покинули заведение. На выходе громилы сказали им:

- Бон суа, месье. Бон суа, мадмуазель. Извините за недоразумение, всегда будем рады видеть вас снова.

Филипп небрежно кивнул, а Леоноре страшно хотелось сказать им что-нибудь приятное на прощание, но он обнял её за талию и потащил к машине.

А дальше точно до 16-ти и старше...

 

[Talamasca]

@Аришка, зато как головоломка получается.
Но я вся нетерпении, что же будет дальше.

 

[Nicole]

А дальше точно до 16-ти и старше..

Очень понравилась глава! Такой милый шопинг! И этот вечер в баре Катуччи. Слог потрясающий! Я в восторге!:give_roz:

 

[Nikita]

А дальше точно до 16-ти и старше

Где продолжение?

 

[Селена]

Где продолжение?

Тут:

Посмотреть ещё

Усевшись, она обиженно спросила:

- Ну почему ты не дал мне нормально с людьми попрощаться? Они ведь хорошие, просто они нас не знали, а не пускать, кого попало – это их работа.

Он рассмеялся, явно забавляясь её любвеобильным состоянием, и с нежностью посмотрел на неё:

- А я хороший? – весело спросил он.

- Ты – самый лучший! Ты умный, добрый, сильный, нежный, щедрый, заботливый, понимающий, очень красивый и очень сексуальный (тут у неё запас слов иссяк), я тебя обожаю и дико хочу!

Он взял её руку и положил себе между ног. «Ой-ой-ой, мы точно не доедем…», - пронеслось у неё в голове.

- А вот так хочу тебя я, - негромко сказал он.

Леонора слегка сжала ладонь, и Филипп резко втянул воздух. Огни ночного Парижа казались такими яркими, что хотелось зажмурить глаза. Она перебирала пальцами, не отрывая руки от того места, куда он её положил, и Филипп, тяжело дыша, простонал:

- Прекрати, шери… А то мы не доедем. Мы уже почти дома.

Леонора хихикнула и убрала руку, а он разочарованно вздохнул.

- Интересно, что это Катучча намешала в коктейль, что я так себя чувствую, - откинувшись на сидении, сказала она.

- Не знаю, у неё всегда что-нибудь новенькое. А как ты себя чувствуешь?

- Как Брэд Питт из «Интервью с вампиром». Помнишь, когда он переродился из человека в вампира и увидел мир другими глазами.

- Надеюсь, ты не высосешь всю мою кровь? – шутливо спросил Филипп.

- Кровь – не-ет… - похотливо протянула она, подумав: « Боже, что я несу!».

Он снова резко втянул в себя воздух, и со стоном выдохнул. Остановившись у красивого современного здания, Филипп припарковался и поднял верх машины.

- Вот, тут я и живу. Пошли?

- Ты что, бросишь машину прямо здесь?

- Я всегда так делаю, а что?

- Да ничего. Просто если бы ты сделал так в Москве, то выйдя утром из дома, вряд ли бы нашёл её на том же месте.

- Это Париж, детка, здесь всё по-другому, машину никто не тронет. К тому же, в фойе круглосуточно дежурит консьерж, а в его обязанности входит и присмотр за машинами жильцов.
Он открыл ей дверь и помог выйти. Когда они вошли в фойе, пожилой консьерж почтительно сказал:

- Бон суа, месье Филипп.

На Леонору он еле взглянул. «Ещё бы, - с обидой подумала она, - я для него просто очередная шлюшка, которых Филипп, наверняка, сюда пачками таскает. Что теперь, со всеми здороваться?» Филипп за руку подвёл её к лифту и нажал на 3-й этаж. В лифте он хотел было поцеловать её, но она хмуро отвернулась.

- Что случилось, шери? – озадаченно пытаясь заглянуть ей в глаза, спросил Филипп.

- Ничего. Просто у тебя очень вежливый консьерж, он меня будто и не заметил.

- Девочка моя, прости. Это он из тактичности. Обещаю, скоро все здесь будут знать тебя в лицо и говорить: «Здравствуйте, мадмуазель Леонора». Ну, улыбнись мне, пожалуйста. Где там мои ямочки, ну-ка?

Она выдала ему неестественную улыбку, оскалившись, потом не выдержала и рассмеялась:

- Да всё хорошо, Филипп. Я не дам какому-то вредному старикашке испортить нам вечер.

Он открыл дверь, и они зашли в квартиру. Из большой прихожей видна была огромная гостиная, обставленная антикварной мебелью. Филипп с интересом, выжидательно смотрел на неё.

- Ты не против, если я немного осмотрюсь? - спросила Леонора.

- Ты можешь делать здесь всё, что хочешь, шери! Ты дома.

Осторожно ступая, она вошла в гостиную, посмотрела на стены, увешанные картинами, потом пошла по длинному коридору, открывая поочерёдно каждую дверь. Просунув туда голову и быстро оглядев убранство, она закрывала дверь и шла дальше. Ага, вот и ванная, огромная и стерильно чистая. Так, тут туалет - пригодится. А вот и кухня, тоже очень большая, но сразу видно – холостяцкая. Он стоял и весело наблюдал за ней, скрестив руки на груди. Потом не выдержал и рассмеялся:

- Нет, ты точно кошка! Ты бы ещё обнюхала здесь каждый уголок!

- Не волнуйся, успею. Что-то я со счёта сбилась. Сколько у тебя комнат?

- Кроме гостиной, четыре гостевых спальни, ну и, разумеется, моя.

- Зачем тебе одному, неженатому и бездетному, столько комнат?

- Шери, но у меня же бывают гости. Иногда некоторые остаются ночевать.

- А где твоя спальня?

- А ты хочешь сразу туда? – игриво спросил Филипп.

Леонора презрительно фыркнула:

- Вот ещё. Нет, сначала я хочу принять ванну. Попробовал бы сам два часа кряду одеваться-раздеваться, выбирая одежду. Я просто хотела посмотреть, где ты спишь.

Он подошёл к ней, взял за руку, повёл в самый конец коридора, распахнул дверь и включил свет. Большая комната с огромной кроватью, аккуратно застеленная голубым шёлковым покрывалом, и много зеркал. Даже над кроватью было огромное круглое зеркало, из центра которого свисала хрустальная люстра.

- Ты что, так любишь себя, что первое, что ты должен увидеть, открыв утром глаза – это ты сам? – насмешливо спросила Леонора.

Филипп засмеялся:

- Обожаю твои шуточки, шери. Ты такая забавная.

Она прошла по пушистому бежевому ковру, осторожно огибая сексодром, именуемый кроватью, и распахнула тёмно-синие шторы. За ними оказался выход на большой крытый балкон, со столом из белого дерева и четырьмя мягкими креслами. Оттуда открывался такой вид на Париж, что она чуть не задохнулась от восторга. Впрочем, ночной Париж отовсюду выглядел потрясающе. Он неслышно подкрался сзади и обнял её:

- Так что ты там говорила про «принять ванну»? Может, досточтимая госпожа позволит своему покорному рабу наполнить её, и может, даже разрешит присоединиться? – вкрадчивым голосом спросил Филипп. – Она у меня, кстати, собственная, даже джакузи имеется. А та, что ты видела – для гостей.

- Может, и позволит, - елейным голоском сказала Леонора, - только залезет туда первая. И побольше пены - хоть будет чем прикрыться. А то я тебя стесняюсь…

- Леонора, ты неподражаемое существо!

- Я не существо, я – женщина, которая собирается заняться с тобой любовью.

От этих слов он стиснул её крепче, но она мягко освободилась из его объятий и спросила:

- Так где твоя личная ванная? Или я должна воспользоваться той, что для гостей?

Он шутливо шлёпнул её по мягкому месту и подвёл к двери, которую она и не заметила. Открыл её и включил свет. Леонора восхищённо оглядела огромную ванну, больше похожую на маленький бассейн. На полу пушистые, тоже бежевые, как и ковёр в спальне, коврики, белоснежная раковина с большим зеркальным шкафчиком над ней. За полупрозрачной раздвижной перегородкой виднелось «кресло задумчивости», рядом у стены - большой шкаф.

- Госпожа довольна, - высокомерным тоном сказала она. – Можешь наполнять.

- Слушаюсь и повинуюсь!

«Это ж сколько воды и времени надо, чтобы наполнить такую громадину?» - подумала Леонора. Но вода под мощным напором била такой струей, что ванна начала довольно быстро наполняться. Он открыл шкафчик над раковиной и спросил:

- Какой аромат предпочитает моя госпожа?

- Давай я выберу сама. А ты уходи. Я позову тебя тогда, когда буду уже там, - она указала на ванну тонким указательным пальчиком.

Он с обожанием посмотрел на неё, чмокнул в щёку и ушёл, прикрыв за собой дверь. Она стала задумчиво рассматривать содержимое шкафчика, с сожалением отметив, что на всех баночках, бутылочках и флаконах надписи были на французском. Наконец, выбрала большую бутыль, где разобрала одно слово «нуар», открыла её и понюхала – вроде, то что нужно. Налила щедрую порцию в воду, которая тут же начала вспениваться вокруг мощной струи, потом ещё раз огляделась, и начала раздеваться. Одежду сложила на небольшую банкетку у прозрачной перегородки, и поспешно залезла в ванну. Подгребла образовавшуюся уже большим сугробом пену поближе к себе, и блаженно вытянулась. Вода уже покрывала всё тело, пены становилось всё больше, она решила, что пора, и крикнула: - Филипп!

Он появился почти мгновенно, с подносом в руках, на котором стояла уже открытая бутылка шампанского «Вдова Клико», два бокала и три больших горящих свечи.

- Ты, оказывается, большой романтик, - нежно сказала она.

- А ты – Афродита пенорождённая, - хриплым голосом ответил он. Расставил свечи, поставил поднос на крошечный стеклянный столик между ванной и раковиной, и сказав: «Подожди, я сейчас», вышел из ванной, погасив свет.

«Боже, какая прелесть!» - восхищённо подумала Леонора, когда ванная комната погрузилась во мрак, освещённый лишь колышущимися язычками пламени свечей. Подгребла побольше пены на грудь и плечи, и выжидательно уставилась на дверь. Филипп скоро появился, уже голый, и на пару секунд замер, давая ей возможность рассмотреть себя. Он был изумительно сложен и довольно волосат, но ей это всегда нравилось в мужчинах. Его желание было видно, как говорится, невооружённым глазом, и оказалось довольно большим. У неё заколотилось сердце, она судорожно сглотнула, чувствуя, как обмирает всё внутри. Он осторожно забрался в ванну, и она подвинулась, давая ему побольше места. Для двоих, да ещё с его габаритами, ванна оказалась не такой уж большой.

- Филипп… - выдохнула она, когда он потянулся к ней, - ты такой красивый! Но тебе, наверняка, говорили это не раз, так что мои слова не открыли для тебя тайны.

- Малышка… - прошептал он, исследуя под водой её тело, - мне сейчас кажется, что и не было никого до тебя. Ты затмила всех, и мои глаза теперь видят только тебя. И давай больше не будем об этом, ладно? Хочешь шампанского?

Она молча кивнула, потому что от его слов у неё перехватило дыхание, говорить он умел, да ещё этот низкий, хрипловатый голос… Он дотянулся до бутылки, продемонстрировав широкую, мускулистую спину, разлил по бокалам шампанское и вручил один ей, сказав:

- За твою красоту, шери!

Она пила шампанское, смотрела на него, и они говорили глазами. «Я так хочу тебя, - говорили его глаза, - я так долго тебя ждал!» Её глаза отвечали: «Я тоже тебя очень хочу, как же я раньше жила, без тебя!» Он забрал у неё опустевший бокал, поставил оба на поднос, и стал целовать её уже по-другому, губы стали настойчивыми, страстными, жадными. Она обняла его, руки изучающе заскользили по телу, и когда она сжала его пульсирующую плоть, дыхание Филиппа стало прерывистым, он простонал:

- Шери, ты сводишь меня с ума…

При мерцающем свете свечей она видела, как горят от страсти его глаза, как вздымается грудь от тяжёлого дыхания. Даже в горячей воде она чувствовала жар его тела. Он положил её на себя, его рука осторожно стянула резинку с волос, которую Леонора забыла снять, и они водопадом упали вниз, скрыв его лицо. Она нетерпеливым жестом отбросила волосы в сторону, и они тут же намокли. Приподнявшись над ним, опираясь на руки, она начала скользить по нему всем телом, чувствуя какой он твёрдый, как сильно её хочет…

- Мы не будем торопиться, шери, - задыхаясь, прошептал он.

- А я и не тороплюсь, - внезапно севшим голосом проговорила она, - это я так ласкаю тебя… Знаешь, есть такой тайский массаж, всем телом, только у них – масло, а у нас – пена…


Она понимала, что несёт какую-то чушь, но ей было всё равно, что говорить, лишь бы видеть перед собой горящие страстью глаза и чувствовать его тело своим. Со стоном, он перевернул её, теперь она оказалась под ним, и стала гладить его напряжённую спину, сгорая от желания, чтобы он вошёл в неё, прямо сейчас. «Я сейчас сгорю, - пронеслось в у неё голове, - разве можно так гореть в воде…» Потом мыслей в голове уже не осталось, она притянула к себе его голову, провела языком по губам, скользнув внутрь и тут же отдёрнувшись. Она слегка развела ноги, потому что твёрдая горячая плоть больно упиралась ей в живот, просунула руку между их тел и осторожно уместила его между ног, сжав бёдра. Филипп застонал:

- Шери, девочка моя, я больше не могу…

Она закрыла ему рот поцелуем и стала приподниматься и опускаться, лаская его поверхностью сомкнутых бёдер.

