- Местное время
- 05:03
- Регистрация
- 3 Янв 2016
- Сообщения
- 22,783
- Репутация
- 0
- Местоположение
- Замкадье
- Пол
- Женский
Какая встреча! Просто настоящая мечта! :53_y:
Сказки для взрослых (местами 18+)
- Автор темы Сиш
- Дата начала
- Местное время
- 05:03
- Регистрация
- 1 Янв 2016
- Сообщения
- 191,406
- Репутация
- 2,535
- Уровень
- 2
- Награды
- 20
- Местоположение
- Москва
- Пол
- Мужской
Бабка собиралась долго. Так долго, что Смерть, устав сидеть в кресле в углу, встал и начал прохаживаться у книжных полок. Он внимательно читал название каждой книги на корешке, думал о чем-то своем, пока бабка распихивала по конвертам записки. Не последняя воля, а так, маленькие посланьица тем, кого она любит и кто редко отвечает взаимностью. Смерть уже ничему не удивлялся. Если бы он был новичком, то непременно спросил о предназначении конвертов. Но поскольку Смерть уже умудрен опытом, он лишь вздохнул, возвел глаза к потолку, мол, ох уж мне эти умирающие.
Бабка же, со смешной стрижкой и не менее смешным цветом волос спелого баклажана, торопилась как могла. Вот надо же, какие шутки к концу существования мироздание преподносит. Всю жизнь торопилась и теперь, в посмертии, чтобы не задерживать этого серьезного молодого человека, тоже торопится. Пыль бы протереть, да Смерть все чаще на карманные часы поглядывает, недовольно хмыкает и вообще невербально показывает о желании покинуть квартиру бабки поскорее.
- Сынок,- робко сказала бабка, подойдя к Смерти,- ежели тебе книги какие приглянулись, ты бери, не стесняйся. Внучки-то мои книжками не дорожат, только если между страниц, где деньги завалялись.
Смерть криво усмехнулся, потер подбородок, чуть нагнулся к бабке. Разница в росте колоссальная.
- Обойдусь. Вы готовы или как?
- Ой, милок!- бабка всплеснула руками, будто что-то вспомнила. Поковыляла из гостиной в коридор. Смерть же вновь остался сам по себе. Книги разглядывать надоело, и, зевая от недосыпа, он принялся обводить длинным пальцем узор на вязаной кружевной салфетке, что кинескоп телевизора скрывала наполовину. Везде фарфоровые статуэточки, целый шкаф праздничных сервизов, дорогущего хрусталя. Хрустальные вазочки, фигурки зверей. Даже люстра и та - хрустальная. Зато чисто и опрятно. Не сравнить с квартирами стариков, которые умирают в муках болезней и одиночества. Там обычно пахнет немытым телом, лекарствами, заплесневелым хлебом. И сырой землей. Впрочем, сырой землей пахнет у всех, кто в списке у Смерти. Ему не достаются те, кто завещал себя кремировать. К ним коллега ходит.
- Ну, все,- бабка вернулась. На ней надета теплая вязаная кофта, платок на голове, плотные колготы, юбка, начищенные до блеска старомодные туфли.
- Готова,- бабка даже улыбнулась, но руки у нее дрожали. Оно и понятно, умирать да уходить в неизвестность - сомнительное удовольствие. Люди сами себе наобещали загробной жизни, напридумывали вариации мест конечного назначения душ. Смерть так далеко не заглядывал, старался быть честным с каждым, когда его спрашивали о продолжении пути. Если был в дурном настроении, говорил, мол, хуже существования в вашем мире уже ничего нельзя придумать. А если наоборот, в хорошем расположении духа, отвечал, мол, не беспокойтесь, в чудесное место отправляетесь.
Смерть велел бабке сесть на диван, сам приземлился рядом. Грациозно, совершенно по-кошачьи. Нужно подписать бумаги, еще раз свериться со списком. В качестве приятного завершения существования, Смерть всегда показывал умирающим наиболее хорошие воспоминания, накопившиеся за жизнь человека. Бывали исключения, конечно, но не слишком много, по пальцам одной руки пересчитать можно.
- Вы так на мужа моего первого похожи,- сказала бабка.- Молодым помер, от воспаления легких.
Смерть ничего не ответил, он сосредоточенно искал список среди остальных бумаг в папке с документами.
- Ой-ой, голова моя дырявая,- бабка снова всплеснула руками и умчалась на кухню. Послышался шум воды. Смерть вздохнул, досчитал до десяти, чуть прикрыл глаза. А когда открыл, то увидел перед собой морщинистые руки, в которых лежало несколько румяных яблок. Яблоки не слишком большие. На боках - бисеринки воды, как и на потрескавшейся от тяжелой работы кожи. Смерть сначала озадаченно хлопал глазами, а бабка достала из кармана кофты белоснежный платок, обтерла яблоки и снова протянула их Смерти.
- Спасибо,- только и смог произнести Смерть. Да большего и не надо. У старой женщины, которую он окрестил бабкой из-за нелепого внешнего вида и своего дурного настроения, вокруг глаз собралась паутинка из морщин. Смерть растерялся, ведь его никто и никогда ничем не угощал. Вот так, просто, с теплой улыбкой.
Через несколько воспоминаний умирающей, Смерть прошел вместе с ней. Через заснеженное поле, к небольшому холму над рекой, на котором стояла деревянная церквушка. И небо ясное-ясное, снег кругом, аж глаза режет от белизны. И не бабка перед Смертью, а девчонка молодая, в смешной шапке, с румянцем на щеках. Идет к церквушке, чтобы свечку за упокой батюшкиной души поставить.
Через ливень в цветущем саду. Солнце светит. Крупные капли били по белым цветам, и полупрозрачные лепестки срывались и падали на влажную траву. А молодая женщина, в мокром, прилипшем к телу платье, убирает с лица волосы, несет к дому птицу с перебитым крылом. Из окна на женщину смотрит встревоженное лицо девочки. У девочки волосы цвета соломы и нос пуговкой.
Через галечный пляж, залитый солнечным светом. Та женщина, что птицу несла, теперь чуть постарше, но возраст ей только к лицу. Кожа загорела до бронзы, в темные волосы лентой вплетается ветер. Рядом с ней та девочка с соломенными волосами. И мальчишка. Цвет волос, как у матери, но нос с горбинкой. Они втроем сидят у кромки моря, прислонившись друг к другу. Время от времени дети брызгаются соленой водой, и в воздухе на доли секунды повисают хрустальные шарики капель.
Воспоминаний оказалось так много, что Смерть даже обрадовался, но умирающая взяла его за руку и покачала головой, глядя со стороны на себя. Будто отлитую из бронзы.
Смерть удивился, ведь обычно среди воспоминаний находится нечто иное, вроде каких-нибудь праздников.
- Да в праздниках ничего интересного,- умирающая пожала плечами в ответ на заданный Смертью вопрос.- Это даты в календаре. Важнее жить ощущениями.
Она понизила голос до шепота и сказала:
- Я оставлю тебе одно из них, чтобы было куда улизнуть от авралов и суеты.
Смерть хотел что-то возразить, но не посмел. Отказываться от подарка, сделанного от чистого сердца, нельзя. У дарящего тогда пропадет охота радовать не только себя, но и других.
Когда Смерть проводил умирающую до Выхода, и когда Дверь за ней закрылась, Смерть обнаружил в своей ладони небольшой стеклянный шарик. А что же в нем?
Маленькая кухня, старенький гарнитур. Пахнет супом, на плите чайник закипает. За окном дождь шумит, ветер воет. А в кухне сухо и тепло, трескучим голосом разговаривает радио, кошка мурлычет, свернувшись клубком на подоконнике. Возле кошки - несколько мотков пряжи и спицы.
И устав от работы, взяв отгул за свой счет, Смерть отправляется на эту кухню, берет спицы и вяжет. Очень расслабляет, надо сказать.
А еще в дребезжащем холодильнике сложены румяные яблоки. Смерть нарезает их дольками, садится за стол. Иногда очень жаль, что ему доступен только Выход и с ушедшими за Дверь больше никогда не встретишься. Смерти до ужаса хочется расспросить про птицу с перебитым крылом, про церквушку, про галечный пляж, про детей и почему внуки не жалуют книги. Конечно, можно залезть в копию личного дела, но Смерть считает подобное неэтичным.
Сидит себе, ест яблоки.
Вяжет.
by ванильный еретик
Бабка же, со смешной стрижкой и не менее смешным цветом волос спелого баклажана, торопилась как могла. Вот надо же, какие шутки к концу существования мироздание преподносит. Всю жизнь торопилась и теперь, в посмертии, чтобы не задерживать этого серьезного молодого человека, тоже торопится. Пыль бы протереть, да Смерть все чаще на карманные часы поглядывает, недовольно хмыкает и вообще невербально показывает о желании покинуть квартиру бабки поскорее.
- Сынок,- робко сказала бабка, подойдя к Смерти,- ежели тебе книги какие приглянулись, ты бери, не стесняйся. Внучки-то мои книжками не дорожат, только если между страниц, где деньги завалялись.
Смерть криво усмехнулся, потер подбородок, чуть нагнулся к бабке. Разница в росте колоссальная.
- Обойдусь. Вы готовы или как?
- Ой, милок!- бабка всплеснула руками, будто что-то вспомнила. Поковыляла из гостиной в коридор. Смерть же вновь остался сам по себе. Книги разглядывать надоело, и, зевая от недосыпа, он принялся обводить длинным пальцем узор на вязаной кружевной салфетке, что кинескоп телевизора скрывала наполовину. Везде фарфоровые статуэточки, целый шкаф праздничных сервизов, дорогущего хрусталя. Хрустальные вазочки, фигурки зверей. Даже люстра и та - хрустальная. Зато чисто и опрятно. Не сравнить с квартирами стариков, которые умирают в муках болезней и одиночества. Там обычно пахнет немытым телом, лекарствами, заплесневелым хлебом. И сырой землей. Впрочем, сырой землей пахнет у всех, кто в списке у Смерти. Ему не достаются те, кто завещал себя кремировать. К ним коллега ходит.
- Ну, все,- бабка вернулась. На ней надета теплая вязаная кофта, платок на голове, плотные колготы, юбка, начищенные до блеска старомодные туфли.
- Готова,- бабка даже улыбнулась, но руки у нее дрожали. Оно и понятно, умирать да уходить в неизвестность - сомнительное удовольствие. Люди сами себе наобещали загробной жизни, напридумывали вариации мест конечного назначения душ. Смерть так далеко не заглядывал, старался быть честным с каждым, когда его спрашивали о продолжении пути. Если был в дурном настроении, говорил, мол, хуже существования в вашем мире уже ничего нельзя придумать. А если наоборот, в хорошем расположении духа, отвечал, мол, не беспокойтесь, в чудесное место отправляетесь.
Смерть велел бабке сесть на диван, сам приземлился рядом. Грациозно, совершенно по-кошачьи. Нужно подписать бумаги, еще раз свериться со списком. В качестве приятного завершения существования, Смерть всегда показывал умирающим наиболее хорошие воспоминания, накопившиеся за жизнь человека. Бывали исключения, конечно, но не слишком много, по пальцам одной руки пересчитать можно.
