На чукотский Библию не перевести.. И где выход из ситуации?
Перевод религиозных и философских текстов на разные языки представляет собой гораздо более серьезную проблему, чем перевод художественных книг, учебной или технической литературы. Ведь, чтобы быть понятным, он должен не просто следовать нужной грамматике, но и соотноситься с культурой народа. А культуры сильно различаются. И вряд ли можно придумать что-то более далекое от чукотской жизни, чем иудейская цивилизация нулевого века нашей эры или более ранних эпох - где происходят события Ветхого и Нового заветов..
Например, знаменитый библейский афоризм: "Легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное". Конечно, современные чукчи знают о верблюдах, но никаких ассоциаций, кроме разве что с телевизором или зоопарком, у них это животное не вызывает. Допустимо ли заменить верблюда на оленя ради приближения библейского текста к чукотском читателю?
У чукчей нет кожаных емкостей для напитков - тех самых мехов, которые были в ходу у древних иудеев. И изготовлением спиртных напитков чукчи никогда не занимались. В их языке спиртное по понятным причинам обозначается заимствованным словом "водка". А название для мехов - "мешок". Но невозможно написать "никто не вливает старую водку в новый мешок" - это нелепо. Как передать образ?
Помогли этнографы. И теперь в переводе на чукотский это место Библии звучит так: "И никто не связывает новый нарты старым ремнем, ибо ремень порвется и нарты рассыплются. Но связывают новые нарты новым ремнем, и целым остается то и другое".
Правда, такие аналогии удается подобрать не всегда. И больше всего сложностей доставило, казалось бы, обычное понятие "хлеб".
Как рассказывает профессор Андрей Десницкий, один из работавших над переводом, библейского верблюда они чукчам таки оставили. А вот кое-что другое пришлось сильно изменить. А именно - поучение про мехи: "И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут; но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережется и то и другое".
Современные чукчи едят хлеб, выпеченный из привозной муки. Но в их культуре нет никаких слов, связанных с выращиванием или производством хлеба. Более того, нет слов, связанных с земледелием. Ни одного. Сама идея выращивания чего-то из земли - чужда чукотской культуре. И как в таком случае перевести на чукотский знаменитую притчу о сеятеле: "Вот, вышел сеятель сеять; и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать". Ведь слово "сеять" отсутствует в чукотском и, в принципе, малопонятно носителям языка.
Олени тут на замену не подойдут. Не напишешь "иной олень упал на добрую почву" - это бессмыслица. Нарты, киты, чумы и вообще весь чукотский культурный арсенал не годится. А пшеница в буквальном переводе с чукотского на русский это, представьте себе, "хлебная трава".
Сейчас в обратном переводе на русский это место в чукотской Библии звучит так: "Вот, вышел человек, чье дело - бросать на землю зерна хлебной травы, и стал он бросать вокруг себя землю зерна хлебной травы, чтобы из них выросла хлебная трава..." Ужасно, но коллектив маститых ученых смог только это...
Перевод религиозных и философских текстов на разные языки представляет собой гораздо более серьезную проблему, чем перевод художественных книг, учебной или технической литературы. Ведь, чтобы быть понятным, он должен не просто следовать нужной грамматике, но и соотноситься с культурой народа. А культуры сильно различаются. И вряд ли можно придумать что-то более далекое от чукотской жизни, чем иудейская цивилизация нулевого века нашей эры или более ранних эпох - где происходят события Ветхого и Нового заветов..
Например, знаменитый библейский афоризм: "Легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное". Конечно, современные чукчи знают о верблюдах, но никаких ассоциаций, кроме разве что с телевизором или зоопарком, у них это животное не вызывает. Допустимо ли заменить верблюда на оленя ради приближения библейского текста к чукотском читателю?
У чукчей нет кожаных емкостей для напитков - тех самых мехов, которые были в ходу у древних иудеев. И изготовлением спиртных напитков чукчи никогда не занимались. В их языке спиртное по понятным причинам обозначается заимствованным словом "водка". А название для мехов - "мешок". Но невозможно написать "никто не вливает старую водку в новый мешок" - это нелепо. Как передать образ?
Помогли этнографы. И теперь в переводе на чукотский это место Библии звучит так: "И никто не связывает новый нарты старым ремнем, ибо ремень порвется и нарты рассыплются. Но связывают новые нарты новым ремнем, и целым остается то и другое".
Правда, такие аналогии удается подобрать не всегда. И больше всего сложностей доставило, казалось бы, обычное понятие "хлеб".
Как рассказывает профессор Андрей Десницкий, один из работавших над переводом, библейского верблюда они чукчам таки оставили. А вот кое-что другое пришлось сильно изменить. А именно - поучение про мехи: "И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут; но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережется и то и другое".
Современные чукчи едят хлеб, выпеченный из привозной муки. Но в их культуре нет никаких слов, связанных с выращиванием или производством хлеба. Более того, нет слов, связанных с земледелием. Ни одного. Сама идея выращивания чего-то из земли - чужда чукотской культуре. И как в таком случае перевести на чукотский знаменитую притчу о сеятеле: "Вот, вышел сеятель сеять; и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать". Ведь слово "сеять" отсутствует в чукотском и, в принципе, малопонятно носителям языка.
Олени тут на замену не подойдут. Не напишешь "иной олень упал на добрую почву" - это бессмыслица. Нарты, киты, чумы и вообще весь чукотский культурный арсенал не годится. А пшеница в буквальном переводе с чукотского на русский это, представьте себе, "хлебная трава".
Сейчас в обратном переводе на русский это место в чукотской Библии звучит так: "Вот, вышел человек, чье дело - бросать на землю зерна хлебной травы, и стал он бросать вокруг себя землю зерна хлебной травы, чтобы из них выросла хлебная трава..." Ужасно, но коллектив маститых ученых смог только это...