- Я хочу войти в тебя, - умоляющим хриплым шёпотом произнёс он, и она с готовностью раздвинула ноги пошире, направляя его внутрь.

- Только медленно, милый… пожалуйста… ты такой большой, ты же не хочешь сделать мне больно…

- Никогда, мон амур… я буду очень осторожен… ты только скажи, я сделаю всё…

«Он в первый раз назвал меня не «шери», а «любовь моя», - вспышкой взорвалось в голове, и это придало ей решимости, она сама подалась ему навстречу. Из его горла вырвалось сдавленное рычание, он изо всех сил пытался контролировать себя, чтобы не сделать ей больно. Поняв это, на неё нахлынула такая волна нежности и желания, что она сама, обхватив его сзади, упрямо надавила на него, чтобы он вошёл в неё весь. Он уже не мог сопротивляться, и со стоном сделал то, чего она так желала. Филипп резко перевернул её, и оказавшись сверху, Заполнив её всю. Потом заскользил вверх и вниз, что-то лихорадочно шепча по-французски. Леонора ничего не понимала, да и зачем, когда она почувствовала, что вот… она сейчас умрёт от острого наслаждения, накрывшего так неожиданно. Наверное, так сильно хотела его, что развязка случилась для неё так быстро… Она откинула голову и сквозь стиснутые зубы прорвался животный стон. Он почувствовал пульсацию внутри неё, стал двигаться ещё быстрее, расплёскивая вокруг воду так, что пена взлетала и падала, как снег, и вскоре тоже содрогнулся всем телом, ненадолго отстав от неё.

- Шери…, - чуть слышно прошептал он, - я не так хотел это сделать, прости…

- За что? – прошептала она, - за то, что я чуть не умерла от наслаждения? Прощаю…

Его плоть всё ещё вздрагивала у неё внутри, а он целовал её мокрые щёки, лоб, закрытые глаза. Она успокаивающе гладила его по спине, думая о том, что вся ночь ещё впереди, и они сделают это так, как хотел он. Филипп так крепко обнимал её, что ей пришлось сказать:

- Милый, ты сейчас утопишь меня…

Медленно и с неохотой, он вышел из неё и вытянулся рядом, уткнувшись носом в копну мокрых волос, тяжело дыша.

- Мы, наверное, наплескали столько воды на пол, - прошептала она, - и коврик намок…

- К чёрту пол, к чёрту коврики, как ты можешь думать о такой ерунде, когда только что случилось что-то такое… незабываемое, - пробормотал он.

Она села в воде и потянулась всем телом, на что он отреагировал тихим смешком:

- Ну вылитая кошка…

- Да, и сейчас начну извиваться по полу и тереться спиной о мокрый коврик, - хихикнула она.

- У тебя тебя такая изумительная грудь, шери, - сказал он, накрывая ладонью то одну, то другую, - а соски просто как камешки у берега моря, твёрдые и гладкие…

- А ты так рычал, изливаясь в меня, что у меня пересохло в горле, и я хочу шампанского.

- Всё, что пожелаете, моя госпожа.

Он тоже сел, налил им обоим шампанского, и уставился на неё, скользя взглядом по всему телу, отгоняя пену, чтобы лучше видеть. Она отпила глоток и сказала:

- Ты расстроен потому, что мы сделали это не в кровати, как полагается, а в ванне, и это является грубым нарушением твоих глупых аристократических правил, мой милый сноб?

Филипп засмеялся:

- Леонора, ты никогда не перестанешь меня удивлять. У меня ещё мозги на место не встали, а ты уже можешь шутить. Нет, просто я хотел ласкать и целовать тебя… всю, а в воде это несколько затруднительно.

- А что тебе мешает? Ванну мы приняли, уходить я пока никуда не собираюсь. Вода уже остывает, может, пора вылезать? У тебя есть какой-нибудь банный халат? Да и полотенце бы не помешало.

Он покорно вылез из ванны, прошлёпал по мокрому полу до шкафа, взял полотенце и подал ей. Она встала во весь рост, и сказала нарочито-приказным голосом:

- Теперь мой раб может осушить свою госпожу.

Филипп замер в восхищении, уронив полотенце на мокрый пол.

- Шери, ты так прекрасна… - прошептал он.

- А за уроненное полотенце ты будешь наказан! – продолжила Леонора. – Подай мне другое!

Филипп с удовольствием включился в игру и достал другое полотенце, а она тем временем вылезла из ванны и стояла на мокром коврике, ожидая его. Он принялся нежно вытирать её тело, начав с плеч, потом грудь, живот, руки, спину, игриво при этом посмеиваясь.

- Филипп, мне холодно, - жалобно сказала она. – Хочу халатик!

Он достал из того же шкафа махровый халат и подал ей. Леонора подозрительно прищурилась на него, и Филипп, тут же поняв, о чём она думает, торопливо сказал:

- Нет-нет, даже не думай! Это мой халат, никто, кроме меня, его не носил, и вообще он чистый. А завтра я куплю тебе твой собственный, и он всегда будет ждать тебя в этом шкафу.

- Дако. – она благосклонно приняла предложенный халат и закуталась в него. Потом вытерла полотенцем волосы и встряхнулась.

- Опять кошка. Только теперь мокрая. Скажи, откуда у тебя эти французские словечки?

- Я очень способная к языкам. И если ты возьмёшься меня учить, то скоро вы с Катуччей не сможете болтать про меня невесть что.

- Шери, клянусь, ни одного плохого слова о тебе сказано не было!

- Ладно, слову графа, я думаю, можно верить. Только всё равно неприятно. У тебя есть сигареты?
- Да, возьми там в баре, в гостиной.

Она усмехнулась:

- Будто я знаю, где у тебя в этой огромной гостиной бар, и где именно лежат сигареты. И ещё… раз уж ты такой добрый, может, и тапочки одолжишь?

Он растерянно пожал плечами:

- Только свои собственные.

- Неси. Наверняка как раз мой размерчик.

Филипп снова рассмеялся и принёс тапочки. Она вставила свои тридцать восьмого размера ступни в тапки сорок пятого и пошлёпала в гостиную, ворча по дороге:

- Что за беспечность, честное слово. Привёл, понимаешь, домой животное, а сам, можно сказать , даже лоток не приготовил. Что за хозяева пошли…

Филипп шёл за ней и смеялся, обещая приобрести для неё всё, что пожелает. И даже собственную миску, если захочет. В гостиной он показал, где находится бар, открыл его, и Леонора увидела полку, забитую сигаретами разных марок. Выбрала свои Мальборо Лайт, и спросила:

- Ты что, постоянно меняешь сорт сигарет? Это вредно.

- Я редко курю, держу их в основном для гостей. Но к тебе присоединюсь!

- Только на балконе, ладно?

- Почему, ты можешь курить и здесь. Шери, ты вообще можешь делать у меня дома всё, что хочешь!

- Нет, с твоего балкона такой замечательный вид открывается! А я уже влюбилась в Париж, пойдём туда. Как это… силь ву пле?

Подхватывая постоянно спадающие тапки, она доковыляла до балкона и плюхнулась в кресло. Филипп принёс пепельницу и зажигалку, придвинул поближе другое кресло и уселся рядом, задумчиво перебирая её ещё влажные, кудрявые волосы. С минуту они просто молча курили, потом Леонора не выдержала и спросила:

- О чём ты думаешь, Филипп?

- О тебе, девочка моя. С той секунды, как ты вошла сюда, в мой пустой дом словно вдохнули жизнь.

- А другие что, не вдыхали? – она не удержалась, чтобы не спросить.

- Леонора, ты опять? Мы же договорились! Не было никаких других. Есть только ты.

- Ладно, ладно, извини. Можно, я задам ещё один противный вопрос? Обещаю – последний.

- Ну задавай уже, зануда.

- Почему ты до сих пор не женат?

Он вздохнул:

- Потому, что у меня и у моей любимой тётушки слишком разные представления о моей будущей супруге, и в этом вопросе мы никак не можем прийти к консенсусу. А в остальном – у нас полное взаимопонимание, я очень её люблю. Понимаешь, она так много для меня сделала, заменила мне родителей и вырастила таким, каким ты меня видишь. Я ответил на твой вопрос?

- Не совсем. Ведь не твоей тётушке придётся спать с твоей супругой каждую ночь, так как же она может решать за тебя? Или это не важно?

- На мне лежит очень большая ответственность, я – последний из древнего рода де Монспэ представитель мужского пола. Если у меня не будет наследника, наш род прекратит своё существование, и это очень беспокоит мою тётушку. Но матерью наследника моего титула не может стать абы кто, имеется целый список требований, придуманных не мною, и не мне их отменять. Так что я мечусь между двух огней – собственным свободолюбием и ответственностью за продолжение рода де Монспэ. Теперь ты узнала всё, что хотела?

Она молча кивнула.

- Но не будем о грустном, девочка моя. Ты не замерзла?

- Есть немного.

- Пойдём, я хочу тебя согреть.

Он встал и протянул ей руку. Они вернулись в спальню, и Леонора попросила его принести свечи из ванной. Пока он ходил за ними, она скинула халат и юркнула под одеяло. Вернувшись, он шутливо спросил:

- Ты что, прячешься от меня?

- Нет, я согреваю для тебя местечко.

Филипп выключил свет, и пламя свечей заплясало во всех зеркалах, будто их было не три, а много больше. Он тоже снял халат и забрался к ней под одеяло, прижавшись всем телом. Ей сразу стало тепло. Лаская её тело, он сказал:

- Какая у тебя нежная кожа, шери… Такая гладкая, как тёплый шёлк. Ты – само совершенство, я обожаю тебя.

Она ласково погладила его по щеке:

- А ты знаешь, что прошло ровно двадцать четыре часа с того момента, как мы познакомились? И где? В «Рае», у нас в раю встречаются только тогда, когда прощаются с жизнью. Катучча хоть знает, что означает это слово по-русски? Потому что вчера вечером, когда бармен Серёжа выдал нам каламбурчик: «Добро пожаловать в рай!», мне стало как-то не по себе…

- А мне стало очень даже по себе, как только я увидел там тебя, и мне абсолютно наплевать, как это место называется. Так что, значит, по-русски – я встретил тебя в раю? Ты знаешь, а ведь очень на это похоже! Потому что встреча с тобой, шери, перевернула всю мою жизнь. Двадцать четыре часа или двадцать четыре года – не имеет значения, мне кажется, я знал тебя всю жизнь. Спасибо тебе за то, что ты мне подарила.

- Там, в ванной, ты назвал меня «мон амур». Я чуть не умерла от счастья… Или ты просто не соображал от страсти, что говоришь?

- Я всё помню, мон амур. Если хочешь, я всегда буду тебя так называть.

- Только если ты действительно имеешь это в виду. «Шери» мне тоже нравится.
Он приник к ней губами, пристально глядя в глаза, и она обняла его за шею.
- Мон амур, - прошептал Филипп, - при свете свечей твои глаза ещё прекраснее, в них переливаются золотые искорки…

Он стал целовать её глаза, щёки, губы. Его горячие настойчивые руки были везде, исследуя каждый сантиметр её тела, бережно и осторожно. Он нежно стал целовать её грудь, а когда втянул в рот сосок, она потрясённо охнула от наслаждения и выгнулась ему навстречу, желая продолжения. Он что-то шептал по-французски, сначала она разобрала только «мон амур», а потом услышала желанное - «жэ тэм»… От признания в любви у неё часто забилось сердце, она горячо отвечала на его ласки, а потом стала говорить ему ласковые слова по-русски в ответ. Они говорили на разных языках, но перевод был и не нужен – их сердца понимали друг друга. Он приподнял голову, прислушиваясь к незнакомым словам, а она ласкала его грудь, поигрывая твёрдыми сосками, дыхание его участилось. Её руки спустились ниже, к плоскому животу, она слегка проводила ногтями вверх и вниз, от живота до шеи, от плеч к кистям и обратно.
- Какие волшебные у тебя руки, ма шери, мон амур, девочка моя, я хочу любить тебя снова и снова, не выпуская из своих обьятий ни на секунду…

Леонора слушала его слова, и огненный шар нестерпимого счастья рос где-то внутри, всё увеличивался, пока ей не стало казаться, что он сейчас взорвётся. Тогда она не выдержала:

- Я люблю тебя, Филипп. Я поняла это почти сразу, всё произошло так быстро, я и опомниться не успела, и не могу больше сдерживаться. Я хочу чтобы ты знал, что чувства, которые мне даришь ты, я никогда в жизни не испытывала, и даже не подозревала в себе того, что ты открываешь. Ты – мой омут, и пусть меня затянет глубоко-глубоко, утонуть в твоих глазах – это всё, чего я хочу. Жэ тэм, Филипп… Не говори сейчас ничего, просто люби меня, и я буду любить тебя так, как никто никогда не любил. Пусть это будет только одна ночь, но она будет моей, и я не забуду её никогда. Я люблю тебя.

- Леонора… Когда ты это всё говорила, мне казалось, что это говорю я, будто ты, прочитав мои мысли, просто проговорила их вслух. Для меня тоже всё произошло слишком быстро, но сил противиться этому у меня нет, впрочем, как нет и желания. Я тоже люблю тебя, наверное, так бывает, наверное, именно это люди называют любовью с первого взгляда, и именно это имела в виду Катучча, когда пела нам ту песню, а она очень мудрая и проницательная женщина. Только не говори об одной, лишь одной ночи, нет! У нас будет много ночей, не менее прекрасных, чем эта, и замечательных дней, и всего остального. У нас ещё есть время, и всё это время я хочу отдать тебе, провести его с тобой, и наслаждаться каждой отпущенной нам секундой. Жэ тэм, шери! Жэ тэм!