- Вы так на мужа моего первого похожи,- сказала бабка.- Молодым помер, от воспаления легких.
Смерть ничего не ответил, он сосредоточенно искал список среди остальных бумаг в папке с документами.
- Ой-ой, голова моя дырявая,- бабка снова всплеснула руками и умчалась на кухню. Послышался шум воды. Смерть вздохнул, досчитал до десяти, чуть прикрыл глаза. А когда открыл, то увидел перед собой морщинистые руки, в которых лежало несколько румяных яблок. Яблоки не слишком большие. На боках - бисеринки воды, как и на потрескавшейся от тяжелой работы кожи. Смерть сначала озадаченно хлопал глазами, а бабка достала из кармана кофты белоснежный платок, обтерла яблоки и снова протянула их Смерти.
- Спасибо,- только и смог произнести Смерть. Да большего и не надо. У старой женщины, которую он окрестил бабкой из-за нелепого внешнего вида и своего дурного настроения, вокруг глаз собралась паутинка из морщин. Смерть растерялся, ведь его никто и никогда ничем не угощал. Вот так, просто, с теплой улыбкой.
Через несколько воспоминаний умирающей, Смерть прошел вместе с ней. Через заснеженное поле, к небольшому холму над рекой, на котором стояла деревянная церквушка. И небо ясное-ясное, снег кругом, аж глаза режет от белизны. И не бабка перед Смертью, а девчонка молодая, в смешной шапке, с румянцем на щеках. Идет к церквушке, чтобы свечку за упокой батюшкиной души поставить.
Через ливень в цветущем саду. Солнце светит. Крупные капли били по белым цветам, и полупрозрачные лепестки срывались и падали на влажную траву. А молодая женщина, в мокром, прилипшем к телу платье, убирает с лица волосы, несет к дому птицу с перебитым крылом. Из окна на женщину смотрит встревоженное лицо девочки. У девочки волосы цвета соломы и нос пуговкой.
Через галечный пляж, залитый солнечным светом. Та женщина, что птицу несла, теперь чуть постарше, но возраст ей только к лицу. Кожа загорела до бронзы, в темные волосы лентой вплетается ветер. Рядом с ней та девочка с соломенными волосами. И мальчишка. Цвет волос, как у матери, но нос с горбинкой. Они втроем сидят у кромки моря, прислонившись друг к другу. Время от времени дети брызгаются соленой водой, и в воздухе на доли секунды повисают хрустальные шарики капель.
Воспоминаний оказалось так много, что Смерть даже обрадовался, но умирающая взяла его за руку и покачала головой, глядя со стороны на себя. Будто отлитую из бронзы.
Смерть удивился, ведь обычно среди воспоминаний находится нечто иное, вроде каких-нибудь праздников.
- Да в праздниках ничего интересного,- умирающая пожала плечами в ответ на заданный Смертью вопрос.- Это даты в календаре. Важнее жить ощущениями.
Она понизила голос до шепота и сказала:
- Я оставлю тебе одно из них, чтобы было куда улизнуть от авралов и суеты.
Смерть хотел что-то возразить, но не посмел. Отказываться от подарка, сделанного от чистого сердца, нельзя. У дарящего тогда пропадет охота радовать не только себя, но и других.
Когда Смерть проводил умирающую до Выхода, и когда Дверь за ней закрылась, Смерть обнаружил в своей ладони небольшой стеклянный шарик. А что же в нем?
Маленькая кухня, старенький гарнитур. Пахнет супом, на плите чайник закипает. За окном дождь шумит, ветер воет. А в кухне сухо и тепло, трескучим голосом разговаривает радио, кошка мурлычет, свернувшись клубком на подоконнике. Возле кошки - несколько мотков пряжи и спицы.
И устав от работы, взяв отгул за свой счет, Смерть отправляется на эту кухню, берет спицы и вяжет. Очень расслабляет, надо сказать.
А еще в дребезжащем холодильнике сложены румяные яблоки. Смерть нарезает их дольками, садится за стол. Иногда очень жаль, что ему доступен только Выход и с ушедшими за Дверь больше никогда не встретишься. Смерти до ужаса хочется расспросить про птицу с перебитым крылом, про церквушку, про галечный пляж, про детей и почему внуки не жалуют книги. Конечно, можно залезть в копию личного дела, но Смерть считает подобное неэтичным.
Сидит себе, ест яблоки.
Вяжет.
by ванильный еретик
@Toreador, :good_b:
Для чего нужны нам сказки?
Что в них ищет человек?
Может быть, добро и ласку.
Может быть, вчерашний снег.
В сказке радость побеждает,
сказка учит нас любить.
В сказке звери оживают,
начинают говорить.
В сказке все бывает честно:
и начало, и конец.
Смелый принц ведет принцессу
непременно под венец.
Белоснежка и русалка,
старый карлик, добрый гном -
покидать нам сказку жалко,
как уютный милый дом.
Прочитайте сказки детям!
Научите их любить.
Может быть, на этом свете
станет легче людям жить...©
Что в них ищет человек?
Может быть, добро и ласку.
Может быть, вчерашний снег.
В сказке радость побеждает,
сказка учит нас любить.
В сказке звери оживают,
начинают говорить.
В сказке все бывает честно:
и начало, и конец.
Смелый принц ведет принцессу
непременно под венец.
Белоснежка и русалка,
старый карлик, добрый гном -
покидать нам сказку жалко,
как уютный милый дом.
Прочитайте сказки детям!
Научите их любить.
Может быть, на этом свете
станет легче людям жить...©
нам всем не хватает сказок. :flowers10:
@Toreador, я так думаю, что он каждый раз когда "расколдовывал" ее смотрел на корону и думал - ну в это то раз, она точно дивной принцессой станет..
- Местное время
- 05:03
- Регистрация
- 1 Янв 2016
- Сообщения
- 191,406
- Репутация
- 2,535
- Уровень
- 2
- Награды
- 20
- Местоположение
- Москва
- Пол
- Мужской
Сергей Лукьяненко
Встаю. Цветная метель дип-программы стихает. Вокруг желто-серый, скучный и мокрый осенний лес. Передо мной лишь одно яркое пятно – красная шапочка на голове маленькой, лет семи-восьми, девочки. Девочка с испугом смотрит на меня. Спрашивает:
– Ты волк?
– Вот уж вряд ли, – отвечаю, оглядывая себя – не превратился ли я в волка? Hет, не похоже. Обычный голый мужик, прикрывающий срам распареным березовым веником. А что я мог поделать, когда от переполнения стека взорвались виртуальные Сандуны? Только сгруппироваться и ждать, куда меня выбросит...
– Я иду к бабушке, – сообщает девочка. – Hесу ей пирожки.
Похоже, меня занесло на какой-то детский сервер.
– Ты человек или программа? – спрашиваю я девочку.
– Бабушка заболела, – продолжает девочка.
Все ясно. Программа, да еще из самых примитивных. Перестаю обращать на девочку внимание, озираюсь. Где же здесь выход?
– Почему у тебя такой длинный хвост? – вдруг спрашивает девочка.
– Это не хвост, – отвечаю я и краснею.
– Hе льсти себе. Я говорю о следящих программах, которые сели на твой канал, – любезно уточняет девочка. Голос ее резко меняется, теперь передо мной – живой человек.
Патрик Зюскинд
Запах Волка был омерзителен. Он пах, как пахнет каморка дубильщика, в которой разлагались трупы. От его грязной, серой шкуры, исходил непередаваемый запах мертвечины, сладко-горький, вызывавщей тошноту и омерзение. Сам Волк не чувствовал этого, он был полностью сосредоточен, он любовался Красной Шапочкой. Она пахла фиалкой на рассвете, тем непередаваемым запахом, который бывает у цветов лишь за пару минут до рассвета, когда еще бутон не полностью раскрылся.
Оноре де Бальзак
Волк достиг домика бабушки и постучал в дверь. Эта дверь была сделана в середине 17 века неизвестным мастером. Он вырезал ее из модного в то время канадского дуба, придал ей классическую форму и повесил ее на железные петли, которые в свое время, может быть, и были хороши, но ужасно сейчас скрипели. На двери не было никаких орнаментов и узоров, только в правом нижнем углу виднелась одна царапина, о которой говорили, что ее сделал собственной шпорой Селестен де Шавард — фаворит Марии Антуанетты и двоюродный брат по материнской линии бабушкиного дедушки Красной Шапочки. В остальном же дверь была обыкновенной, и поэтому не следует останавливаться на ней более подробно.
Редьярд Киплинг
— Мы с тобой одной крови! — крикнула Красная Шапочка вслед волку. — Доброй охоты!
Встаю. Цветная метель дип-программы стихает. Вокруг желто-серый, скучный и мокрый осенний лес. Передо мной лишь одно яркое пятно – красная шапочка на голове маленькой, лет семи-восьми, девочки. Девочка с испугом смотрит на меня. Спрашивает:
– Ты волк?
– Вот уж вряд ли, – отвечаю, оглядывая себя – не превратился ли я в волка? Hет, не похоже. Обычный голый мужик, прикрывающий срам распареным березовым веником. А что я мог поделать, когда от переполнения стека взорвались виртуальные Сандуны? Только сгруппироваться и ждать, куда меня выбросит...
– Я иду к бабушке, – сообщает девочка. – Hесу ей пирожки.
Похоже, меня занесло на какой-то детский сервер.
– Ты человек или программа? – спрашиваю я девочку.
– Бабушка заболела, – продолжает девочка.
Все ясно. Программа, да еще из самых примитивных. Перестаю обращать на девочку внимание, озираюсь. Где же здесь выход?
– Почему у тебя такой длинный хвост? – вдруг спрашивает девочка.
– Это не хвост, – отвечаю я и краснею.
– Hе льсти себе. Я говорю о следящих программах, которые сели на твой канал, – любезно уточняет девочка. Голос ее резко меняется, теперь передо мной – живой человек.
Патрик Зюскинд
Запах Волка был омерзителен. Он пах, как пахнет каморка дубильщика, в которой разлагались трупы. От его грязной, серой шкуры, исходил непередаваемый запах мертвечины, сладко-горький, вызывавщей тошноту и омерзение. Сам Волк не чувствовал этого, он был полностью сосредоточен, он любовался Красной Шапочкой. Она пахла фиалкой на рассвете, тем непередаваемым запахом, который бывает у цветов лишь за пару минут до рассвета, когда еще бутон не полностью раскрылся.
Оноре де Бальзак
Волк достиг домика бабушки и постучал в дверь. Эта дверь была сделана в середине 17 века неизвестным мастером. Он вырезал ее из модного в то время канадского дуба, придал ей классическую форму и повесил ее на железные петли, которые в свое время, может быть, и были хороши, но ужасно сейчас скрипели. На двери не было никаких орнаментов и узоров, только в правом нижнем углу виднелась одна царапина, о которой говорили, что ее сделал собственной шпорой Селестен де Шавард — фаворит Марии Антуанетты и двоюродный брат по материнской линии бабушкиного дедушки Красной Шапочки. В остальном же дверь была обыкновенной, и поэтому не следует останавливаться на ней более подробно.
