Есть мир, который давно превратился в мор,
И мир, где двое сидят и слушают песни:
Когда на фоне язвенно-черного горя
Им так беззаботно весело.
Есть мир, который давно превратился в море,
В нем царствует шторм, корабли разбивая насмерть.
Но двое лежат на волнах, сцепившись взорами,
И им бесконечно ясно.
Есть мир, который уже превратился в март,
И в мрак,
и в мак,
В людей с оголенными лицами.
Но двое уже устали и вместе спят,
И что-то им снится…
Есть мир, который остался - все тот же мир:
Собой искалеченный, трогательный ребенок.
И двое, рожденные им, чтобы быть людьми,
Ведут его за руку к светлому звездному звону.
И что им та жизнь - на ворсинках их же ресниц,
В росинках на травах - измученная, досадная?
Есть те, кому ничего нельзя объяснить,
И те, кому ничего объяснять - не надо.
Аль Квотион
И мир, где двое сидят и слушают песни:
Когда на фоне язвенно-черного горя
Им так беззаботно весело.
Есть мир, который давно превратился в море,
В нем царствует шторм, корабли разбивая насмерть.
Но двое лежат на волнах, сцепившись взорами,
И им бесконечно ясно.
Есть мир, который уже превратился в март,
И в мрак,
и в мак,
В людей с оголенными лицами.
Но двое уже устали и вместе спят,
И что-то им снится…
Есть мир, который остался - все тот же мир:
Собой искалеченный, трогательный ребенок.
И двое, рожденные им, чтобы быть людьми,
Ведут его за руку к светлому звездному звону.
И что им та жизнь - на ворсинках их же ресниц,
В росинках на травах - измученная, досадная?
Есть те, кому ничего нельзя объяснить,
И те, кому ничего объяснять - не надо.
Аль Квотион