Он склонился над ней, нежно поцеловал в губы, и вдруг увидел скатившуюся по щеке слезу.

- Ты плачешь, шери? Почему, скажи мне!

- Я плачу от счастья, глупенький. Разве ты не знаешь, что плакать можно не только от боли? Я счастлива от того, что я с тобой, и потому, что ты меня любишь.

Она притянула его к себе, и в этот раз всё было именно так, как хотел он. Он целовал её мучительно-долго, то страстно, то нежно, на её теле не осталось и миллиметра, которого не коснулись бы его губы. Филипп оказался изумительным любовником, нежным и страстным, требовательным и покорным, ласковым и напористым. Он действительно умел читать в её глазах все желания, и как никто другой, чувствовал, чего хочет её тело. Когда он входил в неё, она сотрясалась от сладкой дрожи, когда заполнял её всю, казалась, что вот только теперь она – Леонора, настоящая, а раньше какой-то частички не хватало, и даже не частички – половинки! А теперь они стали одним целым, и любили друг друга всю ночь, заснув только под утро. И даже во сне не выпускали друг друга из рук. Его плечо оказалось лучшей подушкой в мире, ей спалось так сладко в его объятиях, их тела были созданы друг для друга, будто сложилась мозаика…

Первым, что она увидела, когда открыла утром глаза – был его нежный взгляд.
- Ты так прекрасна, когда спишь, мон амур, - прошептал он, - я так долго на тебя смотрел, не в силах оторваться от твоего лица, просто лежал и любовался тобой.

- Доброе утро, любимый! – она протянула руку и погладила его по щеке, - мне снился дивный сон. Про то, что мы всю ночь занимались любовью, и это было прекрасно!

Он засмеялся:

- Видишь, нам даже снятся одинаковые сны. Ведь мы с тобой – две половинки одного целого.
- А я тебя люблю, Филипп.

- А я люблю тебя ещё больше, шери.

Она счастливо засмеялась, и он поцеловал её в свои любимые ямочки на щеках, а потом приник к губам.

- Вот бы каждое утро начиналось так, с твоих поцелуев!

- Если ты захочешь, именно так и будет, - серьёзно сказал он.

Леонора сползла с его плеча, и сладко потянулась всем телом. Филипп улыбнулся:

- Моя кошечка проснулась…

Она с тревогой взглянула на него и спросила:

- Я что, всю ночь так и проспала на твоём плече? У тебя, наверное, рука затекла!

- Ничуть не затекла, можешь на ней спать и дальше.

- А который час?

- Понятия не имею. Я ведь счастлив, а счастливые часов не наблюдают.

- Это те, которым работать не надо, - недовольно сказала Леонора.

- Ох уж эта твоя работа, шери. Зачем она тебе так нужна? Я могу тебе дать всё, что нужно, у тебя будет всё, что ты захочешь!

Она приподнялась на локте и серьёзно посмотрела ему в глаза:

- Филипп, мы больше не будем обсуждать эту тему. Я должна, хочу, и буду работать, соблюдая условия контракта, подписанного мною, потому что я приехала в Париж не для того, чтобы стать содержанкой богатого графа. У меня совсем другая цель, и если ты и вправду меня любишь, то не мешай, вот всё, о чём я прошу.

Он снова вздохнул и отвёл глаза:

- Я даже спорить с тобой не буду. Я уже знаю, какая ты упрямая, к тому же, у тебя позеленели глаза, а это значит, что спорить с тобой бесполезно, ни одного моего аргумента ты не примешь.

 

[Nikita]

@Аришка, вах! :MG_234:

 

[Селена]

Для тех, кто читает. @Nicole, тебе отдельное спасибо, мне захотелось весь роман выложить, ну понемножку так.

Посмотреть ещё

- Который час? -обеспокоенно спросила Леонора.

- Часов двенадцать, наверное.

- Ты должен отвезти меня домой. Мне нужно привести себя в порядок перед съёмкой.

- Хорошо, хорошо, отвезу. Но кофе-то мы можем выпить вместе? С тёплым, хрустящим круассаном, как ты любишь, - соблазняющим тоном сказал он.

- Откуда же ты возьмёшь тёплый, хрустящий круассан?

- У меня прямо рядом с домом замечательная булочная, я сейчас сбегаю и принесу. А ты пока можешь похозяйничать на кухне и сварить кофе.

- Договорились!

Леонора спрыгнула с кровати, накинула халат, со вздохом влезла в безразмерные тапочки, и пошаркала на кухню. Там она сразу обнаружила кофеварку, и стала открывать дверцы шкафов и шкафчиков в поисках кофе. За это время Филипп успел одеться и крикнул ей, уже от двери:

- Не скучай, я скоро буду!

Она нашла, наконец, кофе, засыпала в кофеварку и стала ждать Филиппа. Его не было довольно долго, и Леонора уже начала нервничать. «Ничего себе – рядом с домом! Или они там ещё тесто не замесили?» Она посмотрела на свои новые часики – 12.30! Ну, где же он?! Тут послышался звук поворачиваемого в двери ключа, и появился Филипп, держа в одной руке маленький бумажный пакет с круассанами, а в другой – пакет побольше.

- Филипп, ну почему ты так долго!

- Извини, малышка, я решил заскочить в ещё один магазинчик, и …вот!

Он протянул ей большой пакет, она заглянула туда и увидела пушистый нежно-розовый халатик и тапочки того же цвета, её размера.

- Филипп, я тебя обожаю! Я сейчас переоденусь, и буду ждать тебя с кофе и круассанами на балконе.

Он кивнул и поцеловал её в щёку. Леонора пошла в спальню, надела новый халатик, оказавшийся длиной чуть выше колена, и удобные тапки. Глянула на себя в зеркало – очень симпатично, по-домашнему. Она вышла на балкон и уселась в кресло, разглядывая Париж при дневном свете. Появился Филипп с подносом, посмотрел на неё с обожанием и сказал:

- Какая ты хорошенькая и пушистенькая, шери! Впрочем, что бы ты ни надевала, всегда выглядишь восхитительно. Но больше всего ты мне нравишься без одежды…

- Ну, так может, мне всегда так и ходить?

Он грозно нахмурился и шутливо сказал:

- Ну уж нет! Это – только для меня!

Они выпили кофе, съели круассаны, и Леонора стала нетерпеливо поглядывать на часы.

- Да не дёргайся ты, от моего дома до твоего – от силы минут десять, - успокаивающе сказал Филипп. – Или тебе так не терпится поскорее от меня избавиться?

- Глупый. Просто я хотела бы приехать домой пораньше, разобрать все эти пакеты, которые у тебя в багажнике, душ принять. В общем, я пошла одеваться.

Он недовольно пожал плечами, но ничего не сказал. Леонора пошла в ванную, быстро оделась, а новый халат и тапки гордо поместила в шкаф.

- Я готова, - сказала она, выйдя на балкон, - а коврики всё же стоит просушить, они до сих пор мокрые…

Его глаза полыхнули от воспоминаний о прошлой ночи. Он небрежно махнул рукой:

- Этим займётся прислуга.

- Ах, ну да, ведь Ваше ленивое сиятельство сам ничего сделать не может!

Филипп усмехнулся и сказал:

- Ну, пойдём, раз ты готова.

Они спустились в фойе, где всё ещё сидел тот же старый консьерж. Филипп взял Леонору за руку и подвёл к освещённому окошку:

- Бонжур, Жак. Ты ещё не сменился?

- Бонжур, месье Филипп, - ошеломлённо ответил консьерж, - нет, смена через час.

- Это – мадмуазель Леонора, моя подруга. Прошу любить и жаловать.

- Бонжур, мадмуазель Леонора, - пролепетал бедный Жак. Видно, первый раз в жизни Филипп не только поздоровался первым, но и представил свою девушку. Она про себя потешалась вовсю, но ей было очень приятно, что он так поступил. Они вышли и сели в машину, а старенький консьерж ещё долго смотрел им вслед вытаращенными от удивления глазами.

- Не волнуйся, теперь он обязательно расскажет о тебе всем, и то, что произошло вчера, никогда не повторится. Представляю, как они будут смаковать эту тему, - усмехнулся Филипп.

- Спасибо. Это было очень мило с твоей стороны.

До парка Монсо они действительно добрались меньше, чем за десять минут. Филипп вытащил покупки из багажника и понёс в дом. Поднимаясь в лифте, они целовались, а Филипп всё жаловался, что не может её обнять, потому что руки заняты. Она позвонила в дверь, потому что в спешке забыла вчера ключи. Открыла Аида, и в изумлении уставилась на них.

- Привет. Ну что ты стоишь, как столб, дай людям войти.

Та попятилась, пролепетав:

- Привет, Ленчик. Бонжур, Филипп.

- Бонжур. Куда? – коротко спросил Филипп.

Леонора показала ему свою спальню, и он свалил все пакеты на кровать.

- Ну, я пошёл. А ты, как освободишься, позвони – теперь-то у тебя есть мой номер.

Она кивнула и пошла проводить его. У двери Филипп поцеловал её в губы и сказал:

- Удачного дня, шери. Я люблю тебя.

- И я тебя люблю. Пока.

Закрыв за ним дверь, Леонора отправилась в гостиную, где обнаружила своих подружек, сидящих на диване, остолбенело глядя на неё.

- Ленк, что это было? – подала голос Настя.

- В смысле?

- Ну, все эти пакеты, Филипп, и вообще…

- В пакетах – одежда, Филипп помог их донести, а что значит – вообще? Лучше пойдёмте на балкон, покурим, и я вам всё расскажу.

Они вышли на балкон, закурили, и выжидательно уставились на неё. Первой опять не выдержала Настя:

- Ленчик, ну ты чего молчишь? Вы что, всю ночь шопингом занимались?

Леонора хихикнула:

- Нет, всю ночь мы занимались любовью, у него дома. А шопинг делали вчера. Ещё мы посмотрели Версальский Дворец, Бастилию, и Лувр. Правда, времени хватило только на Мону Лизу, но мы обязательно пойдём туда ещё раз, все вместе. Потом… потом мы обедали, точнее, ужинали, а после этого курили травку и пили волшебные коктейли в баре у Катуччи.

Девчонки смотрели на неё во все глаза, приоткрыв рты. Тут Аида заметила обновку:
- А это что? Мамочки! Это же Шопард! Настоящие?

- Нет, граф де Монспэ купил мне дешёвую подделку.

Все принялись восхищённо разглядывать часы, и Настя спросила:

- А в пакетах что?

- Если честно, уже и не помню. Пойдём, посмотрим?

- Она ещё спрашивает!

Всей толпой, они ввалились в её спальню, и начали вытряхивать содержимое фирменных пакетов на кровать, восхищённо охая и ахая. Леонора выхватила из общей кучи «рваные» джинсы от Кавалли и нежно-абрикосового цвета водолазку Валентино. Они ей так понравились, что она купила несколько таких, разного цвета.

- Ну, пока вы тут всё рассматриваете, я – в душ и одеваться, времени не так много, скоро Жюльен приедет.

Она убежала в ванную, прихватив по дороге чистое бельё, оставив подружек восторженно обсуждать её обновки. С наслаждением поливая себя горячей водой, Леонора вспоминала прошлую ночь и предвкушала следующую, а сердце её пело от счастья. Выйдя из ванной, она опять обнаружила всех в гостиной, с ошарашенными лицами.

- Это что, всё – оригиналы? – шёпотом спросила Настя.

- Нет, мы на Черкизовский рынок специально за фэйками быстренько смотались! – засмеялась Леонора.

- Ну и везучая ты, Ленка! – вздохнула Аида. – Сначала твоя сумка каким-то непостижимым образом в целости и сохранности целый час в аэропорту провалялась, а не прошло и трёх дней, как ты познакомилась с настоящим графом, который тебя подарками осыпает. Он что, влюбился?

- По уши, - с гордостью сказала Леонора. – И я в него, кстати, тоже. Он даже требует, чтобы я бросила работу, потому что хочет больше времени проводить со мной вместе.
- Ну, а ты?

- А я сказала – ни за что. Не хочу быть у него содержанкой.

Настя покрутила пальцем у виска и сказала:

- Знаешь, это ведь про таких, как ты, пословицу придумали – дуракам везёт. Зачем тебе работать-то? Если он так начинает, то представляешь, что дальше может сделать? И квартиру тебе купит, и машину, вся будешь в шоколаде!

- А может, я не люблю шоколад. И вообще, хватит об этом.

Леонора встала и пошла в спальню, посмотрелась на себя в зеркало – супер. Достала из коробки новые туфли Шанель из чёрной крокодиловой кожи – к часам, и со вздохом побрызгалась духами «Флёр де Лис» - работа есть работа. Подхватила сумку Луи Вуиттон (последняя коллекция), побросала туда разные мелочи, и тут зазвонил мобильный. Это был Жюльен, он ждал их внизу.

- Девчонки, Жюльен приехал! Вы готовы? – крикнула она.

- Да! – нестройными голосами отозвались подруги.

- Ну, тогда пошли.

Спустившись, Леонора весело сказала:

- Бонжур, Жюльен. Каме сова?

- Бонжур, мадмуазель Леонора. Сова, - ответил шофёр, бросив на неё какой-то странный взгляд. Такие же странные взгляды она ловила на себе и в машине, по дороге в студию.