Редьярд Киплинг
— Мы с тобой одной крови! — крикнула Красная Шапочка вслед волку. — Доброй охоты!
- Местное время
- 05:03
- Регистрация
- 1 Янв 2016
- Сообщения
- 191,406
- Репутация
- 2,535
- Уровень
- 2
- Награды
- 20
- Местоположение
- Москва
- Пол
- Мужской
Владимир Маяковский
Если,
товарищ,
надел ты
шапочку,
красную
шапочку
мясом
наверх -
смело иди:
тебе всё уже
по *
смело иди,
никого
не боись
крепче сожми
пирожки
для бабушки,
выгрызи
волка
сытную
жизнь!
Ричард Бах
— Я чайка! — сказал Волк.
— Это иллюзия, — ответила Красная Шапочка.
Под крылом с размахом 10,17 «Сессны-152» с горизонтальным четырехцилиндровым двигателем Lycoming O-235-L2C объёмом 3.8 л. и мощностью 1 × 110 л.с. при 2550 об/мин проносились синие верхушки волшебного леса. Самолет приземлился у домика на опушке, сложенного из белого камня.
— Ты видишь домик? — спросила Красная Шапочка, хитро улыбнувшись.
— Мы сами притягиваем в свою жизнь домики и бабушек, — вздохнул Волк.
Виктор Гюго
Красная Шапочка задрожала. Она была одна. Она была одна, как иголка в пустыне, как песчинка среди звезд, как гладиатор среди ядовитых змей, как сомнабула в печке...
Эдгар По
На опушке старого, мрачного, обвитого в таинственно-жесткую вуаль леса, над которым носились темные облака зловещих испарений и будто слышался фатальный звук оков, в мистическом ужасе жила Красная Шапочка.
Уильям Шекспир
Съесть или не съесть, вот в чем вопрос?
Если,
товарищ,
надел ты
шапочку,
красную
шапочку
мясом
наверх -
смело иди:
тебе всё уже
по *
смело иди,
никого
не боись
крепче сожми
пирожки
для бабушки,
выгрызи
волка
сытную
жизнь!
Ричард Бах
— Я чайка! — сказал Волк.
— Это иллюзия, — ответила Красная Шапочка.
Под крылом с размахом 10,17 «Сессны-152» с горизонтальным четырехцилиндровым двигателем Lycoming O-235-L2C объёмом 3.8 л. и мощностью 1 × 110 л.с. при 2550 об/мин проносились синие верхушки волшебного леса. Самолет приземлился у домика на опушке, сложенного из белого камня.
— Ты видишь домик? — спросила Красная Шапочка, хитро улыбнувшись.
— Мы сами притягиваем в свою жизнь домики и бабушек, — вздохнул Волк.
Виктор Гюго
Красная Шапочка задрожала. Она была одна. Она была одна, как иголка в пустыне, как песчинка среди звезд, как гладиатор среди ядовитых змей, как сомнабула в печке...
Эдгар По
На опушке старого, мрачного, обвитого в таинственно-жесткую вуаль леса, над которым носились темные облака зловещих испарений и будто слышался фатальный звук оков, в мистическом ужасе жила Красная Шапочка.
Уильям Шекспир
Съесть или не съесть, вот в чем вопрос?
- Местное время
- 05:03
- Регистрация
- 1 Янв 2016
- Сообщения
- 191,406
- Репутация
- 2,535
- Уровень
- 2
- Награды
- 20
- Местоположение
- Москва
- Пол
- Мужской
Эрих Мария Ремарк
— Иди ко мне, — сказал Волк.
Красная Шапочка налила две рюмки коньяку и села к нему на кровать. Они вдыхали знакомый аромат коньяка. В этом коньяке была тоска и усталость — тоска и усталость гаснущих сумерек. Коньяк был самой жизнью.
— Конечно, — сказала она. — Нам не на что надеяться. У меня нет будущего.
Волк молчал. Он был с ней согласен.
Джек Лондон
Но она была достойной дочерью своей расы; в ее жилах текла сильная кровь белых покорителей Севера. Поэтому, и не моргнув глазом, она бросилась на волка, нанесла ему сокрушительный удар и сразу же подкрепила его одним классическим апперкотом. Волк в страхе побежал. Она смотрела ему вслед, улыбаясь своей очаровательной женской улыбкой.
Ги Де Мопассан
Волк ее встретил. Он осмотрел ее тем особенным взглядом, который опытный парижский развратник бросает на провинциальную кокетку, которая все еще старается выдать себя за невинную. Но он верит в ее невинность не более ее самой и будто видит уже, как она раздевается, как ее юбки падают одна за другой и она остается только в рубахе, под которой очерчиваются сладостные формы ее тела.
Габриэль Гарсиа Маркес
Пройдет много лет, и Волк, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда Бабушка съела столько мышьяка с тортом, сколько хватило бы, чтобы истребить уйму крыс. Но она как ни в чем не бывало терзала рояль и пела до полуночи. Через две недели Волк и Красная Шапочка попытались взорвать шатер несносной старухи. Они с замиранием сердца смотрели, как по шнуру к детонатору полз синий огонек. Они оба заткнули уши, но зря, потому что не было никакого грохота. Когда Красная Шапочка осмелилась войти внутрь, в надежде обнаружить мертвую Бабушку, она увидела, что жизни в ней хоть отбавляй: старуха в изорванной клочьями рубахе и обгорелом парике носилась туда-сюда, забивая огонь одеялом.
Харуки Мураками
Когда я проснулся, Красная Шапочка еще спала. Я выкурил семь сигарет подряд и отправился на кухню, где начал готовить лапшу. Я готовлю лапшу всегда очень тщательно, и не люблю, когда меня что-то отвлекает от этого процесса. По радио передавали Пинк Флойд. Когда я заправлял лапшу соусом, в дверь раздался звонок. Я подошел к двери, заглянув по пути в комнату. Красная Шапочка еще спала. Я полюбовался ее ушами, одно ухо было подсвечено утренним солнцем. Я в жизни не видел таких ушей... Открыв дверь, я увидел Волка. На память сразу пришла Овца...
— Иди ко мне, — сказал Волк.
Красная Шапочка налила две рюмки коньяку и села к нему на кровать. Они вдыхали знакомый аромат коньяка. В этом коньяке была тоска и усталость — тоска и усталость гаснущих сумерек. Коньяк был самой жизнью.
— Конечно, — сказала она. — Нам не на что надеяться. У меня нет будущего.
Волк молчал. Он был с ней согласен.
Джек Лондон
Но она была достойной дочерью своей расы; в ее жилах текла сильная кровь белых покорителей Севера. Поэтому, и не моргнув глазом, она бросилась на волка, нанесла ему сокрушительный удар и сразу же подкрепила его одним классическим апперкотом. Волк в страхе побежал. Она смотрела ему вслед, улыбаясь своей очаровательной женской улыбкой.
Ги Де Мопассан
Волк ее встретил. Он осмотрел ее тем особенным взглядом, который опытный парижский развратник бросает на провинциальную кокетку, которая все еще старается выдать себя за невинную. Но он верит в ее невинность не более ее самой и будто видит уже, как она раздевается, как ее юбки падают одна за другой и она остается только в рубахе, под которой очерчиваются сладостные формы ее тела.
Габриэль Гарсиа Маркес
Пройдет много лет, и Волк, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда Бабушка съела столько мышьяка с тортом, сколько хватило бы, чтобы истребить уйму крыс. Но она как ни в чем не бывало терзала рояль и пела до полуночи. Через две недели Волк и Красная Шапочка попытались взорвать шатер несносной старухи. Они с замиранием сердца смотрели, как по шнуру к детонатору полз синий огонек. Они оба заткнули уши, но зря, потому что не было никакого грохота. Когда Красная Шапочка осмелилась войти внутрь, в надежде обнаружить мертвую Бабушку, она увидела, что жизни в ней хоть отбавляй: старуха в изорванной клочьями рубахе и обгорелом парике носилась туда-сюда, забивая огонь одеялом.
Харуки Мураками
Когда я проснулся, Красная Шапочка еще спала. Я выкурил семь сигарет подряд и отправился на кухню, где начал готовить лапшу. Я готовлю лапшу всегда очень тщательно, и не люблю, когда меня что-то отвлекает от этого процесса. По радио передавали Пинк Флойд. Когда я заправлял лапшу соусом, в дверь раздался звонок. Я подошел к двери, заглянув по пути в комнату. Красная Шапочка еще спала. Я полюбовался ее ушами, одно ухо было подсвечено утренним солнцем. Я в жизни не видел таких ушей... Открыв дверь, я увидел Волка. На память сразу пришла Овца...
@Toreador, :MG_118::MG_118::MG_118:
Сплету тебе сон
– Лидка! Спишь, что ли?
Лида поспешно поднимает голову, встряхивает растрёпанной чёлкой: нет, не сплю, как можно! Маргарита Павловна неодобрительно хмурится, выразительным взглядом окидывает стол, нитки, ножницы, горсть бусин, поблескивающих в лучах лампы. Передёргивает плечами, велит заканчивать с ерундой – новую партию лекарств сегодня привезли, разобрать нужно. Лида послушно кивает, смахивает бусины и нитки в ящик, прикрывает почти готовый ловец снов журналом и встаёт.
Ничего, ночь только началась. И осталось-то совсем немного.
Свет в коридоре приглушён, только над постом медсестры горит лампа. Лида идёт, проводя кончиками пальцев по запертым дверям палат. В третьей – пятилетние близнецы, Серёжка и Саня. Одинаковые рыжие макушки, одинаковые улыбки на одинаковых мордашках – как только мама различает! Бронхит тоже одинаковый, острый, антибиотики, ингаляции…
В четвёртой, пятой и шестой – круп, совсем малыши лежат, самому старшему и трёх нет. Октябрь, сыро, холодно, так и липнет к детям разная дрянь. Из-за двери слышится сухой хриплый кашель, Лида вздрагивает, закусывает губу и ускоряет шаг. Нужно поскорее разобраться с лекарствами.
Седьмая и восьмая пусты. Лестница уже рядом, но Лида делает ещё несколько шагов вперёд и останавливается перед дверью девятой палаты. Анечка, десять лет, двусторонняя пневмония. Даже из коридора слышно тяжёлое, прерывистое дыхание. Лежит одна – сказала родителям, что она уже большая, а маленькому братику мама нужнее. Лида проводит рукой по двери, решительно поджимает губы и быстро идёт к лестнице.
Ночь только началась.
Она возвращается за стол через пару часов. Маргарита Павловна и дежурный врач негромко переговариваются в сестринской, позвякивают ложечки о чашки. Лида прислушивается, не к тихим ночным звукам инфекционного отделения, а к чему-то иному, далёкому. Дар у неё слабенький, но его хватает, чтобы понять – в ближайшие пару часов ничего не случится. Значит, можно заняться делом.