- Со мной что-то не так, Жюльен? Почему вы на меня так смотрите?

- Нет-нет, мадмуазель Леонора, всё в порядке, - торопливо ответил водитель.

Она недоумённо пожала плечами и отвернулась к окну, погрузившись в мечты о Филиппе. Войдя в студию, Леонора сразу почувствовала что-то неладное. Со всех сторон, она ловила на себе любопытные взгляды, поспешно отводимые в сторону, когда она их перехватывала, и это шушуканье… В душе нарастала тревога – в чём дело? Вскоре появился Этьен.

- Привет, девочки. Вы готовы? Леонора, мои поздравления!

- С чем? У меня что, сегодня День Рождения?

Его брови удивлённо поползли вверх:

- А ты что, ничего не знаешь?

- А что я должна знать?

- Ты что, газет не читаешь?

Она устало вздохнула:

- Нет, Этьен, я не читаю французских газет, потому что не говорю по-французски.

Он понимающе кивнул и куда-то исчез, вернувшись через минуту с газетой в руках, и молча протянул её Леоноре. Та взяла и тут же испуганно охнула, с ужасом глядя на фотографию на первой странице. Она и Филипп в кафе, целующиеся, её руки обнимают его за шею, на столике перед ними – белая роза в вазе. Она растерянно подняла глаза:

- Что же теперь будет, Этьен?

- Ты что, не рада?

- Чему?! Немедленно переведи мне, что здесь написано!

Он взял у неё газету и стал читать: - «Светская жизнь Парижа». Надпись под фотографией гласит: «Граф Шарль-Филипп де Монспэ и модель агентства «Lady Star» Леонора Цорник, его новая пассия и одновременно новое лицо косметической фирмы «Флёр де Лис». Что это – рекламный трюк или настоящая любовь?»

Леонору затрясло, она рухнула в ближайшее кресло, из глаз покатились слёзы.

- Эй, эй, ты чего? – растерянно спросил Этьен, - а ну-ка, пошли со мной.

Он взял её за руку и потащил в комнату отдыха, налил стакан воды и подал ей, а сам сел напротив. Дрожащей рукой, Леонора жадно пила воду, стуча зубами о край стакана. Он изумлённо наблюдал за ней. Её всё ещё трясло, она судорожно всхлипывала.

- Успокойся и объясни, почему ты рыдаешь?

- Нет, это ты мне объясни, чему ты так рад!

- Так ведь все рады! Руководство «Флёр де Лис» в поросячьем восторге, потому что лучшей рекламы не придумаешь: ты, граф де Монспэ, и белый цветок перед вами! Пьер радостно потирает руки и собирается повысить цену за услуги агентства «Lady Star». Да и тебе, скорее всего, гонорар увеличат, так о чём тут плакать?

- Ты не понимаешь, - безнадёжно покачала головой Леонора, - он ведь мне этого не простит…

-Кто? – недоумённо спросил Этьен.

- Филипп, кто же ещё! – в отчаянии закричала она.

В его глазах появился проблеск понимания. Вопреки расхожему мнению, люди нетрадиционной сексуальной ориентации, в большинстве своём, имеют тонкую душевную организацию, и очень трепетно относятся к любви. Они замечательные, очень участливые друзья, и на них можно положиться в трудную минуту. Этьен был как раз из таких. Он спросил:

- Ты что, вправду в него влюблена?

- И он в меня, - грустно прошептала Леонора.

Теперь он смотрел на неё с нескрываемым сочувствием.

- Ты должна всё ему объяснить! – с жаром воскликнул Этьен. – Ты же ни в чём не виновата, ты этого не планировала и не подстраивала. Просто такие люди, как твой Филипп, всегда под прицелом фотоаппаратов этих чёртовых папарацци. Я сам фотограф, но эту братию на дух не переношу, я их презираю. Скольким людям они жизни поломали, возьми хоть принцессу Диану. Давай же, звони ему немедленно!

- Я боюсь.

- Уж лучше ты ему сама расскажешь, что случилось, и всё объяснишь, прежде чем это сделает кто-то другой.

Леонора послушно достала из сумочки телефон и позвонила, Филипп сразу ответил:
- Привет, любимая! – ворвался в ухо его радостный голос. – Ты уже закончила?
- Филипп, - дрожащим голосом пролепетала она, - Филипп, я даже не знаю, как это тебе сказать, - и всхлипнула.

- Что случилось, шери, ты плачешь? – встревоженно спросил он. А потом резким возмущённым тоном сказал:

- Кто-то посмел тебя обидеть? Говори немедленно, я сейчас приеду и разберусь!

- Филипп, газета… Помнишь того папарацци, так вот, мы там на первой странице, целуемся! Филипп, прости!

Этьен сидел напротив, напряжённо вслушиваясь в их разговор. А Филипп неожиданно рассмеялся и спросил:

- Мон амур, и это всё, что тебя расстроило? Да чёрт с ней, с этой фотографией! Она, кстати, не первая, пусть даже это будет тебе неприятно. Издержки славы, что поделаешь. Тётя, конечно, будет недовольна, она не любит, когда моё имя треплет пресса, но для неё это не впервой, поворчит и успокоится. Рано или поздно, это должно было случиться, я ведь не собираюсь прятаться ото всех. А я уже было испугался, что ты меня разлюбила, и не знаешь, как мне об этом сказать.

- Что ты, Филипп, я очень-очень тебя люблю! Но мне стало страшно, что ты подумаешь…

- Что я там подумаю?

- Ну, они тут все так радуются, это ведь такая реклама, да ещё эта белая роза…

- Дурочка моя, ну как же я мог такое подумать! Ты ведь даже не знала, в какое именно кафе я тебя повезу, что подарю тебе белую розу. Успокойся, шери, прошу тебя.

- Филипп, я тебя обожаю!

- Постой-ка, так что же, получается я помог тебе подняться на ступеньку выше в этой твоей обожаемой модельной карьере?

- Получается, что так.

- Но я надеюсь, ты меня за это отблагодаришь? – вкрадчиво спросил он.

- Ещё как! – радостно воскликнула она, поняв, что он не сердится.

- А «ещё как» - это как? – игриво поинтересовался Филипп.

- Я подумаю! – так же игриво ответила Леонора. – Но обещаю, что тебе понравится.

- Я буду ждать твоей благодарности с нетерпением, потому что безумно соскучился.

- Я люблю тебя, Филипп.

- И я тебя, шери! Позвони, как закончишь. Целую нежно-нежно.

- И я тебя целую. Пока.

Она положила трубку, подняла на Этьена сияющие глаза и радостно улыбнулась:

- Он на меня не сердится!

- Вот видишь, всё обошлось. Получилось – и волки сыты, и овцы целы, а ты плакала. Ну что, будем работать или тебе надо отдохнуть и прийти в себя?

- Нет, пошли работать.

С этого дня между ней и Этьеном установились тёплые, дружеские отношения, и работать с ним стало гораздо приятнее. Съёмка в этот день проходила как по маслу. Леоноре, для эксперимента, выпрямили волосы и подстригли чёлку, отчего она стала похожа на египетскую принцессу. Около часа с ней возились стилисты, Этьен пожелал сделать акцент на лицо и глаза. Она не узнала себя в зеркале и подумала – а вдруг Филиппу не понравится? А, ерунда. Стоит лишь нырнуть в его ванну (при этой мысли по телу пробежала сладкая судорога), и смыть всё к чертям. Остальными девочками в этот день занимался другой фотограф, потому что Этьен был поглощён Леонорой, заявив, что не может упустить такой шанс – не каждый день у неё так горят глаза. Быстро поняв, что ему нужно, она старалась думать только о Филиппе – это было нетрудно, но её зрачки тут же сужались, а глаза горели, как янтарь. «Ну вот, теперь он стал ещё и моим вдохновением»… Сделав последний кадр, Этьен спросил, не желает ли она взглянуть на результаты пробной съёмки, которая ей так не понравилась. Леонора пожелала, и он протянул ей пачку фотографий. По мере просмотра, её глаза открывались всё шире и шире, так же как и рот. Она восхищённо посмотрела на Этьена:

- Ты гений. Потрясно, я даже не ожидала. Можно, я возьму несколько?

- Забирай все, у меня есть негативы. Покажешь своему графу, пусть любуется.

Леонора хихикнула:

- Ну уж нет, все показывать не буду – он ужасный сноб.

- Жаль только, что на дерево ты так и не полезла, было бы ещё лучше.

Её передёрнуло от неприятных воспоминаний, и она рассказала Этьену о том случае из детства, о попытке спасти котёнка и падении с дерева. Он покаянно попросил прощения за то, что заставлял её тогда, угрожая пожаловаться Пьеру. Сказал, что на верхотуру больше ставить не будет. Потом позвонил Пьер, голос его был слаще мёда. Он пригласил их всех на ужин, но Леонора прямо сказала:

- Извините, месье Пьер, но я обещала отужинать с графом де Монспэ. А вот девочек обязательно куда-нибудь сводите, а то они засиделись.

 

[Zole]

@Аришка, спасибо, что выкладываешь!

 

[Селена]

спасибо, что выкладываешь!

И вам спасибо, что читаете. А то ведь как бывает, говоришь себе - я напишу об этом книгу. Но кто будет её читать? А никто, если ты не напишешь...

 

[Toreador]

@Аришка, обожаю заглядывать в эту тему. :give_rose_b_b:

 

[Zole]

А никто, если ты не напишешь..

Поэтому надо писать!

 

[Talamasca]

@Аришка,

 

[Селена]

@Talamasca, намёк поняла, задержалась с продолжением, извините, мои милые читатели!!
Оффтоп

Тут сначала как бы больше для девочек, но потом и мальчикам должно понравиться...

Посмотреть ещё

ГЛАВА 7

Голосом слаще мёда, Пьер пообещал, что непременно поведёт подруг Леоноры поужинать в какое-нибудь хорошее место, и пожелал приятного вечера. Потом Жюльен отвёз их домой, по дороге она позвонила Филиппу и попросила заехать за ней часа через два. Дома все занялись подготовкой к вечеру, а Леонора стала разбирать свой новый гардероб, решив оставить макияж и причёску как есть, хотелось быть для него разной, чтобы не надоесть. Роясь в покупках, она наткнулась на облегающее платье-футляр бутылочно-зелёного цвета, с небольшим декольте, открытыми руками, длиной чуть выше колена. « А ведь он ни разу не видел меня в платье», - подумала Леонора и решила остановиться на нём. Туфли выбрала те же, шанелевские, и бабушкин палантин на плечи – он подходил практически ко всему. Определившись с одеждой, уселась перебирать фотографии – какие показывать Филиппу, какие – нет. Отобрала несколько из тех, где она лежала, вольготно раскинувшись на тигриной шкуре, и всего парочку, где сидела на «Харлее». Остальные побоялась - вдруг он сочтёт их пошлыми, а некоторые, с высоко задранными ногами, ей и самой показались неприличными. Положив отобранные фотографии в сумочку, она вышла на балкон, закурила, и задумалась. Глядя на раскинувшийся перед ней парк, Леонора думала о том, как резко Филипп ворвался в её жизнь, которая до него казалась теперь такой бесцветной… Зазвонил телефон, и знакомый низкий баритон спросил:

- Ты готова, шери?

- Уже спускаюсь.

В лифте Леонора весело представляла себе реакцию Филиппа на её новый образ. Выйдя из подъезда, она увидела его в той же позе: прислонившись к машине и чуть склонив набок голову. Только розы в руках не было, и одет по-другому - белые брюки, чёрная шёлковая водолазка с круглым вырезом, и чёрные замшевые мокасины. Увидев Леонору, его карие глаза изумлённо расширились. Усмехнувшись, она пошла к нему, ожидая открытых обьятий. Но он, делая вид, что не замечает её, стал крутить головой направо-налево, словно высматривая кого-то.

- Фили-ипп… - тихо позвала его со смешком.

Он посмотрел на неё и с серьёзным видом спросил:

- Извините, а Вы случайно не видели мадмуазель Леонору?

Она засмеялась, шагнула к нему сама, обняла и поцеловала в губы. Филипп тоже обнял её и прошептал:

- Ты самая красивая женщина на свете, мон амур. Такая разная…

Потом открыл ей дверь, усадил, сел за руль и уставился на неё. Леонора забеспокоилась:

- Тебе не нравится?

- Очень нравится, просто привыкаю. Днём я привёз сюда девчонку с хвостиком, а сейчас передо мной – роковая красавица. У меня для тебя подарок, малышка.

Он протянул ей небольшую чёрную бархатную коробочку с надписью «Тиффани». Она открыла и восхищённо ахнула: там оказалось маленькое колье, тёмные изумруды в платине.

- Филипп, какое чудо! Спасибо! Можно, я прямо сейчас одену? Очень подойдёт к платью.

- Давай помогу.

Леонора откинула прямые волосы в сторону, и он застегнул колье сзади на шее, не удержавшись, чтобы не прижаться к ней губами. Потом отстранился, сморщив нос:

- Чем это от тебя пахнет?

- Извини. У тебя – издержки славы, а у меня – издержки профессии. Это духи «Флёр де Лис», не успела смыть, да и причёску портить не хотелось. Кстати, всё время забываю спросить – как называются двои духи? Я обожаю этот запах.

- «Филипп», - засмеялся он. – Эти духи вот уже лет пятнадцать делает для меня один старичок-парфюмер, который раньше изготовлял их для моего отца, и купить их в магазине невозможно.