Нитки, бусины, круглая деревянная основа. Работа привычна, Лида даже с закрытыми глазами может плести паутинку. Она действительно зажмуривается, наугад тянет из раскрытого пакета бусинку и тянется ещё дальше – туда, где в ночном небе над городом парят добрые сны.
Сны мерцают, переливаются, хихикают. Шелестят морскими волнами, звенят весенней капелью, звонко перекликаются целым хором лесных птиц, мурлычут сонными кошками. Пахнут ванилью, и шоколадом, и первой весенней грозой, и печёными яблоками, и любимыми мамиными духами. Лида вдыхает – глубоко-глубоко, стараясь по запаху найти именно тот сон, который…
Анечке в девятой палате добрые сны не снятся. Анечка борется со своей болезнью, маленькая, но такая храбрая! Она верит, что обязательно победит, но силы тают, тают, несмотря на все уколы, ингаляции и фрукты, которые приносит мама. И снится Анечке что-то тяжёлое, мутное, порождённое болезнью и её же питающее…
Но не сегодня.
Лида ловит чужие сны, крошечными кусочками прячет в бусинки, вплетает в паутинку. Сны недовольно колышутся, путаются в пальцах, как нитки, и уплывают – теперь кто-то за всю ночь не увидит ни одного сна, а кому-то приснится лес без деревьев, зато с кораблями, или радужные квадратные облака из мороженого, или синий кофе без воды и чашки, сухой, колючий и хрустящий на зубах. Люди утром проснутся в недоумении и будут рассказывать друг другу – экая чушь приснилась! Лида улыбается, виновато и смущённо, и посылает тёплую волшебную благодарность всем, чьи сны она сегодня позаимствовала.
Бабушка Лиды была настоящей феей добрых снов, она и без чужой помощи сумела бы сделать такой сон, чтобы Анечка сразу выздоровела. А Лида может лишь сплести свой сон из кусочков чужих, на время смягчить боль, заставить притихнуть коварную болезнь, дать усталой девочке отдых и новые силы. Этого мало, очень мало, и дар у Лиды намного слабей, чем у бабушки. Но она старается.
Спи, малышка. Пусть тебе приснится море, тёплое, ласковое, с горьковатым запахом соли, с привкусом мёда, с горячим песком, в котором прячутся пёстрые ракушки и гладкие кусочки янтаря. Пусть небо над ним будет бирюзовым-бирюзовым, а в нём парят волшебные золотые драконы и жар-птицы с длинными радужными хвостами. Пусть скользят по волнам лёгкие парусники, и на самом красивом приплывёт к тебе…
– Лидия!
Последний кусочек выскальзывает из пальцев, рвёт плетение, рассыпает бусины и едва законченный сон уносится в ночь через открытую форточку. Лида с досадой вздыхает. Маргарита Павловна что-то говорит о дежурстве, о работе, о том, что недопустимо и невозможно, а Лида с тоской думает о том, что ночь скоро закончится, и, значит, сплести для Анечки новый сон она уже не успеет. И строгой начальнице не объяснишь ведь, что не спит она, просто ловить сны с открытыми глазами совершенно невозможно. Не поверит, а то и вовсе сумасшедшей сочтёт…
За окнами начинает светать. Лида бездумно глядит в окно, пожелтевшие деревья старого парка окутаны туманом, и сами похожи на чей-то сон. Спать уже хочется…
– Тёть Лид!
Она оборачивается. У стола стоит Анечка, тоненькая, бледная, кутается в пушистый халат, смотрит внимательно.
– Что, золотко?
– Тёть Лид, а вы волшебница?
Лида хлопает сонными глазами, и вместо привычно-лукавого «Почему ты так думаешь?» с губ срывается испуганное «Откуда ты знаешь?»
– Ко мне тут залетело ночью, говорит, ваше…
Анечка протягивает руку. На ладони сидит убежавший от Лиды сон – пушистая светящаяся бабочка с крыльями цвета моря и песка. Поводит усиками, смотрит на Лиду радужными глазами – соврёшь? Или признаешься?
Теперь-то уж какой смысл врать…
– Моё, – вздыхает Лида. – Тебе подарить хотела, а он сбежал.
– Он?
– Это сон. Добрый сон, чтоб ты скорей выздоравливала.
Анечка хрипло вздыхает, подносит бабочку к глазам.
– Красивый… Тёть Лид!
– Что?
– А можно… – Анечка оглядывается на коридор, и Лида, сама не зная, как, понимает, о чём думает девочка. Третья палата, четвертая, пятая, шестая…
– Кому?
Девочка сосредоточенно хмурится, потом кивает:
– Туда.
Малышке в пятой – всего четыре месяца, но она идёт на поправку. А вот её мама, переживая о дочке, почти не спит, вымоталась, бедняжка, того и гляди молоко пропадёт. Лида кивает, и Анечка осторожно сдувает бабочку с ладони. Сон вспархивает, рассыпая искрящуюся пыльцу, летит, ныряет в дверь. Анечка улыбается и робко глядит из-под ресниц.
– Я тебе ещё сплету, – обещает Лида, но девочка мотает головой:
– Лучше научите!
Лида кивает:
– Обязательно. Ночью.
Анечка снова улыбается и уходит, то и дело оглядываясь. Лида тоже улыбается. Сон не помог девочке выздороветь, но разбудил её собственный дар, и, значит, одной феей в мире стало больше. Анечка теперь скоро поправится, феи микробам не по зубам, и Лида обязательно научит её всему, что знает сама.
Потому что людям очень нужны добрые сны.
© Мария Камардина
– Лидка! Спишь, что ли?
Лида поспешно поднимает голову, встряхивает растрёпанной чёлкой: нет, не сплю, как можно! Маргарита Павловна неодобрительно хмурится, выразительным взглядом окидывает стол, нитки, ножницы, горсть бусин, поблескивающих в лучах лампы. Передёргивает плечами, велит заканчивать с ерундой – новую партию лекарств сегодня привезли, разобрать нужно. Лида послушно кивает, смахивает бусины и нитки в ящик, прикрывает почти готовый ловец снов журналом и встаёт.
Ничего, ночь только началась. И осталось-то совсем немного.
Свет в коридоре приглушён, только над постом медсестры горит лампа. Лида идёт, проводя кончиками пальцев по запертым дверям палат. В третьей – пятилетние близнецы, Серёжка и Саня. Одинаковые рыжие макушки, одинаковые улыбки на одинаковых мордашках – как только мама различает! Бронхит тоже одинаковый, острый, антибиотики, ингаляции…
В четвёртой, пятой и шестой – круп, совсем малыши лежат, самому старшему и трёх нет. Октябрь, сыро, холодно, так и липнет к детям разная дрянь. Из-за двери слышится сухой хриплый кашель, Лида вздрагивает, закусывает губу и ускоряет шаг. Нужно поскорее разобраться с лекарствами.
Седьмая и восьмая пусты. Лестница уже рядом, но Лида делает ещё несколько шагов вперёд и останавливается перед дверью девятой палаты. Анечка, десять лет, двусторонняя пневмония. Даже из коридора слышно тяжёлое, прерывистое дыхание. Лежит одна – сказала родителям, что она уже большая, а маленькому братику мама нужнее. Лида проводит рукой по двери, решительно поджимает губы и быстро идёт к лестнице.
Ночь только началась.
Она возвращается за стол через пару часов. Маргарита Павловна и дежурный врач негромко переговариваются в сестринской, позвякивают ложечки о чашки. Лида прислушивается, не к тихим ночным звукам инфекционного отделения, а к чему-то иному, далёкому. Дар у неё слабенький, но его хватает, чтобы понять – в ближайшие пару часов ничего не случится. Значит, можно заняться делом.
Нитки, бусины, круглая деревянная основа. Работа привычна, Лида даже с закрытыми глазами может плести паутинку. Она действительно зажмуривается, наугад тянет из раскрытого пакета бусинку и тянется ещё дальше – туда, где в ночном небе над городом парят добрые сны.
Сны мерцают, переливаются, хихикают. Шелестят морскими волнами, звенят весенней капелью, звонко перекликаются целым хором лесных птиц, мурлычут сонными кошками. Пахнут ванилью, и шоколадом, и первой весенней грозой, и печёными яблоками, и любимыми мамиными духами. Лида вдыхает – глубоко-глубоко, стараясь по запаху найти именно тот сон, который…
Анечке в девятой палате добрые сны не снятся. Анечка борется со своей болезнью, маленькая, но такая храбрая! Она верит, что обязательно победит, но силы тают, тают, несмотря на все уколы, ингаляции и фрукты, которые приносит мама. И снится Анечке что-то тяжёлое, мутное, порождённое болезнью и её же питающее…
Но не сегодня.
Лида ловит чужие сны, крошечными кусочками прячет в бусинки, вплетает в паутинку. Сны недовольно колышутся, путаются в пальцах, как нитки, и уплывают – теперь кто-то за всю ночь не увидит ни одного сна, а кому-то приснится лес без деревьев, зато с кораблями, или радужные квадратные облака из мороженого, или синий кофе без воды и чашки, сухой, колючий и хрустящий на зубах. Люди утром проснутся в недоумении и будут рассказывать друг другу – экая чушь приснилась! Лида улыбается, виновато и смущённо, и посылает тёплую волшебную благодарность всем, чьи сны она сегодня позаимствовала.
Бабушка Лиды была настоящей феей добрых снов, она и без чужой помощи сумела бы сделать такой сон, чтобы Анечка сразу выздоровела. А Лида может лишь сплести свой сон из кусочков чужих, на время смягчить боль, заставить притихнуть коварную болезнь, дать усталой девочке отдых и новые силы. Этого мало, очень мало, и дар у Лиды намного слабей, чем у бабушки. Но она старается.
Спи, малышка. Пусть тебе приснится море, тёплое, ласковое, с горьковатым запахом соли, с привкусом мёда, с горячим песком, в котором прячутся пёстрые ракушки и гладкие кусочки янтаря. Пусть небо над ним будет бирюзовым-бирюзовым, а в нём парят волшебные золотые драконы и жар-птицы с длинными радужными хвостами. Пусть скользят по волнам лёгкие парусники, и на самом красивом приплывёт к тебе…
– Лидия!
Последний кусочек выскальзывает из пальцев, рвёт плетение, рассыпает бусины и едва законченный сон уносится в ночь через открытую форточку. Лида с досадой вздыхает. Маргарита Павловна что-то говорит о дежурстве, о работе, о том, что недопустимо и невозможно, а Лида с тоской думает о том, что ночь скоро закончится, и, значит, сплести для Анечки новый сон она уже не успеет. И строгой начальнице не объяснишь ведь, что не спит она, просто ловить сны с открытыми глазами совершенно невозможно. Не поверит, а то и вовсе сумасшедшей сочтёт…
За окнами начинает светать. Лида бездумно глядит в окно, пожелтевшие деревья старого парка окутаны туманом, и сами похожи на чей-то сон. Спать уже хочется…
– Тёть Лид!
Она оборачивается. У стола стоит Анечка, тоненькая, бледная, кутается в пушистый халат, смотрит внимательно.