- Замечательные. А свои я смою у тебя дома, ведь у тебя есть ванна, - хитро сказала она.

- Прекрати сводить меня с ума, шери.

- А у меня тоже есть для тебя подарок, взгляни! – лукаво сказала Леонора, протянув ему пачку фотографий. Он взял, и при взгляде на первую же судорожно сглотнул. Перебрав все и добравшись до «Харлея», его лицо окаменело. Сдвинув густые брови, он спросил:

- Этот пошляк снимал тебя в таком виде?

Она рассмеялась:

- Милый, он же «голубой», он не опасен! Я для него - не женщина, а просто фактура. Но он обещал больше не хулиганить.

- Ему лучше сдержать своё обещание, - ворчливо процедил Филипп.

- Тебе совсем-совсем не понравилось?

- Шери, ты самая прекрасная женщина в мире, но я не желаю, чтобы эти фотографии были опубликованы.
- Да они и не будут, это же была пробная фотосессия. Просто в тот день он увидел меня такой, женщиной-кошкой.


- Я тоже вижу в тебе кошку иногда, но он явно перебрал.

- Ладно, он же сказал, что больше не будет. И вообще, женщина-кошка в настоящий момент голодна, как собака. Куда поедем?

- К «Максиму».

- Только давай помедленнее, пожалуйста, а то на голове у меня будет кошмар.

Вместо того, чтобы как обычно послушаться её, Филипп молча поднял верх и повёл машину в своей обычной манере. Он явно злился, и Леонора твёрдо решила больше не показывать ему никаких фотографий. Потом попыталась сменить тему:

- Ресторан «Максим» в Москве очень знаменит. Говорят, столик там надо заказывать за неделю вперёд.

- Только не мне. Я уже позвонил.

Всю дорогу они ехали молча. «Надо же, какой ревнивец!» - весело думала Леонора, но всё равно ей было приятно. Припарковавшись, в своём стиле, прямо у входа, он молча помог ей выбраться. Швейцар услужливо распахнул перед ними двери – ресторан был полон. К ним тут же подскочил распорядитель:

- Ваше Сиятельство, мадмуазель, прошу, ваш столик ждёт. Позвольте вас проводить.

Она взяла Филиппа под руку, и под взглядами полного зала они проследовали к столику. Усадив Леонору, он сел напротив и уставился на неё, опять-таки молча, скрестив руки на груди. Подошедший официант положил перед ними меню, спросив при этом, что они хотели бы выпить на аперитив. Филипп потёр подбородок и сказал ему что-то по-французски. « Даже меня не спросил», - с обидой подумала Леонора. Решив сменить тактику, она спросила:

- А где тут туалет? Там ведь наверняка есть зеркало, а я так и не видела, как твой чудесный подарок смотрится на моей шее.

Он, по-прежнему храня молчание, кивком головы указал нужное направление. Ослепительно улыбнувшись ему, она ушла. И замерла в восхищении, когда обнаружила, что в туалете действительно имелось большое зеркало, отразившее такую картинку: камни колье переливались и играли в гармонии с платьем, прямые волосы шёлково блестели, искусно накрашенные глаза приобрели пронзительную выразительность и смотрели с дерзким вызовом. « Нет, он не устоит,» - усмехнулась Леонора, и, полюбовавшись собой немного, вздёрнула подбородок и пошла обратно. Она подошла к столику, провожаемая заинтересованными взглядами, и грациозно уселась на придвинутый официантом стул. Потом послала Филиппу сияющую улыбку, с ямочками, как он любил. Уголки его губ чуть дрогнули, на секунду поднявшись вверх, но тут же опустились.

- На тебя все пялятся, - мрачно констатировал он.

- Давай убьём их всех за это! – жизнерадостно предложила она.

- Неприлично быть такой красивой.

- Давай и меня заодно убьём тоже! – всё также жизнерадостно ответила Леонора. На этот раз, его улыбка стала более заметной. «Ура, лёд тронулся!» - подумала она и решила закрепить результат, сказав нежным, просящим голосом:

- Филипп, милый, ты будешь сердиться на меня весь вечер? Ты хочешь, чтобы мои глаза стали цвета твоего подарка? Он, кстати, такой замечательный, спасибо. Я так тебя люблю!

Он вздохнул, и закрыл на секунду глаза. А когда открыл – это был уже другой Филипп, в его глазах опять светилась нежность.

- Я не на тебя сержусь, шери.

- А на кого?

- На этого урода, который запихнул мою девочку в пошлый чёрный латекс. Но если уж быть до конца откровенным, на самого себя я сержусь больше всего.

- А на себя-то за что?

- За то, что утратил самоконтроль, и теперь срываю злость на тебе.

- Но я совсем на тебя за это не сержусь, я понимаю. И когда мы будем дома, если ты, конечно, захочешь меня пригласить, я тебе это докажу.

Его глаза полыхнули страстью, теперь он смотрел на неё с обожанием. Официант принёс вино, плеснул немного в бокал и подал Филиппу. Тот понюхал, отпил глоток, и одобрительно кивнул. Официант долил его бокал, потом наполнил бокал Леоноры.

- У меня есть тост! – сказала она.

- Что, опять за Катуччу?

- Нет, за тебя. Потому что ты умный, добрый, нежный и ласковый, ты самый лучший в мире мужчина. И даже когда ты сердишься, я тебя обожаю.

Потом, подавшись всем телом вперёд, она тихим хрипловатым голосом добавила:

- А ещё ты такой потрясающий любовник, что весь день я думала только о том, какое наслаждение ты доставил мне прошлой ночью, предвкушая следующую…

Откинувшись обратно, продолжила уже нормальным голосом:

- Поэтому за тебя, любимый!

Он протянул бокал ей навстречу, Леонора протянула свой, и они соприкоснулись с лёгким звоном. Отпив немного вина, она сказала:

- М-м-м! Что это?

- Шато-Марго 1986-го года.

Ей это ни о чём не говорило, но она кивнула с видом знатока, и отпила ещё, не отрывая от него немигающего взгляда.

- Леонора, ты играешь со мной, как кошка с мышкой. Ты с лёгкостью заставляешь меня сходить с ума от ревности, а потом так же легко возвращаешь мне уверенность в том, что я для тебя – единственный и неповторимый. Даже зная весь набор ваших женских хитростей, я каждый раз попадаюсь в расставленную тобой ловушку. Тебе что, мало того, что я и так у твоих ног, тебе хочется, чтобы я вообще утратил рассудок?

Она с грустной улыбкой покачала головой:

- Нет, Филипп, я вовсе с тобой не играю. Просто произошло так, что за какие-то пару дней я влюбилась в тебя так сильно, что у меня мороз по коже от мысли, что могу тебя потерять, и готова на всё, чтобы привязать тебя к себе как можно крепче. Вот и всё, любимый.

Пока Леонора говорила, он смотрел на неё с нежностью, и одновременно – с обжигающей страстью. Потом сказал, склонив голову:

- Ну и что мне с тобой делать, мон амур?

Она пожала плечами:

- Не знаю. Просто любить, наверное. Только сначала, может быть, всё-таки покормишь?


Он откинул голову и рассмеялся. Так громко, что несколько голов неодобрительно повернулось в его сторону. Леонора сделала большие глаза и сказала:

- Ваше Сиятельство, Вы ведёте себя неподобающим образом!

Он подался вперёд, и, серьёзно глядя ей прямо в глаза, произнёс:

- Сказать тебе, что я просто люблю тебя – значит, не сказать ничего. Нет на свете такого слова, которое могло бы полностью описать, что я чувствую к тебе. Ты стала моим солнцем, моим идолом, ты затмила собою весь мир, в котором я жил до тебя. Ты поняла?

Она медленно кивнула, заворожено глядя на него. Филипп откинулся назад, сказав:

- А теперь бери меню и выбирай, потому что если ты умрёшь с голоду, мне некого будет любить.

Хихикнув, Леонора взяла меню и принялась внимательно его изучать. Выбрала осетрину по-царски и салат из рукколы, тут же сообщив об этом Филиппу. Он кивнул ожидающему официанту и сделал заказ, конечно же, на французском. Подлив им вина, тот мгновенно испарился.

- Что, моей киске захотелось рыбки? – насмешливо спросил Филипп.


- Угу. А ты что заказал?

- Медальоны из телятины.

- А моему кровожадному тигру захотелось мясца?

Он тут же помрачнел, и Леонора встревоженно спросила:

- Что? Ну что я опять не так сказала?

- Ничего. Просто вдруг вспомнилась та тигриная шкура, на которой ты лежала в этом мерзком комбинезоне.

- Филипп!!! Это уже переходит все границы! Где твоё чувство юмора? Я что, теперь должна тщательно взвешивать каждое слово, прежде чем что-то сказать? Ты никогда не простишь мне этих глупых фотографий? На, смотри! – в ярости, она лихорадочно открыла сумку, достала оттуда фотографии, и с треском разорвала (и откуда силы взялись) всю пачку, с трудом подавив желание швырнуть их ему в лицо.

- Леонора, не устраивай сцен в приличном месте.

- Но ты же этого от меня добиваешься весь вечер? Доволен?!

Она резко отодвинула стул, сунула в сумку разорванные фотографии, и удалилась с оскорблённым видом. В дамскую комнату. Там она выкинула предмет ссоры в урну и позвонила Катучче. Та отозвалась мгновенно:

- Бон суа, шери. Видела, видела. Чёртовы папарацци. Филипп в ярости?
- Катучча, этот человек сведёт меня с ума. Как раз-таки над этим он просто посмеялся, и подарил мне колье с изумрудами от Тиффани, чтобы я не расстраивалась. Я тоже решила сделать ему подарок, и показала фотографии пробной сессии.
- Какого рода фотографии? – хладнокровно поинтересовалась Катучча.
- Ну, я там лежу на тигриной шкуре в комбинезоне из чёрного латекса, как у Халли Берри. И сижу верхом на красном Харлей-Дэвидсон.

Подруга захихикала:

- Представляю себе его реакцию. Он сильно возбудился?

- Возбудился?! Если бы! Он пришёл в ярость от ревности, потом повёз меня ужинать к «Максиму», и мне битый час пришлось его успокаивать, хотя я просто умирала от голода. Он заявил, что неприлично быть такой красивой, и что на меня все пялятся. Я всё стерпела, и в конце концов, мне удалось привести его в хорошее расположение духа, он даже назвал меня своим солнцем и заявил, что я затмила собою весь мир, в котором он жил до меня. Но когда мы, наконец, заказали еду, я – рыбу, он – мясо, взял и пошутил, что я, как кошка, люблю рыбу. А на мою ответную шутку, что он, как кровожадный тигр, предпочитает мясо, Филипп опять надулся! Я, видите ли, напомнила ему эту проклятую тигриную шкуру. Вот тут я уже не выдержала и вышла из себя.

Катучча хохотала, как сумасшедшая, а отсмеявшись, спросила:

- И каким образом ты вышла из себя, шери?

- Я разорвала все фотографии прямо за столом, и Филиппу ещё повезло, что я не швырнула обрывки ему в лицо. Потом встала и ушла. И вот, теперь звоню тебе из туалета.

Новый взрыв хохота Катуччи почему-то успокоил Леонору, и ей самой эта ситуация стала казаться смешной. Всё ещё смеясь, Катучча проговорила:

- Детки, вы меня со смеху уморите. Вы – два сапога пара, вы друг друга стоите и просто созданы друг для друга. Кстати, как прошла ночь?

- Извини, Катучча, хоть ты и моя подруга, но эти подробности я с тобой обсуждать не буду. Скажу только одно – ты права, в этом плане мы просто созданы друг для друга. Скажи лучше, что мне делать с этим сумасшедшим графом?

- Ничего. Иди обратно и спокойно ешь свою рыбу. Поверить не могу, что ты устроила сцену у «Максима». Ты – это что-то, как у нас говорят – когда тебя отливали, форма лопнула.

- У нас тоже так говорят. А Филипп, между прочим, тоже вёл себя не лучшим образом, хохотал так, что на него оглядывались.

- Филипп?! Громко смеялся у «Максима»? Детка, что ты с ним сделала? Мы вообще об одном человеке говорим?

- Об одном, об одном. Ладно, Катучча, давай я тебе перезвоню, а то сейчас упаду в голодный обморок.

- Обожаю тебя, шери. Заедете сегодня?

- Не знаю. Посмотрим на его поведение.

- Ладно, иди ешь. Потом позвони мне, обязательно! Умираю от желания узнать, чем у вас там закончится.

Хохотнув ещё раз, Катучча отсоединилась. Леонора ещё раз посмотрелась в зеркало, глубоко вздохнула, и пошла обратно. Официант торопливо подвинул ей стул и снял серебрянную крышку с тарелки, уже стоявшей на столе. Не глядя на Филиппа, принялась за еду. Рыба была восхитительная, она с трудом удерживалась, чтобы не глотать её большими кусками. Тихий смешок с другого конца стола заставил её поднять на него глаза. Он сидел и улыбался, нахал. Леонора отхлебнула вина и продолжила расправляться с рыбой.

- Почему бы тебе не схватить её руками и не запихнуть в рот целиком?

- Почему бы тебе не помолчать и не дать мне спокойно поесть?

Он замолчал, она доела рыбу и допила вино.

- Что ты так долго делала в туалете? – не выдержал, наконец, Филипп.

- Жаловалась Катучче на твоё безобразное поведение, - холодно ответила Леонора.

- И что она сказала? – хмыкнул он.

- Смеялась, как сумасшедшая.

- Над кем?

- Над нами обоими. Сказала, что мы два сапога пара и созданы друг для друга. Приглашала к себе. Давай съездим? Катучча меня всегда успокаивает.

- Конечно, поедем. Прости меня, шери. Я не знаю, что на меня нашло. Ты меня ещё любишь?

Подперев ладонями подбородок и поставив локти на стол, Леонора некоторое время просто смотрела на него, потом улыбнулась и сказала:

- Ты непредсказуемый, Филипп. Когда я сегодня увидела эту фотографию в газете, думала – ты будешь в ярости, и даже, может, бросишь меня. Но ты лишь посмеялся и подарил мне эту прелесть, - она дотронулась до колье. – А когда я хотела всего лишь позабавить тебя теми глупыми снимками, подразнить чуть-чуть, возбудить – ты разозлился так, что я даже про голод забыла, испугавшись. Потом ты назвал меня своим солнцем, а когда я позволила себе невинную шутку, ты довёл меня до того, что я устроила сцену в приличном заведении. Теперь весь Париж будет говорить, что у меня ужасные манеры.

- Никто не заметил, шери. Ты не ответила на мой вопрос. Ты меня ещё любишь?

Она посмотрела на него с обожанием, злость уже улетучилась, и прошептала:

- Я люблю тебя. Люблю так, что мне страшно.

- Не бойся ничего, ты ведь со мной. Я позвоню Катучче, и скажу, что мы сейчас приедем.

Пока Филипп разговаривал по телефону, Леонора потягивала вино и разглядывала обстановку, раньше было как-то не до этого. Она много слышала про этот ресторан, но была-то здесь в первый раз. Роскошь убранства била в глаза: кругом хрусталь и позолота, стулья обиты красным бархатом, и скатерти на столах из золотого кружева. Филипп уже попросил счёт и теперь ждал свою карту обратно. Они вышли из ресторана, уселись в машину, и прежде чем тронуться с места, Филипп долго целовал её, повторяя: «Жэ тэм, жэ тэм!» Ну конечно же, она растаяла, и всю дорогу держала руку на его затылке, нежно перебирая шелковистые волнистые волосы, а он улыбался своим каким-то мыслям.

Охранники на этот раз приветственно кивнули им:

- Бон суа, месье. Бон суа, мадмуазель.

Обстановка внутри ничуть не изменилась – всё тот же запах, та же музыка, тусклый свет, и Катучча на том же диванчике, только вместо Поля и Жоржа с ней сидел очень красивый темнокожий парень. Она поднялась им навстречу, восхищённо оглядела Леонору и сказала:

- Ты само совершенство, шери. Бедный Филипп!

«Бедный Филипп» усмехнулся и с готовностью закивал согласно головой. Они уселись, Катучча прикурила папироску и протянула ей:

- Успокаивайся, малышка. Филипп, ты видел газету?

Он отрицательно покачал головой. Катучча встала, ушла куда-то, и вскоре вернулась с газетой в руках, протянув её Филиппу. Он взял, поднёс свечу, чтобы лучше видеть, и с усмешкой вернул обратно, прочитав текст под фотографией.

- Леонора очень фотогенична. А тётя Мадлен будет вне себя от гнева. Мне в замке лучше пока не показываться, пусть отойдёт немного. Шери, ты знаешь, что тут написано?

Она кивнула:

- Мне Этьен перевёл.

- Это тот самый наглый тип?

- Милый, не начинай, пожалуйста. Мне так хорошо.

В этот раз они посидели в баре совсем недолго, поболтали, от коктейлей отказались, поблагодарили Катуччу и поехали домой. В фойе сидел уже другой консьерж, почтительно сказавший:

- Бон суа, месье Филипп. Бон суа, мадмуазель Леонора.

Филипп опять лишь небрежно кивнул, а она вежливо сказала:

- Бон суа.

В лифте Филипп хвастливо заявил:

- Вот видишь, я же тебе говорил – тебя все теперь знают.

- Спасибо, конечно, только скажи мне вот что… Милый, почему ты такой чопорный, холодный и невежливый с людьми? Всего лишь потому, что у них нет титула, и они тебе не ровня?

- Что ты имеешь в виду? У тебя тоже нет титула, но разве я с тобой невежлив?

- Я – другое дело. Я говорю о простых людях, которые тебя окружают, обслуживают. Ну, вот как этот консьерж, например. Он с тобой поздоровался, а ты ему лишь кивнул. У тебя что, язык отвалился бы, если бы ты тоже с ним поздоровался?

Филипп растерянно пожал плечами, открывая дверь в квартиру:

- Не знаю, никогда об этом не думал. Я таким вырос. В моём замке было довольно много слуг, и я знал их всех по именам, но мне никогда в голову не приходило, что они ждут благодарности за то, что подали мне завтрак или прибрали мою комнату.

- Неправильно это. Видимо, придётся заняться твоим воспитанием. Потому что с титулом или без – все люди на Земле заслуживают человеческого и уважительного к себе отношения.

- Тебя что, на философию потянуло после посещения Катуччиного бара? А кто-то обещал меня отблагодарить за продвижение по карьерной лестнице…

Леонора весело улыбнулась, притянула его к себе, и стала «благодарить» - целовала, слегка проникая языком ему в рот, исследуя внутреннюю поверхность губ, чуть касаясь языком гладких зубов. Он зарычал и крепко прижал её к себе так, что она сразу почувствовала – он уже готов, но торопиться не собиралась. Отстранившись от него и уловив в карих глазах разочарование, она сказала:

- Милый, я хочу переодеться. Ноги жутко болят от этих новых туфлей.

Он кивнул и вкрадчиво спросил:

- А совместная ванна у нас сегодня в программе намечается?

- Ну конечно, любимый. Если честно – умираю от желания в неё залезть. Весь вечер я чувствовала себя не в своей тарелке со всем этим макияжем и причёской, да ещё под твоим тяжёлым взглядом. Ведь тебе, похоже, больше нравится девчонка с хвостиком?

- Ты нравишься мне любой, но когда ты такая красивая, как сегодня, я тебя слегка побаиваюсь.

Леонора засмеялась и пошла в спальню. Теперь она уже не стеснялась раздеваться перед ним. Филипп стоял в дверях и наблюдал, как она, наскоро скинув туфли, стягивает платье через голову, снимает бельё и идёт к нему через всю комнату. Он пожирал её такими глазами, что по коже побежали весёлые мурашки предвкушения. Подойдя к нему, она повернулась спиной, откинула в сторону волосы и наклонила голову, чтобы он расстегнул колье. Вместо этого, он поцеловал её шею, потом плечи, застонал и стал спускаться ниже, покрывая поцелуями спину. Ему пришлось встать на колени, и тогда она отпрыгнула со смешком и повернулась лицом к нему. Он по-прежнему остался стоять на коленях, скользя взглядом вверх и вниз, потом молитвенно сложил руки на груди и сказал:

- Моя богиня.

Она стояла перед ним, обнажённая, чуть склонив в его манере голову, и смотрела на Филиппа насмешливо-обожающими глазами:

- Коленопреклонённый граф… Какой гротеск, какое зрелище! Любой папарацци отдал бы полжизни за такой кадр.

Потом подняла руки и сама расстегнула колье, а он так и стоял на коленях, с полыхающими страстью глазами, и от этого взгляда у Леоноры перехватило дыхание. Она подошла к нему и тоже опустилась на колени, прижавшись к нему всем телом. Его руки разомкнулись и заскользили по её спине и ниже, эти прикосновения словно жгли ей кожу.

- Какая нежная у тебя кожа, мон амур! Тёплая и гладкая, как атлас, ни у кого такой не встречал…, - прошептал он ей в шею.

Она отстранилась и лукаво заявила:

- Помнится, вчера ты говорил, что у тебя до меня будто никого не было? Лжец!

Потом встала, и с нарочито-гордым видом, не забывая при этом, однако, соблазнительно покачивать бёдрами, удалилась в ванную. Он тоже разделся и последовал за ней, застав Леонору наклонившейся над раковиной – она смывала косметику. Со свистом втянув в себя воздух при виде этой картинки, Филипп шутливо пожаловался:

- Шери, ты всё время меня дразнишь…

- А ты на меня не смотри.

- Ещё чего!

- Лучше принеси свечи и шампанское.

- Будет исполнено, моя госпожа.

Леонора налила пены в ванну и забралась туда, с мечтательной улыбкой на губах ожидая Филиппа. Он вскоре появился с подносом в руках, и она залюбовалась им:

- Знаешь, я тоже всё пытаюсь найти в тебе хоть какой-нибудь изъян, хоть что-то, что мне бы не нравилось, но у меня не получается. Ты весь такой… совершенный… кроме твоего отвратительного характера, разумеется.

- Что, всё так плохо?

- Да лучше бы у тебя ноги кривые были.

Он засмеялся, забрался к ней в ванну, протянул бокал шампанского и устроился рядом. Некоторое время они просто лежали рядом, слушая звук льющейся воды и попивая шампанское. Внезапно Леонора испуганно охнула и резко села в воде:

- Филипп, какой ужас!

- Что такое, мон амур? В чём дело?

- Я не позвонила Пьеру, а сейчас уже поздно. Я даже не знаю, во сколько завтра съёмки… Теперь он меня точно уволит, - простонала она.

- Вот и славно! – хохотнул он.

- Филипп! – гневно сказала Леонора. - Ты же знаешь, как много для меня значит эта работа. Как ты можешь так пренебрежительно относиться к тому, что важно для меня!

- Успокойся, шери, позвонишь утром. Я уверен, что всё обойдётся. В конце концов, если бы ты была ему так нужна, он бы сам позвонил. Так что ничего страшного, сейчас мы пойдём спать, и я сам разбужу тебя утром пораньше, вот таким поцелуем, например…

И он показал, как именно собирается разбудить её завтра утром, так что ей захотелось, чтобы это утро поскорей наступило. В этот раз они не стали заниматься любовью в ванне, просто нежились в горячей воде, целовались, и наслаждались столь тесным обществом друг друга. Леонора уселась у него между ног, протянула шампунь и попросила Филиппа помыть ей голову, откинувшись ему на грудь. Он с удовольствием начал это делать, а ей хотелось мурлыкать от удовольствия.

- Ты знаешь, а я ведь делаю это первый раз в жизни, - задумчиво сказал Филипп, намыливая ей голову. – Впрочем, с тобой всегда так. И как это у тебя получается?

Потом он переключил воду с крана на душ, и стал осторожно смывать пену, стараясь, чтобы она не попала ей в глаза. Помывшись, они вылезли из ванны, и он вытер её полотенцем, задерживаясь на частях тела, которые, по его словам, манили больше всего. Леонора намотала полотенце на голову, открыла шкаф и достала своё «домашнее одеяние».

- Покурим на балконе? – предложила она. – Там так красиво.

Он согласно кивнул и отправился за сигаретами. Леонора вышла на балкон, оперлась на перила, и стала любоваться ночным Парижем. «Город, я тебя обожаю, - думала она, - я люблю тебя даже больше, чем свой родной, потому что ты подарил мне Филиппа. Спасибо тебе». Незаметно подкравшийся сзади герой её грёз спросил, обнимая:

- Что ты делаешь, мон амур?

- Разговариваю с Парижем.

- И что же ты ему говоришь?

- Я благодарю его за то, что он подарил мне тебя.

- А он?

- А он отвечает – не за что, мадмуазель Леонора.

- Я принёс сигареты.

Они уселись рядышком, курили и болтали обо всём и не о чём. Потом, конечно, снова стали целоваться, и, не выдержав, Филипп подхватил её на руки и отнёс в спальню, бережно опустив на кровать. Потом развязал пояс халатика и распахнул его, будто торопливо разорвал обёрточную бумагу, в которой прячется самый главный подарок в его жизни. Он целовал её грудь, а она постанывала от наслаждения. Они забрались под одеяло и прижались друг к другу, его тело уже стало для неё таким родным, таким привычным, что она бесстыдно шарила по нему руками, от чего Филипп урчал, словно большой кот. Потом он перевернулся на спину и усадил её на себя, неотрывно глядя на неё горящими глазами, лаская грудь. Она поёрзала на нём, и почувствовав, что он уже готов, приподнялась и дала ему войти в себя. Потом начала двигаться, то откидываясь назад, то подаваясь вперёд, и тогда завеса волос скрывала его лицо. Она отбрасывала их, нетерпеливо встряхивая головой, двигаясь над ним всё быстрее и быстрее. Оба тяжело дышали, внутри неё нарастало напряжение, раздувался огненный шар наслаждения, сладкие судороги охватили всё тело, и слабо вскрикнув, она упала ему на грудь. Содрогнувшись, застонал и он. С тихим удовлетворённым стоном Леонора вытянулась рядом с ним, лаская его и повторяя:

- Жэ тэм, Филипп… Я люблю тебя… - шептала она уже по-русски.

Это была ещё одна восхитительная ночь, а сколько таких ночей им осталось – не знал никто. Они просто любили друг друга, не в силах насытиться. Потом она заснула у него на плече, а утром он разбудил её обещанным поцелуем, на который она с удовольствием ответила, и решила уже на этом не останавливаться… Да и зачем, когда на тебя с таким обожанием смотрят любящие карие глаза, в которых всё равно уже утонула… Потом с тревогой спросила:

- Который час?

- Девять утра, - со вздохом ответил Филипп.

Леонора вскочила с кровати, вынула из сумочки телефон, вернулась в объятия Филиппа и позвонила Пьеру.

- Бонжур, месье Пьер.

- Бонжур, ма шери мадмуазель Леонора!