– Что, золотко?
– Тёть Лид, а вы волшебница?
Лида хлопает сонными глазами, и вместо привычно-лукавого «Почему ты так думаешь?» с губ срывается испуганное «Откуда ты знаешь?»
– Ко мне тут залетело ночью, говорит, ваше…
Анечка протягивает руку. На ладони сидит убежавший от Лиды сон – пушистая светящаяся бабочка с крыльями цвета моря и песка. Поводит усиками, смотрит на Лиду радужными глазами – соврёшь? Или признаешься?
Теперь-то уж какой смысл врать…
– Моё, – вздыхает Лида. – Тебе подарить хотела, а он сбежал.
– Он?
– Это сон. Добрый сон, чтоб ты скорей выздоравливала.
Анечка хрипло вздыхает, подносит бабочку к глазам.
– Красивый… Тёть Лид!
– Что?
– А можно… – Анечка оглядывается на коридор, и Лида, сама не зная, как, понимает, о чём думает девочка. Третья палата, четвертая, пятая, шестая…
– Кому?
Девочка сосредоточенно хмурится, потом кивает:
– Туда.
Малышке в пятой – всего четыре месяца, но она идёт на поправку. А вот её мама, переживая о дочке, почти не спит, вымоталась, бедняжка, того и гляди молоко пропадёт. Лида кивает, и Анечка осторожно сдувает бабочку с ладони. Сон вспархивает, рассыпая искрящуюся пыльцу, летит, ныряет в дверь. Анечка улыбается и робко глядит из-под ресниц.
– Я тебе ещё сплету, – обещает Лида, но девочка мотает головой:
– Лучше научите!
Лида кивает:
– Обязательно. Ночью.
Анечка снова улыбается и уходит, то и дело оглядываясь. Лида тоже улыбается. Сон не помог девочке выздороветь, но разбудил её собственный дар, и, значит, одной феей в мире стало больше. Анечка теперь скоро поправится, феи микробам не по зубам, и Лида обязательно научит её всему, что знает сама.
Потому что людям очень нужны добрые сны.
© Мария Камардина
@ДаСи, добрая сказка.:give_heart:
- Местное время
- 05:03
- Регистрация
- 1 Янв 2016
- Сообщения
- 191,406
- Репутация
- 2,535
- Уровень
- 2
- Награды
- 20
- Местоположение
- Москва
- Пол
- Мужской
Жертвоприношения
– Здесь занимают очередь на жертвоприношение?
– Здесь, здесь! За мной будете. Я 852, вы – 853.
– Ой, мамочки… Это когда же очередь дойдет?
– Не беспокойтесь, тут быстро. Вы во имя чего жертву приносите?
– Я – во имя любви. А вы?
–- А я – во имя детей. Дети – это мое все!
– А вы что в качестве жертвы принесли?
– Свою личную жизнь. Лишь бы дети были здоровы и счастливы. Все, все отдаю им. Замуж звал хороший человек – не пошла. Как я им отчима в дом приведу? Работу любимую бросила, потому что ездить далеко. Устроилась нянечкой в детский сад, чтобы на виду, под присмотром, ухоженные, накормленные. Все, все детям! Себе – ничего.
– Ой, я вас так понимаю. А я хочу пожертвовать отношениями… Понимаете, у меня с мужем давно уже ничего не осталось… У него уже другая женщина. У меня вроде тоже мужчина появился, но… Вот если бы муж первый ушел! Но он к ней не уходит! Плачет… Говорит, что привык ко мне… А мне его жалко! Плачет же! Так и живем…
Распахивается дверь, раздается голос: «№ 852, проходите!».
– Ой, я пошла. Я так волнуюсь!!! А вдруг жертву не примут?
№ 853 сжимается в комочек и ждет вызова.
Время тянется медленно, но вот из кабинета выходит № 852.
– Что? Ну что? Что вам сказали? Приняли жертву?
– Нет… Тут, оказывается, испытательный срок. Отправили еще подумать.
– А как? А почему? Почему не сразу?
– Ох, милочка, они меня спрашивают: «А вы хорошо подумали? Это же навсегда!». А я им: «Ничего! Дети повзрослеют, оценят, чем мама для них пожертвовала». А они мне: «Присядьте и смотрите на экран». А там такое кино странное! Про меня. Как будто дети уже выросли. Дочка замуж вышла за тридевять земель, а сын звонит раз в месяц, как из-под палки, невестка сквозь зубы разговаривает… Я ему: «Ты что ж, сынок, так со мной, за что?». А он мне: «Не лезь, мама, в нашу жизнь, ради бога. Тебе что, заняться нечем?». А чем мне заняться, я ж, кроме детей, ничем и не занималась? Это что ж, не оценили детки мою жертву? Напрасно, что ли, я старалась?
Из двери кабинета доносится: «Следующий! № 853!».
– Ой, теперь я… Господи, вы меня совсем из колеи выбили… Это что ж??? Ай, ладно!
– Проходите, присаживайтесь. Что принесли в жертву?
– Отношения…
– Понятно… Ну, показывайте.
– Вот… Смотрите, они, в общем, небольшие, но очень симпатичные. И свеженькие, неразношенные, мы всего полгода назад познакомились.
– Ради чего вы ими жертвуете?
– Ради сохранения семьи…
– Чьей, вашей? А что, есть необходимость сохранять?
– Ну да! У мужа любовница, давно уже, он к ней бегает, врет все время, прямо сил никаких нет.
– А вы что?
– Ну что я? Появился в моей жизни другой человек, вроде как отношения у нас.
– Так вы эти новые отношения – в жертву?
– Да… Чтобы семью сохранить.
– Чью? Вы ж сами говорите, у мужа – другая женщина. У вас – другой мужчина. Где ж тут семья?
– Ну и что? По паспорту-то мы – все еще женаты! Значит, семья.
– То есть вас все устраивает?
– Нет! Нет! Ну как это может устраивать? Я все время плачу, переживаю!
– Но променять на новые отношения ни за что не согласитесь, да?
– Ну, не такие уж они глубокие, так, времяпровождение… В общем, мне не жалко!
– Ну, если вам не жалко, тогда нам – тем более. Давайте вашу жертву.
– А мне говорили, у вас тут кино показывают. Про будущее! Почему мне не показываете?
– Кино тут разное бывает. Кому про будущее, кому про прошлое… Мы вам про настоящее покажем. Включаем, смотрите.
– Ой, ой! Это же я! Боже мой, я что, вот так выгляжу? Да вранье! Я за собой ухаживаю.
– Ну, это ваша душа таким образом на внешности проецируется.
– Что, вот так? Плечи вниз, губы в линию, глаза тусклые, волосы повисшие…
– Так всегда выглядят люди, если душа плачет…
– А это что за мальчик? Славненький какой… Смотрите, как он ко мне прижимается!
– Не узнали, да? Это ваш муж. В проекции души.
– Муж? Что за ерунда! Он взрослый человек!
– А в душе – ребенок. И прижимается, как к мамочке…
– Да он и в жизни так! Прислоняется. Тянется!
– Значит, не вы к нему, а он к вам?
– Ну, я с детства усвоила – женщина должна быть сильнее, мудрее, решительнее. Она должна и семьей руководить, и мужа направлять!
– Ну так оно и есть. Сильная, мудрая решительная мамочка руководит своим мальчиком-мужем. И поругает, и пожалеет, и приголубит, и простит. А что вы хотели?
– Очень интересно! Но ведь я ему не мамочка, я ему жена! А там, на экране… Он такой виноватый, и к лахудре своей вот-вот опять побежит, а я его все равно люблю!
– Конечно, разумеется, так оно и случается: мальчик поиграет в песочнице, и вернется домой. К родной мамуле. Поплачет в фартук, повинится… Ладно, конец фильма. Давайте завершать нашу встречу. Будете любовь в жертву приносить? Не передумали?
– А будущее? Почему вы мне будущее не показали?
– А его у вас нет. При таком настоящем – сбежит ваш выросший «малыш», не к другой женщине, так в болезнь. Или вовсе – в никуда. В общем, найдет способ вырваться из-под маминой юбки. Ему ж тоже расти охота…
– Но что же мне делать? Ради чего я тогда себя буду в жертву приносить?
– А вам виднее. Может, вам быть мамочкой безумно нравится! Больше, чем женой.
– Нет! Мне нравится быть любимой женщиной!
– Ну, мамочки тоже бывают любимыми женщинами, даже часто. Так что? Готовы принести жертву? Ради сохранения того, что имеете, и чтобы муж так и оставался мальчиком?
– Нет… Не готова. Мне надо подумать.
– Конечно, конечно. Мы даем время на раздумья.
– А советы вы даете?
– Охотно и с удовольствием.
– Скажите, а что нужно сделать, чтобы мой муж… ну, вырос, что ли?
– Наверное, перестать быть мамочкой. Повернуться лицом к себе и научиться быть Женщиной. Обольстительной, волнующей, загадочной, желанной. Такой цветы дарить хочется и серенады петь, а не плакать у нее на теплой мягкой груди.
– Да? Вы думаете, поможет?
– Обычно помогает. Ну, это в том случае, если вы все-таки выберете быть Женщиной. Но если что – вы приходите! Отношения у вас замечательные просто, мы их с удовольствием возьмем. Знаете, сколько людей в мире о таких отношениях мечтают? Так что, если надумаете пожертвовать в пользу нуждающихся – милости просим!
– Я подумаю…
№ 853 растерянно выходит из кабинета, судорожно прижимая к груди отношения.
№ 854, обмирая от волнения, заходит в кабинет.
– Готова пожертвовать своими интересами ради того, чтобы мамочка не огорчалась.
Дверь закрывается. По коридору прохаживаются люди, прижимая к груди желания, способности, карьеры, таланты, возможности – все то, что они готовы самоотверженно принести в жертву…
Оффтоп
– Здесь занимают очередь на жертвоприношение?
– Здесь, здесь! За мной будете. Я 852, вы – 853.
– Ой, мамочки… Это когда же очередь дойдет?
– Не беспокойтесь, тут быстро. Вы во имя чего жертву приносите?
– Я – во имя любви. А вы?
–- А я – во имя детей. Дети – это мое все!
– А вы что в качестве жертвы принесли?
– Свою личную жизнь. Лишь бы дети были здоровы и счастливы. Все, все отдаю им. Замуж звал хороший человек – не пошла. Как я им отчима в дом приведу? Работу любимую бросила, потому что ездить далеко. Устроилась нянечкой в детский сад, чтобы на виду, под присмотром, ухоженные, накормленные. Все, все детям! Себе – ничего.
– Ой, я вас так понимаю. А я хочу пожертвовать отношениями… Понимаете, у меня с мужем давно уже ничего не осталось… У него уже другая женщина. У меня вроде тоже мужчина появился, но… Вот если бы муж первый ушел! Но он к ней не уходит! Плачет… Говорит, что привык ко мне… А мне его жалко! Плачет же! Так и живем…
Распахивается дверь, раздается голос: «№ 852, проходите!».