- Извините, пожалуйста, но, понимаете ли, ужин с графом де Монспэ вчера… - она запнулась, но тут же храбро продолжила, - слегка затянулся, и я не успела Вам позвонить.

- Понимаю, - многозначительно хмыкнул тот, - ничего страшного. Сейчас только девять, а Жюльен заедет за вами в одиннадцать, но если у вас имеются какие-то планы, то…

- Нет-нет, месье Пьер, я буду вовремя, - перебила его Леонора. – И обещаю, больше такого не повторится.

- Нет проблем, мадмуазель. Оревуар.

- Оревуар.

Филипп выжидательно уставился на неё, и она вздохнула в ответ на этот немой вопрос:

- Надо собираться, но на кофе с круассаном время есть. Я пошла на кухню?

- А я пошёл за круассанами.

За приготовлением кофе, она весело думала: «Это уже напоминает семейную идиллию с налаженным бытом», но тут же погрустнела, вспомнив, что всё это не навсегда. Катучча ведь предупреждала, что Филипп никогда не поведёт её под венец, да он и сам подтвердил, что не ей предстоит стать матерью его детей. Отогнав от себя грустные мысли, Леонора поставила на поднос кофейник с двумя чашками и вышла на балкон. Появился Филипп с круассанами и уселся рядом, заявив:

- А у тебя опять волосы кудрявые.

- Тебе так больше нравится?

- Да. Так ты похожа на пушистую, домашнюю кошечку.

- А вчера на кого я была похожа?

- На опасную, хищную пантеру на охоте!

Леонора засмеялась и пошла переодеваться. Когда они спустилизь вниз, в фойе сидел всё тот же вчерашний консьерж.

- Бонжур, месье Филипп. Бонжур, мадмуазель Леонора.

- Бонжур, - сказала она.

- Бонжур, - кивнул Филипп.

Глаза консьержа слегка округлились. На улице Леонора рассмеялась:

- Вот видишь, как всё просто. Ты очень способный ученик!

- У меня замечательная учительница. Только я всё равно не понимаю, что это меняет.

- Это тебе всё равно, а ему было очень приятно, что с ним поздоровался граф, и теперь у него весь день будет хорошее настроение. Разве это не здорово – дарить людям хорошее настроение?

Он непонимающе пожал плечами, усадил её в машину и отвёз домой. Они ещё долго целовались в машине, не желая расставаться друг с другом. Поднявшись наверх, Леонора открыла дверь своим ключом и обнаружила всех девчонок сидящими в гостиной, готовых к выходу и попивающих кофе.

 

[Talamasca]

@Аришка, да!
Побежала читать.

 

[Toreador]

@Аришка, отлично! Буду ждать дальнейшего развития событий.:give_rose_b_b:

 

[Селена]

Буду ждать дальнейшего развития событий.

События развиваются, интрига впереди. 400 тыс знаков - это десять АЛ (авторских листов) и уже - книга. Сразу всю не прочитаешь, это роман, не миниатюра.

Посмотреть ещё

Глава 8.

- О, а вот и наша графиня! Доброе утро, Ваше Сияссьтво, - насмешливо сказала Настя. От этой шутки у Леоноры больно кольнуло в сердце, но она не подала виду и уселась вместе с ними. Аида тут же заметила колье:

- Какая прелесть! Что это?

- Изумруды, платина, Тиффани, - коротко ответила Леонора. Все четверо завистливо вздохнули.

- Ну, рассказывай скорее, где была, что делала?

- Ужинали в «Максиме», потом заехали ненадолго к Катучче, а от неё – домой.

- Графчат делать? – снова глупо пошутила Настя. Леонора неприязненно посмотрела на неё, встала и молча пошла в душ. Потом, завернувшись в полотенце, проскользнула в свою спальню и натянула джинсы из старого гардероба и простую белую футболку. Пунктуальный Жюльен позвонил ровно в одиннадцать, они спустились, расселись и поехали в студию. Причём больше шофёр не бросал на неё странных взглядов, видимо, привык к её новому статусу. Персонал в студии тоже больше не шушукался и не переглядывался у неё за спиной, но всё равно Леонора чувствовала особое к себе отношение. Когда появился Этьен, он подмигнул ей лукаво и спросил:

- Не хочешь выпить со мной чашечку кофе?

- С удовольствием!

В комнате отдыха Этьен сам сделал ей кофе, сел и выжидательно уставился на неё:

- Ну? Рассказывай, как графу понравилось моё творчество. Он, наверное, пришёл в неописуемый восторг?

- Он был в таком неописуемом восторге, что обозвал тебя мерзким пошляком и дулся на меня весь вечер, я из сил выбилась его успокаивать. А если бы я показала ему ВСЕ фотографии, не думаю, что ты бы сейчас сидел со мной, попивая кофе. Ты был бы уже мёртв, - с усмешкой сказала Леонора.

- Ничего себе, - обиженно протянул Этьен. – Неужели он такой сноб?

- Невероятный. Ты знаешь, Филипп такой непредсказуемый, за эту фотографию в газете он на меня ничуточки не обиделся, и даже подарил изумительное изумрудное колье, чтобы я не расстраивалась. А от твоих снимков пришёл в ярость, и передал, чтобы ты не смел их опубликовать. На твоём месте, я бы даже негативы уничтожила. Эксперимент не удался.

- Жаль, - вздохнул Этьен.

- Подумать только, чтобы он окончательно успокоился, мне пришлось порвать фотографии прямо за столом в «Максиме»! Теперь все будут судачить о дурных манерах новой подруги графа де Монспэ.

Она рассказывала ему всё это, как старой доброй подруге, как Катучче, хотя даже с девчонками не поделилась всеми подробностями. С Этьеном же было легко и удобно, от него не исходило угрозы.

- Он влюблён в тебя по уши, - авторитетно заявил фотограф, - Да уж, повезло. Мне ведь теперь придётся тщательно фильтровать все ракурсы, в которых я тебя буду снимать, дабы Его ревнивое Сиятельство не оторвал мне голову.

Леонора засмеялась:

- Представляешь, какая реакция у него была на мой вчерашний образ?

- Ну-ка, ну-ка. Ведь не было ничего пошлого!

- Он заявил, что неприлично быть такой красивой, и что на меня все пялятся.

Этьен расхохотался:

- Ой-ой-ой, как всё запущено! Нет, не повезло тебе. Ну что, за работу?

- За работу.

Леонора абсолютно не ожидала, что статус «девушки графа де Монспэ» даст такой толчок её модельной карьере. Именно «девушки», а не любовницы, ведь он был ещё не женат. Она автоматически попала в «особую категорию», с ней обращались, как с хрустальной вазой, делали всяческие поблажки и многое прощали. У неё вошло в привычку прикрываться именем Филиппа, это было удобно, да он и не возражал. Леонора теперь созванивалась с Этьеном напрямую, и приезжала в студию тогда, когда ей хотелось, точнее, когда это было угодно Филиппу. Они часто выходили в свет, появлялись везде вместе, неразлучные, как голубки. Будучи одним из самых завидных женихов Парижа, Филипп находился под пристальным вниманием прессы, и их роман ни для кого не остался незамеченным. Их фотографии постоянно мелькали в разных газетах и журналах – и везде они то целовались, то обнимались, то смотрели друг на друга влюблёнными глазами. На Пьера со всех сторон сыпались заказы на мадмуазель Цорник. Девушку графа де Монспэ хотели заполучить все. Но Леонора отклоняла большинство предложений, чтобы больше времени проводить с Филиппом. Поскольку контракт на её услуги с «Флёр де Лис» был подписан, от этих съёмок она отказаться не могла. Согласилась только на рекламу джинсовой одежды для торгового дома Монтана – не устояла перед внушительной суммой гонорара. Да и съёмки для каталога заняли всего неделю. Но даже на это Филипп неодобрительно покачал головой:

- Шери, зачем всё это? Тебе стоит только сказать, и я дам тебе столько денег, сколько нужно.

- Нет, - твёрдо отвечала Леонора, - я не хочу брать у тебя деньги. Я могу заработать их сама.

Филипп лишь недовольно вздыхал. Он хотел проводить с ней как можно больше времени, не отпуская от себя ни на шаг, и старался изо всех сил, чтобы ей всегда с ним было весело. Они гуляли по Парижу, провели целый день в Лувре. Леонора после этого долго ходила, как оглушённая – такое впечатление снова произвёл на неё музей. Она почти не встречалась с девочками, в отличие от неё, им приходилось пахать до седьмого пота. Да и потом, Леонора практически переехала к Филиппу, перевезла туда большую часть вещей, и её мечта каждое утро просыпаться от его поцелуев, наконец, сбылась. Жизнь превратилась в волшебную сказку, сладкий сон, и просыпаться она ни за что не хотела… Они проводили восхитительные ночи, полные любви, и не менее замечательные дни. Иногда дурачились, изображая беспечных студентов, и валялись в обнимку на зелёной траве парка Монсо, скинув обувь и самозабвенно целуясь. Никто не узнавал в хохочущем босоногом молодом человеке надменного графа де Монспэ, и знаменитую модель Леонору Цорник в смеющейся девчонке с хвостиком на макушке. Даже папарацци слегка оставили их в покое – к ним привыкли. Пару раз они были на авеню Монтень, где Филипп с завидным упрямством пытался скупить для неё всё, на что (пусть случайно!) падал её взгляд, а она его постоянно притормаживала, уговаривая не делать этого. Зачастую, парочка даже ссорилась из-за этого прямо в бутиках, а продавцы исподтишка посмеивались над ними, потому что обычно такие сценки происходили с точностью наоборот. Часто бывали у Катуччи, иногда соглашаясь выпить по коктейлю «Для друзей», после чего занимались любовью всю ночь напролёт.

Однажды ей позвонил Пьер, и попросил приехать к нему в офис. Не в студию, а именно в офис. Это Леонору встревожило, потому что в последнее время она частенько манкировала своими обязанностями и отклонила слишком много заказов. Филипп сам решил отвезти её туда, поскольку она очень нервничала. Он заявил, что его личное появление в офисе Пьера заставит того «держаться в рамках приличий». Они прибыли в назначенное время в офис «Lady Star», где Пьер, почтительно поздоровавшись с Филиппом, попросил его подождать в приёмной, рассыпаясь в извинениях, и приказал секретарше подать Его Сиятельству кофе. Филипп вальяжно развалился в кресле, нетерпеливо постукивая по полу носком дорогого ботинка. Пьер заверил его, что это не займёт много времени, и попросил Леонору проследовать в его кабинет. Она обречённо последовала за ним, уверенная, что сейчас ей будет объявлено о расторжении контракта, и даже присутствие Филиппа в приёмной её не спасёт. Пьер усадил Леонору в кресло, сам уселся за стол и внимательно посмотрел на неё. «Ну вот, сейчас начнётся, точнее – закончится…», - грустно подумала она. Но Пьер вдруг с улыбкой сказал:

- Леонора, душа моя, я уверен, что ты слышала о грандиозном гала-показе мод в галерее Л’Этуаль?

Конечно же, она слышала, все знали о предстоящем шоу, и поэтому утвердительно кивнула.

- Так вот, ма шери, от нашего агентства «Lady Star» заявлено несколько лучших манекенщиц.

Леонора недоумённо пожала плечами и вопросительно подняла брови – она-то здесь причём, и зачем он вообще ей об этом сообщает, она же не «швабра», а фотомодель. И тут Пьер торжественно объявил:

- Мадмуазель Леонора Цорник, я внёс в список и Ваше имя.

Она чуть не задохнулась от ужаса и негодования, и воскликнула:

- На «язык»?! Ни за что, Пьер! Я же никогда не ходила по подиуму, я не умею этого делать. Вы же знаете, я – ФОТОмодель, я умею красиво стоять, сидеть, лежать, и даже прыгать, если надо. Но по «языку» я пройти не смогу, я лишь опозорю «Lady Star»! Я неуклюжая, боюсь публики, я упаду прямо на подиуме, а в худшем случае – свалюсь с него прямо на колени какому-нибудь именитому гостю. Пожалуйста, Пьер, умоляю – возьмите кого-нибудь другого, ведь у Вас достаточно опытных манекенщиц, которые, я уверена, умирают от желания поучаствовать в этом гала-показе. Зачем Вам именно я, ведь я не справлюсь!

Он побарабанил пальцами по столу и жёстко сказал:

- Леонора, возражения не принимаются. Не забывай – у тебя контракт. И при всём моём уважении к графу де Монспэ, я настаиваю на твоём участии в шоу. Потому что уверен, что ты сможешь пройти по подиуму. Ты вовсе не неуклюжая, а очень даже грациозная, ты двигаешься очень естественно, и никакого падения не произойдёт. К тому же, показ мод состоится не завтра, у тебя есть время потренироваться, это я беру на себя. Ты будешь приезжать сюда, и упражняться на нашем тренировочном «языке», немного практики – и всё пройдёт, как по маслу, я уверен. Леонора, пойми, я ведь ради тебя стараюсь, повторяю - показ будет грандиозный, это же такой шанс показать себя! Будет много знаменитых модельеров со всего мира, приедут и ваши русские – Зайцев и Юдашкин. Поверь, звезда моя, у тебя всё получится. В конце концов, это моё окончательное решение. На этом всё!

Некоторое время она сидела нахмурившись, молча, потрясённая и напуганная. Потом подняла голову и тихо сказала:

- Хорошо, месье Пьер, если Вы так настаиваете – я согласна, да и выбора у меня нет. Но если вдруг случится какой-нибудь конфуз – это будет целиком и полностью на Вашей совести.

- Ну, вот и хорошо, моя куколка, вот и ладненько! Ты будешь каждый день заниматься с лучшим преподавателем, в любое время, когда захочешь. А теперь пойдём, нехорошо заставлять так долго ждать уважаемого графа, он к этому не привык.

Они вышли из кабинета, и Филипп обеспокоенно уставился на её хмурое лицо, его брови тоже стали сползаться к переносице. Заметив это, Пьер тут же залебезил:

- Всё в порядке, господин граф, мы с мадмуазель Леонорой достигли замечательного консенсуса. Она сама Вам всё объяснит.

Филипп вопросительно взглянул на Леонору, она кивнула и сказала:

- Всё хорошо, Филипп. Пойдём.

- Моё почтение, Ваше сиятельство, рад был встрече. Всего Вам доброго! – расшаркался Пьер.

Филипп взял Леонору за руку и увёл из офиса. До машины они шли молча, и лишь когда уселись, он погладил её по щеке и спросил:

- Почему ты такая грустная, шери? Насколько я понял, он тебя не уволил, так в чём дело?

- Да лучше бы уволил! Он поставил меня на «язык», Филипп, понимаешь, на «язык»! – в отчаянии закричала Леонора и затряслась мелкой дрожью, тяжело дыша, как загнанный зверь, нервно сцепив руки.

Филипп, незнакомый с модельной терминологией, спросил:

- А что такое «язык», и чем он так страшен?

- «Язык», Филипп, это подиум, по которому «вешалки» ходят, то есть, манекенщицы. Подиум – это такая длинная сцена…

- Да знаю я, что такое подиум, - перебил её Филипп, - иногда смотрю канал «FashionShow», от нечего делать. Но не понимаю, что тут такого страшного? Ты что, прогуляться туда-сюда не сумеешь?

- Это ты думаешь, что всё так просто, потому что ничего об этом не знаешь. «Прогуляться», сказал тоже. Для этого нужна специальная подготовка, я не манекенщица, я – фотомодель, это ведь две большие разницы! Я неуклюжая, не справлюсь и свалюсь с этого ужасного подиума кому-нибудь на колени и опозорю себя, тебя, и агентство «Lady Star» в одном флаконе.

Он засмеялся и обнял её:

- Ну, какая же ты неуклюжая, мон амур! Ты – самое грациозное существо, которое я видел, и никуда ты не упадёшь.

- Ничего ты не понимаешь, - безнадёжно покачала головой Леонора. – Одно дело – просто идти по улице, не думая о том, как ты двигаешься, своей естественной походкой. А теперь представь, что на тебя устремлены сотни глаз, а ты должна плавно и по-особенному переставлять ноги, просчитывая каждое движение, каждый поворот-разворот, чтобы не оступиться, не упасть, не столкнуться с другой манекенщицей. Я безумно боюсь большого скопления людей, плюс всё это будет сниматься для трансляции миллионам телезрителей! Пьер сказал, что я буду тренироваться с опытным инструктором, но что такое пару дней, мне недели не хватит! Одно дело фотосессия, когда ты один на один с фотографом, ну бывает ещё парочка осветителей, ассистентов, но когда столько народу… и все смотрят на тебя, а ты не имеешь права на ошибку. Со съёмками легко, не вышел кадр – не беда, сделают другой. Из десятков фотографий можно выбрать одну, лучшую, да и ту потом в фотошопе подредактируют, если нужно. Но подиум никаких ошибок не прощает, он без правил, как в бою! Теперь ты понимаешь?!

Филипп озадаченно хмыкнул:

- Никогда об этом не задумывался. Мне казалось, ну ходят – и ходят, туда-сюда, виляя бёдрами. Я и не представлял, что там такие сложности, но сейчас, послушав тебя, я начинаю кое-что понимать. Но, шери, если тебе так уж этого не хочется, ты всегда можешь отказаться! Я никому не позволю мучить мою девочку и заставлять её делать то, чего она не хочет. Давай прямо сейчас поднимемся к Пьеру и скажем, что ты передумала? Я сам ему скажу!

- Ну уж нет. Раз я сказала «да», то пусть будет, что будет. И если случится какой-нибудь конфуз, Пьер сам будет виноват, что навлёк позор на свою тупую башку. Ты же ведь не перестанешь меня любить?

Филипп повернул к себе её запрокинутое к небу лицо и нежно поцеловал в губы, сказав:

- Никогда, мон амур. Даже если ты будешь падать на каждом шагу и посбиваешь всех остальных девушек с этого самого «языка».

Леонора нервно засмеялась, а он спросил:

- Чего ты хочешь, шери? Хочешь – пойдём куда-нибудь, развеемся, хочешь – поедем к Катучче. Ты только скажи!

- Хочу поехать домой и спрятаться от всех под одеяло, от всего мира, от всех этих глаз, которые скоро будут на меня, как ты это называешь, пялиться.

- Даже от меня? – нежно спросил Филипп.

- Ну, для тебя я, пожалуй, сделаю исключение. Но идти никуда не хочу, даже к Катучче. Давай закажем пиццу на дом. Но только так, чтобы я и разносчика этого не видела!

Он засмеялся и завёл машину. По дороге Филипп то и дело поглядывал на неё с сочувственной улыбкой и целовал ей руку. Леонора безучастно смотрела в окно, с ужасом думая о том, через что ей предстоит пройти. Когда они вошли в фойе его дома, вышколенный новыми порядками консьерж бойко поприветствовал их:

- Бон суа, месье Филипп. Бон суа, мадмуазель Леонора.

- Бон суа, - сказал Филипп. Леонора же мрачно кивнула и пошла к лифту, даже не глянув на бедного консьержа. Поднимаясь наверх, Филипп обнял её и насмешливо прошептал в ухо:

- А кто-то ещё учил меня хорошим манерам…

- Отстань, милый, мне сейчас не до этого.

Зайдя в квартиру, Леонора уселась в гостиной на диван, положив голову на колени и закрыв её руками. Она всегда так делала, когда было плохо. Филипп посмотрел на неё, тяжело вздохнул и открыл бар. Достав оттуда бутылку «Камю», он плеснул щедрую порцию коньяка в фужер и протянул ей:

- Выпей, малышка.

Она взяла протянутый фужер и сделала большой глоток, поперхнувшись. Потом ещё один. Потом схватила телефон и стала звонить в Москву, дяде Жоре. Смешно, но именно так она его до сих пор называла, с той самой первой встрече в парке больше десяти лет назад… Душа просто требовала сорвать на ком-то злость за эту безысходность, но не на Филиппе же! Дядя Жора – самая подходящая кандидатура. В конце концов, именно он её сюда отправил, и он же занимался всеми «тонкостями» контракта. Глотнула ещё коньяку и набрала номер:

- Дядя Жора, это я.

- Леночка, солнышко моё, здравствуй! Как ты там, лапушка? Наслышан я, очень наслышан о твоих успехах, как в профессиональной, так и в личной…

Она перебила его и заорала в трубку так, что сидевший рядом Филипп подпрыгнул от неожиданности:

- Дядя Жора, мы так не договаривались!

- Что случилось, детка?

- Пьер выставляет меня на «язык», на гала-показ в Галери Л’Этуаль!!! Надеюсь, продолжать не обязательно? Не мне тебе объяснять, что это значит. Дядя Жора, ты, подлый сукин сын, знавший, что я не умею ходить, не вычеркнул эту опцию из контракта?! А я тебе так доверяла!

- Успокойся, счастье моё, давай поговорим. Леночка, ты же понимаешь, что рано или поздно это должно было произойти. Думай обо мне, что хочешь, но лично я в тебе уверен. Я с самого начала знал, что ты далеко пойдёшь, вот и дошла до подиума высокой моды. Пройдешь ты по «языку», поверь мне, он не так страшен. Все же ходят! До показа, насколько мне известно, ещё четыре дня. Разве Пьер не предложил тебе потренироваться?

- Предложил, но это ничего не изменит! Мне не хватит четырёх дней, даже если я буду тренироваться двадцать четыре часа в сутки! И я боюсь толпы, ты же знаешь!

- Солнце моё, ты сама не знаешь скрытых в тебе талантов. А дядя Жора знает. У тебя всё получится, я уверен. Ты не должна упустить такой шанс. Успокойся и выпей чего-нибудь.

- Уже пью. «Камю».

- Вот и умница. Леночка, девочка моя, дядя Жора никогда бы не сделал того, что могло бы тебе навредить, ты же мне как дочь. Когда попробуешь ходить, сразу поймёшь – это совсем не трудно. И потом, у тебя же там такое любовное вдохновение…

- Дядя Жора, ты – негодяй. Я тебя ненавижу! Это ты меня сюда послал!

- И правильно сделал. Ты ещё скажешь мне «спасибо».

- Спасибо тебе огромное!!! Удружил!

Леонора бросила трубку, пробормотав себе под нос по-русски: «сукин сын…».

Филипп осторожно спросил:

- А русские всегда так эмоционально общаются по телефону?

- Нет, только когда очень злы. Я разговаривала со своим импресарио, который меня сюда отправил, и высказала ему всё, что о нём думаю. Только легче от этого не стало.

Она отхлебнула ещё коньяку – хотелось надраться. Решила позвонить маме – за поддержкой и сочувствием. Долго разговаривала с мамой, пытаясь объяснить суть проблемы. Мама, хотя до конца, похоже, и не поняла, в чём дело, посочувствовала ей, и на прощанье велела хорошо кушать и теплее одеваться. Стало немного легче, или это коньяк подействовал?

- Пойдём на балкон, милый, покурим.

- Конечно, шери. Хочешь ещё коньяку?

- Хочу. И себе налей уж тогда, что ли. Только давай побыстрее пиццу закажем, меня сейчас развезёт на голодный желудок.

Заказав пиццу, они прихватили фужеры и отправились на балкон. Закурили, и некоторое время сидели молча. Филипп ласково сказал:

- Ты замечательная, шери. Ты храбрая и сильная, и у тебя всё получится. Я тебя люблю.

Она благодарно взглянула на него и нежно погладила по щеке, сказав:

- И я тебя. Как хорошо, что ты у меня есть. Без тебя бы я пропала.

Он засмеялся:

- Шери, ты нигде не пропадёшь. Ты же кошка, а они всегда падают на все четыре лапы, разве ты не знала?

- Ну ладно, может, и не пропала бы, но была бы очень одинокой. Слушай, говоря про лапы – давай я прямо сейчас попробую пройтись, как ОНИ, манекенщицы, а ты мне скажешь, только честно – похоже на НИХ или нет?

- Давай попробуем.

Леонора хлебнула ещё коньяка для храбрости и потянула Филиппа в гостиную, заявив, что на балконе мало места. Там она усадила его в кресло и отошла подальше. Потом пошла на него, стараясь заводить одну ногу перед другой при каждом шаге, и слегка откинула корпус назад. Филипп прыснул от смеха. Она остановилась и обиженно сказала:

- Если ты будешь смеяться, у меня никогда не получится.

- Извини меня, шери. Только мне кажется, ты слишком сильно отклонилась назад. Попробуй ещё раз, обещаю, я не буду смеяться.

Она попробовала, в этот раз, старалась держать спину прямее. У него на лице появилась улыбка, которую он поспешно прикрыл рукой, но глаза всё равно смеялись.

- Что, опять не так? Я же прямо шла!

- Да, но при этом ты так виляла бёдрами, что у меня появилось только одно желание…

Леонора простонала и рухнула в кресло:

- Я так и знала, что у меня не получится…

- Девочка моя, но ведь я не профессиональный тренер ходьбы по подиуму!

- Да уж. К тому же, у тебя всегда только одно желание на уме. Ты – сексуальный маньяк.

Раздался звонок в дверь.

- О, вот и пицца. Тебе надо поесть, шери. Ты такая худенькая, - ласково сказал Филипп.

Леонора фыркнула:

- Можно подумать, по подиуму толстухи ходят. Ладно, неси пиццу. Вот сейчас наемся, быстренько растолстею, и Пьер сам откажется от своей идиотской затеи.

Смеясь, Филипп пошёл за пиццей. Принёс коробку, поставил её на кофейный столик, и отправился на кухню за тарелками и приборами. Когда он вернулся, коробка была уже открыта, а Леонора сидела с куском пиццы в руках и яростно жевала, мрачно уставившись в пространство перед собой. Филипп чуть не выронил тарелки от хохота. Она перевела мрачный взгляд на него и решительно откусила ещё один большой кусок.

- Шери, если ты в самом деле хочешь растолстеть за четыре дня, тебе придётся есть пиццу не переставая, двадцать четыре часа в сутки, запивая её жирными сливками. Но и это не поможет, дело кончится, в лучшем случае, расстройством желудка и тебя будет тошнить. А в худшем – у тебя случится заворот кишок, от обжорства. Это не выход, мон амур.

При мысли о поедании пиццы в таких количествах и жирных сливках, Леонору чуть не стошнило. Грустно посмотрев на кусок, который держала в руке, она вздохнула и положила его на протянутую тарелку.

- Филипп, что же мне делать?

- Ну, если уж ты решила не отступать – учись ходить, как манекенщица. Но только не сейчас, после трёх фужеров коньяка, и не со мной, а под руководством профессионала. Если Пьер считает, что такое, в принципе, возможно, значит, так оно и есть. Он не дурак, и уж точно не хочет испортить репутацию собственному агентству. Главное – поверь в свои силы и в саму себя, тогда всё получится. Я в тебя верю.

Продолжение следует...