– Ой, я пошла. Я так волнуюсь!!! А вдруг жертву не примут?
№ 853 сжимается в комочек и ждет вызова.
Время тянется медленно, но вот из кабинета выходит № 852.
– Что? Ну что? Что вам сказали? Приняли жертву?
– Нет… Тут, оказывается, испытательный срок. Отправили еще подумать.
– А как? А почему? Почему не сразу?
– Ох, милочка, они меня спрашивают: «А вы хорошо подумали? Это же навсегда!». А я им: «Ничего! Дети повзрослеют, оценят, чем мама для них пожертвовала». А они мне: «Присядьте и смотрите на экран». А там такое кино странное! Про меня. Как будто дети уже выросли. Дочка замуж вышла за тридевять земель, а сын звонит раз в месяц, как из-под палки, невестка сквозь зубы разговаривает… Я ему: «Ты что ж, сынок, так со мной, за что?». А он мне: «Не лезь, мама, в нашу жизнь, ради бога. Тебе что, заняться нечем?». А чем мне заняться, я ж, кроме детей, ничем и не занималась? Это что ж, не оценили детки мою жертву? Напрасно, что ли, я старалась?
Из двери кабинета доносится: «Следующий! № 853!».
– Ой, теперь я… Господи, вы меня совсем из колеи выбили… Это что ж??? Ай, ладно!
– Проходите, присаживайтесь. Что принесли в жертву?
– Отношения…
– Понятно… Ну, показывайте.
– Вот… Смотрите, они, в общем, небольшие, но очень симпатичные. И свеженькие, неразношенные, мы всего полгода назад познакомились.
– Ради чего вы ими жертвуете?
– Ради сохранения семьи…
– Чьей, вашей? А что, есть необходимость сохранять?
– Ну да! У мужа любовница, давно уже, он к ней бегает, врет все время, прямо сил никаких нет.
– А вы что?
– Ну что я? Появился в моей жизни другой человек, вроде как отношения у нас.
– Так вы эти новые отношения – в жертву?
– Да… Чтобы семью сохранить.
– Чью? Вы ж сами говорите, у мужа – другая женщина. У вас – другой мужчина. Где ж тут семья?
– Ну и что? По паспорту-то мы – все еще женаты! Значит, семья.
– То есть вас все устраивает?
– Нет! Нет! Ну как это может устраивать? Я все время плачу, переживаю!
– Но променять на новые отношения ни за что не согласитесь, да?
– Ну, не такие уж они глубокие, так, времяпровождение… В общем, мне не жалко!
– Ну, если вам не жалко, тогда нам – тем более. Давайте вашу жертву.
– А мне говорили, у вас тут кино показывают. Про будущее! Почему мне не показываете?
– Кино тут разное бывает. Кому про будущее, кому про прошлое… Мы вам про настоящее покажем. Включаем, смотрите.
– Ой, ой! Это же я! Боже мой, я что, вот так выгляжу? Да вранье! Я за собой ухаживаю.
– Ну, это ваша душа таким образом на внешности проецируется.
– Что, вот так? Плечи вниз, губы в линию, глаза тусклые, волосы повисшие…
– Так всегда выглядят люди, если душа плачет…
– А это что за мальчик? Славненький какой… Смотрите, как он ко мне прижимается!
– Не узнали, да? Это ваш муж. В проекции души.
– Муж? Что за ерунда! Он взрослый человек!
– А в душе – ребенок. И прижимается, как к мамочке…
– Да он и в жизни так! Прислоняется. Тянется!
– Значит, не вы к нему, а он к вам?
– Ну, я с детства усвоила – женщина должна быть сильнее, мудрее, решительнее. Она должна и семьей руководить, и мужа направлять!
– Ну так оно и есть. Сильная, мудрая решительная мамочка руководит своим мальчиком-мужем. И поругает, и пожалеет, и приголубит, и простит. А что вы хотели?
– Очень интересно! Но ведь я ему не мамочка, я ему жена! А там, на экране… Он такой виноватый, и к лахудре своей вот-вот опять побежит, а я его все равно люблю!
– Конечно, разумеется, так оно и случается: мальчик поиграет в песочнице, и вернется домой. К родной мамуле. Поплачет в фартук, повинится… Ладно, конец фильма. Давайте завершать нашу встречу. Будете любовь в жертву приносить? Не передумали?
– А будущее? Почему вы мне будущее не показали?
– А его у вас нет. При таком настоящем – сбежит ваш выросший «малыш», не к другой женщине, так в болезнь. Или вовсе – в никуда. В общем, найдет способ вырваться из-под маминой юбки. Ему ж тоже расти охота…
– Но что же мне делать? Ради чего я тогда себя буду в жертву приносить?
– А вам виднее. Может, вам быть мамочкой безумно нравится! Больше, чем женой.
– Нет! Мне нравится быть любимой женщиной!
– Ну, мамочки тоже бывают любимыми женщинами, даже часто. Так что? Готовы принести жертву? Ради сохранения того, что имеете, и чтобы муж так и оставался мальчиком?
– Нет… Не готова. Мне надо подумать.
– Конечно, конечно. Мы даем время на раздумья.
– А советы вы даете?
– Охотно и с удовольствием.
– Скажите, а что нужно сделать, чтобы мой муж… ну, вырос, что ли?
– Наверное, перестать быть мамочкой. Повернуться лицом к себе и научиться быть Женщиной. Обольстительной, волнующей, загадочной, желанной. Такой цветы дарить хочется и серенады петь, а не плакать у нее на теплой мягкой груди.
– Да? Вы думаете, поможет?
– Обычно помогает. Ну, это в том случае, если вы все-таки выберете быть Женщиной. Но если что – вы приходите! Отношения у вас замечательные просто, мы их с удовольствием возьмем. Знаете, сколько людей в мире о таких отношениях мечтают? Так что, если надумаете пожертвовать в пользу нуждающихся – милости просим!
– Я подумаю…
№ 853 растерянно выходит из кабинета, судорожно прижимая к груди отношения.
№ 854, обмирая от волнения, заходит в кабинет.
– Готова пожертвовать своими интересами ради того, чтобы мамочка не огорчалась.
Дверь закрывается. По коридору прохаживаются люди, прижимая к груди желания, способности, карьеры, таланты, возможности – все то, что они готовы самоотверженно принести в жертву…
Оффтоп
- Местное время
- 05:03
- Регистрация
- 3 Янв 2016
- Сообщения
- 22,783
- Репутация
- 0
- Местоположение
- Замкадье
- Пол
- Женский
Наследница Снежной Королевы.
Грандиозность ледяных чертогов потрясала: ледяные статуи, огромные зеркала, сверкающий пол, северное сияние под потолком. Человеческая фигурка тут казалась маленькой и незначительной — так, досадная черная царапинка на мерцающей глади. Но фигурка целеустремленно двигалась вперед, стремясь к цели, которая теперь была совсем близка.
Позади был длинный путь в царство Снежной Королевы, разные приключения, неожиданные помощники – и лесные разбойники, и лапландский олень, и говорящие птицы, все было… Именно птицы сообщили, что Снежная Королева в отъезде, и именно сейчас есть шанс найти и вернуть то самое дорогое, что ею было украдено. Вот распахнулись двери очередного сверкающего зала, и…
- Герда!
Девушка, сидевшая у великолепного туалетного столика, грациозно полуобернулась.
- Кай? – удивленно приподняла брови она. – Ты как здесь очутился?
- Я пришел, чтобы спасти тебя! – пылко воскликнул он, устремляясь к ней.
- Спасти? – не поняла она. – От кого? Со мной все в полном порядке…
Повисла неловкая пауза.
- У тебя что, амнезия? – осторожно спросил Кай. В сериалах, которые так любила Герда, почти всегда какой-нибудь персонаж внезапно терял память и забывал, кто он, откуда и что с ним приключилось. Значит, надо ей рассказать, что было до похищения. Она вспомнит, и тогда можно будет ее наконец-то обнять…
- Ты помнишь ваш славный домик, утопающий в розах? – задушевно начал Кай. — Телевизор с диагональю 102, который вы купили совсем недавно – ты так о нем мечтала… Твои подруги – ты помнишь их? Твоя старенькая бабушка с ее вкуснючими пирожками… И как мы с тобой на танцы ходили и на каток – помнишь, да?
- Не трудись, про мою прошлую жизнь я все прекрасно помню, — прервала его она. – Мне не понятно, как ты сюда попал?
- Когда тебя украла Снежная Королева, я сразу отправился следом. Но по земле не то, что на снежных санях, гораздо дольше – мне пришлось преодолеть множество препятствий и пережить кучу приключений. Я тебе потом буду рассказывать долгими зимними вечерами. Когда вернемся домой и поженимся…
- Ничего не выйдет, — категорически заявила Герда. – Я вовсе не собираюсь возвращаться домой. Мне и здесь хорошо. Так что коротать долгие зимние вечера тебе придется не со мной.
- Что??? – Кай был потрясен и даже отступил на пару шагов назад. – А ты сильно изменилась… — наконец-то заметил он.
Герда усмехнулась и встала, чтобы он мог хорошенько ее рассмотреть. На ней было дивное искрящееся длинное платье. Ее волосы были уложены в замысловатую прическу и сверкали вплетенными бриллиантиками. Ее спина гордо выпрямилась, ее кожа стала гладкой, как белоснежный атлас, а глаза – холодными, как две льдинки. Их обрамляли длинные, какие-то ненатуральные ресницы – словно изморозь на них осела. Да, его любимая Герда была совсем чужой. Даже фигура другая – талия тоньше, бедра круче, да и бюст…
- Силикон, — объяснила Герда, поймав его взгляд. – Несколько небольших вливаний, где-то откачали, где-то прибавили…
- Зачем? – тупо спросил Кай.
- Теперь мой образ безупречен, — снисходительно улыбнулась Герда. – Благодаря Снежной Королеве я наконец-то достигла совершенства. Ведь я этого достойна!
- Конечно, достойна! – горячо согласился Кай. – Ты и раньше была безупречна… и теперь… Дома все просто ахнут!
- Вряд ли они смогут по достоинству оценить мои чудесные метаморфозы, — скептически покачала головой Герда. – Не тот уровень…
- Ладно, там видно будет. Давай руку, и побежали, пока нас никто не спохватился.
- Никуда я с тобой не побегу, — досадливо дернула плечом Герда. – Ты что, глухой? Я же сказала: я остаюсь здесь.
- Почему? – Кай, похоже, сегодня как-то особенно тормозил.
- Ах, какой же ты непонятливый… — вздохнула Герда. – Ну вот сам подумай… Что у меня было там? Розы, которые вянут? Пирожки, от которых толстеют? Бабушка, которая рано или поздно умрет? Подружки, мечтающие о походе в модную лавку и колечке с бирюзой? И жених, то есть ты…
- Но ты ведь все это любила? – растерянно спросил Кай.
- Ах, я была так молода и глупа! Что я имела? О чем я мечтала? Как это было мелко… Зато смотри, что у меня есть сейчас! – и Герда небрежным движением руки опрокинула шкатулку, из которой высыпались на хрустальный столик самоцветы – бледно-голубые топазы, зеленоватые аквамарины, переливающиеся всеми цветами радуги бриллианты…
- А зачем тебе все это?
- Красиво… - любуясь камнями, ответила Герда. – Пойдем, я тебе кое-что покажу! Не бойся, пойдем-пойдем!
- Я и не боюсь, — самолюбиво пробурчал Кай и двинулся за Гердой к дверям в соседний чертог.
- Вот! – торжествующе сказала она, распахивая дверь и пропуская Кая вперед.
Зал был обширный, но пустой, если не считать в неисчислимых количествах разбросанных льдинок разных цветов, форм и размеров. Кай присмотрелся – и не льдинки вовсе, опять же – драгоценные камни, ну чем еще можно увлечь девушку??? Некоторые из них были сгруппированы в кучки, другие разложены на полу в каком-то определенном порядке.
- На паззлы похоже, — заметил Кай. – Помнишь, мы собирали картинку с прудом и мельницей?
- Ну да, вроде того. Только я должна собрать не дурацкую картинку, а слово.
- Какое?
- Слово «СОВЕРШЕНСТВО». Мне осталось совсем чуть-чуть.
- И что будет, когда ты его соберешь?
- Я стану полноправной наследницей. Этот прекрасный дворец, эти ледяные статуи, эти белые кружевные наряды, эти дивные самоцветы – все перейдет мне. Я стану Снежной Королевой, представляешь?
- Круто! – теперь Кай смотрел на нее, чуть прищурившись и даже немного насмешливо. Казалось, что первоначальный шок совершенно испарился, и он уже не выглядел робким. – А хочешь, я расскажу тебе, что с тобой будет дальше?
- Ну, расскажи… — позволила Герда.
- Ты соберешь слово «СОВЕРШЕНСТВО» и получишь в наследство титул Снежной Королевы. Ты будешь менять платья и украшения. Кататься на санях и развешивать снежные гирлянды на деревьях. Разговаривать с ледяными статуями (ведь больше не с кем!) и любоваться собственными отражениями (ведь больше не кем!). Устраивать балы и принимать гостей – таких же холодных и совершенных, как ты сама. Рано или поздно тебе все это надоест, и ты заскучаешь. Тогда ты отправишься к людям за теплом, но не сможешь его взять, потому что сердце твое окончательно заледенеет. Но там, под ледяной коркой, оно будет плакать и просить любви… И тогда ты украдешь юношу – молодого, горячего, живого! Его будут звать… предположим, как меня – Кай. Ты примчишь его во дворец, ты дашь ему все, о чем он только сможет мечтать, и он будет сидеть вот в этом же зале и собирать из драгоценных льдинок слово… ну, скажем, «ВЕЧНОСТЬ».
Кай умолк, чтобы перевести дух.
- И… что дальше? – Герда, казалось, была ошеломлена той страстью, с которой он рассказывал ей сказку – так убежденно, как будто она уже давно была сложена и, более того, всем известна. Всем, кроме нее.
- А дальше обязательно – слышишь, ОБЯЗАТЕЛЬНО! – во дворце появится девчонка, глупая и безрассудная, но с горячим сердцем. Та, которой будет не все равно, потому что она хоть и несовершенна, зато умеет любить. И она растопит лед в его сердце, и он сбежит с ней к лесным разбойникам, к лапландским оленям, к чертовой бабушке – лишь бы подальше от тебя. А ты будешь метаться по дворцу в бессильной злобе, выть вместе с пургой и швыряться снежными комьями им вслед. Это будет все, что тебе останется.
- Нет! – топнула ногой Герда. – Так не будет! Она никогда не сможет дать ему то, что есть – то есть будет – у меня!
- Ха! У тебя ничего не будет, кроме твоей безупречной и безнадежной фригидности, — дерзко бросил Кай. – Эталонный образец, музейный экспонат, руками не трогать и по возможности не дышать! Вот кто ты будешь – просто необычная ледышка!
- А ты… ты… неотесанный мужлан! Ты мне просто завидуешь! – обиженно захлопала ресницами Герда.
- Было бы чему завидовать, — презрительно фыркнул Кай. – Кстати, не знаю, какое ты там слово собираешь, а только получается вовсе не «СОВЕРШЕНСТВО», я успел разглядеть. Совсем другое слово!
- Какое?
- Ну, какое слово может получиться из букв «П», «О», «А» и «Ж»?
- Да ты… Да я… Я тебя ненавижу! Я тебя уничтожу! – сообразив, задохнулась от возмущения Герда. – Как ты вообще можешь такое нести!
- Догони сначала, снежная баба! – обидно засмеялся Кай и отпрыгнул, словно нарочно дразня ее.
Рассерженная Герда, забыв о манерах и подхватив подол, бросилась за ним, на ходу швыряясь самоцветами. Кай ловко уворачивался и не давал ей приблизиться, стремительно летя от зала к залу – только двери хлопали.
Опомнилась она уже за пределами дворца – когда Кай подхватил ее на руки и ловко забросил в сани.
- Гони! – крикнул он, плюхаясь сверху, и сани с места в карьер помчались прочь от ледяных чертогов.
- Слезь с меня! Кай! Имей совесть! Я тебя побью! – сдавленно кричала Герда, пытаясь выкарабкаться из вороха теплых одеял и скинуть тяжелого Кая. Но он еще и усугубил: прервал ее крики долгим горячим поцелуем.
- Ну что, вижу, помогли мои советы? – прокаркал сверху скрипучий голос.
- Еще как! – на минутку оторвавшись от своего приятного занятия, сказал Кай. – Спасибо, Ворон! Сначала я оробел, а потом вспомнил и сделал все, как ты говорил: разозлил, потом пробежку совершить заставил – и сразу в сани. Ничего, отогрелась уже! Живее всех живых!
- Ну, погоди, я тебе еже покажу! – мстительно пообещала Герда. Она была сердитая, раскрасневшаяся, румяная и невероятно хорошенькая.
- Обязательно покажешь! Буду ждать! – ухмыльнулся довольный Кай. Лапландский олень обернулся и довольно хрюкнул.
… Вечером, поправив одеяло на любимой, которая после долгой дороги, чая с малиной и пирожков с капустой сладко спала, Кай тихонько присел рядом с кроватью, прямо на коврике. Герда и не пошевелилась. Он любовался овалом ее лица – немножко неправильным, но таким милым, ее ладошкой, уютно подсунутой под щеку, непокорными каштановыми завитками возле шеи…
- Даже если ты постареешь… и покроешься морщинками… и растолстеешь от пирожков… и больше никогда в жизни не сделаешь депилляцию… и станешь мохнатой, как пчелка!!! – я все равно буду с тобой, — шепотом пообещал Кай. – Потому что ты теплая и живая, потому что я рядом, и потому что я тебя люблю со всеми твоими недостатками и несовершенствами – такую, какой я тебя повстречал. А самоцветы… не проблема, раз надо – значит, купим. Раз уж вы, девчонки, без этого жить не можете…
Если бы он в этот миг посмотрел в окно, он увидел бы лицо Снежной Королевы, прильнувшее к стеклу. Она холодно и отстраненно, немного печально смотрела на комнатку, в которой пылал жаркий камин, и цвела чайная роза, и в старом кресле умывалась кошка. Но Кай не смотрел в окно, он смотрел на Герду. Поэтому он не видел, как по прекрасному лицу, по белой щеке скользнула сверху вниз какая-то тень — не то снежинка, не то слезинка. А потом стекло и вовсе заволокло изморозью, чтобы никто не мешал влюбленным любить.
Автор: Эльфика
Грандиозность ледяных чертогов потрясала: ледяные статуи, огромные зеркала, сверкающий пол, северное сияние под потолком. Человеческая фигурка тут казалась маленькой и незначительной — так, досадная черная царапинка на мерцающей глади. Но фигурка целеустремленно двигалась вперед, стремясь к цели, которая теперь была совсем близка.
Позади был длинный путь в царство Снежной Королевы, разные приключения, неожиданные помощники – и лесные разбойники, и лапландский олень, и говорящие птицы, все было… Именно птицы сообщили, что Снежная Королева в отъезде, и именно сейчас есть шанс найти и вернуть то самое дорогое, что ею было украдено. Вот распахнулись двери очередного сверкающего зала, и…
- Герда!
Девушка, сидевшая у великолепного туалетного столика, грациозно полуобернулась.
- Кай? – удивленно приподняла брови она. – Ты как здесь очутился?
- Я пришел, чтобы спасти тебя! – пылко воскликнул он, устремляясь к ней.
- Спасти? – не поняла она. – От кого? Со мной все в полном порядке…
Повисла неловкая пауза.
- У тебя что, амнезия? – осторожно спросил Кай. В сериалах, которые так любила Герда, почти всегда какой-нибудь персонаж внезапно терял память и забывал, кто он, откуда и что с ним приключилось. Значит, надо ей рассказать, что было до похищения. Она вспомнит, и тогда можно будет ее наконец-то обнять…
- Ты помнишь ваш славный домик, утопающий в розах? – задушевно начал Кай. — Телевизор с диагональю 102, который вы купили совсем недавно – ты так о нем мечтала… Твои подруги – ты помнишь их? Твоя старенькая бабушка с ее вкуснючими пирожками… И как мы с тобой на танцы ходили и на каток – помнишь, да?
- Не трудись, про мою прошлую жизнь я все прекрасно помню, — прервала его она. – Мне не понятно, как ты сюда попал?
- Когда тебя украла Снежная Королева, я сразу отправился следом. Но по земле не то, что на снежных санях, гораздо дольше – мне пришлось преодолеть множество препятствий и пережить кучу приключений. Я тебе потом буду рассказывать долгими зимними вечерами. Когда вернемся домой и поженимся…
- Ничего не выйдет, — категорически заявила Герда. – Я вовсе не собираюсь возвращаться домой. Мне и здесь хорошо. Так что коротать долгие зимние вечера тебе придется не со мной.
- Что??? – Кай был потрясен и даже отступил на пару шагов назад. – А ты сильно изменилась… — наконец-то заметил он.
Герда усмехнулась и встала, чтобы он мог хорошенько ее рассмотреть. На ней было дивное искрящееся длинное платье. Ее волосы были уложены в замысловатую прическу и сверкали вплетенными бриллиантиками. Ее спина гордо выпрямилась, ее кожа стала гладкой, как белоснежный атлас, а глаза – холодными, как две льдинки. Их обрамляли длинные, какие-то ненатуральные ресницы – словно изморозь на них осела. Да, его любимая Герда была совсем чужой. Даже фигура другая – талия тоньше, бедра круче, да и бюст…
- Силикон, — объяснила Герда, поймав его взгляд. – Несколько небольших вливаний, где-то откачали, где-то прибавили…
- Зачем? – тупо спросил Кай.
- Теперь мой образ безупречен, — снисходительно улыбнулась Герда. – Благодаря Снежной Королеве я наконец-то достигла совершенства. Ведь я этого достойна!
- Конечно, достойна! – горячо согласился Кай. – Ты и раньше была безупречна… и теперь… Дома все просто ахнут!
- Вряд ли они смогут по достоинству оценить мои чудесные метаморфозы, — скептически покачала головой Герда. – Не тот уровень…
- Ладно, там видно будет. Давай руку, и побежали, пока нас никто не спохватился.
- Никуда я с тобой не побегу, — досадливо дернула плечом Герда. – Ты что, глухой? Я же сказала: я остаюсь здесь.
- Почему? – Кай, похоже, сегодня как-то особенно тормозил.
- Ах, какой же ты непонятливый… — вздохнула Герда. – Ну вот сам подумай… Что у меня было там? Розы, которые вянут? Пирожки, от которых толстеют? Бабушка, которая рано или поздно умрет? Подружки, мечтающие о походе в модную лавку и колечке с бирюзой? И жених, то есть ты…
- Но ты ведь все это любила? – растерянно спросил Кай.
- Ах, я была так молода и глупа! Что я имела? О чем я мечтала? Как это было мелко… Зато смотри, что у меня есть сейчас! – и Герда небрежным движением руки опрокинула шкатулку, из которой высыпались на хрустальный столик самоцветы – бледно-голубые топазы, зеленоватые аквамарины, переливающиеся всеми цветами радуги бриллианты…
- А зачем тебе все это?
- Красиво… - любуясь камнями, ответила Герда. – Пойдем, я тебе кое-что покажу! Не бойся, пойдем-пойдем!
- Я и не боюсь, — самолюбиво пробурчал Кай и двинулся за Гердой к дверям в соседний чертог.
- Вот! – торжествующе сказала она, распахивая дверь и пропуская Кая вперед.
Зал был обширный, но пустой, если не считать в неисчислимых количествах разбросанных льдинок разных цветов, форм и размеров. Кай присмотрелся – и не льдинки вовсе, опять же – драгоценные камни, ну чем еще можно увлечь девушку??? Некоторые из них были сгруппированы в кучки, другие разложены на полу в каком-то определенном порядке.
- На паззлы похоже, — заметил Кай. – Помнишь, мы собирали картинку с прудом и мельницей?
- Ну да, вроде того. Только я должна собрать не дурацкую картинку, а слово.
- Какое?
- Слово «СОВЕРШЕНСТВО». Мне осталось совсем чуть-чуть.
- И что будет, когда ты его соберешь?
- Я стану полноправной наследницей. Этот прекрасный дворец, эти ледяные статуи, эти белые кружевные наряды, эти дивные самоцветы – все перейдет мне. Я стану Снежной Королевой, представляешь?
- Круто! – теперь Кай смотрел на нее, чуть прищурившись и даже немного насмешливо. Казалось, что первоначальный шок совершенно испарился, и он уже не выглядел робким. – А хочешь, я расскажу тебе, что с тобой будет дальше?
- Ну, расскажи… — позволила Герда.
- Ты соберешь слово «СОВЕРШЕНСТВО» и получишь в наследство титул Снежной Королевы. Ты будешь менять платья и украшения. Кататься на санях и развешивать снежные гирлянды на деревьях. Разговаривать с ледяными статуями (ведь больше не с кем!) и любоваться собственными отражениями (ведь больше не кем!). Устраивать балы и принимать гостей – таких же холодных и совершенных, как ты сама. Рано или поздно тебе все это надоест, и ты заскучаешь. Тогда ты отправишься к людям за теплом, но не сможешь его взять, потому что сердце твое окончательно заледенеет. Но там, под ледяной коркой, оно будет плакать и просить любви… И тогда ты украдешь юношу – молодого, горячего, живого! Его будут звать… предположим, как меня – Кай. Ты примчишь его во дворец, ты дашь ему все, о чем он только сможет мечтать, и он будет сидеть вот в этом же зале и собирать из драгоценных льдинок слово… ну, скажем, «ВЕЧНОСТЬ».
Кай умолк, чтобы перевести дух.
- И… что дальше? – Герда, казалось, была ошеломлена той страстью, с которой он рассказывал ей сказку – так убежденно, как будто она уже давно была сложена и, более того, всем известна. Всем, кроме нее.
- А дальше обязательно – слышишь, ОБЯЗАТЕЛЬНО! – во дворце появится девчонка, глупая и безрассудная, но с горячим сердцем. Та, которой будет не все равно, потому что она хоть и несовершенна, зато умеет любить. И она растопит лед в его сердце, и он сбежит с ней к лесным разбойникам, к лапландским оленям, к чертовой бабушке – лишь бы подальше от тебя. А ты будешь метаться по дворцу в бессильной злобе, выть вместе с пургой и швыряться снежными комьями им вслед. Это будет все, что тебе останется.
- Нет! – топнула ногой Герда. – Так не будет! Она никогда не сможет дать ему то, что есть – то есть будет – у меня!
- Ха! У тебя ничего не будет, кроме твоей безупречной и безнадежной фригидности, — дерзко бросил Кай. – Эталонный образец, музейный экспонат, руками не трогать и по возможности не дышать! Вот кто ты будешь – просто необычная ледышка!
- А ты… ты… неотесанный мужлан! Ты мне просто завидуешь! – обиженно захлопала ресницами Герда.
- Было бы чему завидовать, — презрительно фыркнул Кай. – Кстати, не знаю, какое ты там слово собираешь, а только получается вовсе не «СОВЕРШЕНСТВО», я успел разглядеть. Совсем другое слово!
- Какое?
- Ну, какое слово может получиться из букв «П», «О», «А» и «Ж»?
- Да ты… Да я… Я тебя ненавижу! Я тебя уничтожу! – сообразив, задохнулась от возмущения Герда. – Как ты вообще можешь такое нести!
- Догони сначала, снежная баба! – обидно засмеялся Кай и отпрыгнул, словно нарочно дразня ее.
Рассерженная Герда, забыв о манерах и подхватив подол, бросилась за ним, на ходу швыряясь самоцветами. Кай ловко уворачивался и не давал ей приблизиться, стремительно летя от зала к залу – только двери хлопали.
Опомнилась она уже за пределами дворца – когда Кай подхватил ее на руки и ловко забросил в сани.
- Гони! – крикнул он, плюхаясь сверху, и сани с места в карьер помчались прочь от ледяных чертогов.
- Слезь с меня! Кай! Имей совесть! Я тебя побью! – сдавленно кричала Герда, пытаясь выкарабкаться из вороха теплых одеял и скинуть тяжелого Кая. Но он еще и усугубил: прервал ее крики долгим горячим поцелуем.
- Ну что, вижу, помогли мои советы? – прокаркал сверху скрипучий голос.
- Еще как! – на минутку оторвавшись от своего приятного занятия, сказал Кай. – Спасибо, Ворон! Сначала я оробел, а потом вспомнил и сделал все, как ты говорил: разозлил, потом пробежку совершить заставил – и сразу в сани. Ничего, отогрелась уже! Живее всех живых!
- Ну, погоди, я тебе еже покажу! – мстительно пообещала Герда. Она была сердитая, раскрасневшаяся, румяная и невероятно хорошенькая.
- Обязательно покажешь! Буду ждать! – ухмыльнулся довольный Кай. Лапландский олень обернулся и довольно хрюкнул.
… Вечером, поправив одеяло на любимой, которая после долгой дороги, чая с малиной и пирожков с капустой сладко спала, Кай тихонько присел рядом с кроватью, прямо на коврике. Герда и не пошевелилась. Он любовался овалом ее лица – немножко неправильным, но таким милым, ее ладошкой, уютно подсунутой под щеку, непокорными каштановыми завитками возле шеи…
- Даже если ты постареешь… и покроешься морщинками… и растолстеешь от пирожков… и больше никогда в жизни не сделаешь депилляцию… и станешь мохнатой, как пчелка!!! – я все равно буду с тобой, — шепотом пообещал Кай. – Потому что ты теплая и живая, потому что я рядом, и потому что я тебя люблю со всеми твоими недостатками и несовершенствами – такую, какой я тебя повстречал. А самоцветы… не проблема, раз надо – значит, купим. Раз уж вы, девчонки, без этого жить не можете…
Если бы он в этот миг посмотрел в окно, он увидел бы лицо Снежной Королевы, прильнувшее к стеклу. Она холодно и отстраненно, немного печально смотрела на комнатку, в которой пылал жаркий камин, и цвела чайная роза, и в старом кресле умывалась кошка. Но Кай не смотрел в окно, он смотрел на Герду. Поэтому он не видел, как по прекрасному лицу, по белой щеке скользнула сверху вниз какая-то тень — не то снежинка, не то слезинка. А потом стекло и вовсе заволокло изморозью, чтобы никто не мешал влюбленным любить.
Автор: Эльфика
@Шана, чудесная сказка
:girl_in_love:
:girl_in_love:
Три поцелуя
Здравствуй! Твоя ладошка сжата моими пальцами. Я специально взял тебя за руку. Я сегодня поведу тебя... Вижу, что ты уже чувствуешь необыкновенность этого вечера...
Твоя улыбка пробежала по стёклам окон оранжевыми огоньками. Наверное, я никогда не узнаю, как ты можешь оставаться такой величественной, серьёзной, озорной, романтичной и смешливой одновременно. Видимо тебе потому и удаётся сорвать с неба облачко и положить мне за шиворот, когда я становлюсь уж слишком озабоченным... Я поведу тебя... Знаешь ли ты, что голубое небо, переплетаясь с зелёной листвой, падает в озеро, когда лучи заката пробегают по листьям в пугливом ожидании сумерек? Вот потому и выпадает роса. Тебе нравится? Вот туда мы и пойдём. Только мне нужен твой поцелуй, иначе ничего не получится.
Мы пройдём по улицам этого города. Смотри, уже разбегаются в разные стороны улицы, будто лучи солнца сквозь грозовую тучу. Ты возьмёшь на руки кошку городских крыш, вслед тебе побежит собака серых тротуаров, на спине которой пристроятся квартирные хомячки, морские свинки и одуревшие от свободы канарейки счирикают тебе песню довольных воробьёв. Дома, мимо которых ты пройдёшь, забудут своих архитекторов и серую окраску облупившихся воспоминаний. Они нашепчут тебе сказку старенькой дремоты и забытых снов. Крыши сбросят тебе капли весеннего дождя и детские леденцы из сосулек, сорванные лепестки осенней пряности укроют твою мечту тёплым одеялом. Ты уже запуталась в улицах и не знаешь, по которой идти? Поцелуй меня, и ты сразу вспомнишь, куда ведет тебя твоя дорога.
Ну вот мы и пришли. Да, путь всегда кажется трудным, когда он впереди. А когда ты пришла, то он кажется наивным, лёгким и незначительным. Разбежались зверюшки, унося всё, что ты называла собой. Ты не веришь, тебя учили иначе, но именно здесь небо переплетается с землёй, и именно здесь мы, наконец, можем встретиться. Но это произойдёт, если только ты забудешь то, что называла мной. Поцелуй меня и твои воспоминания перестанут называть меня по имени.
Теперь всё правильно. Теперь ты всё знаешь сама. Но обязательно найдётся кто-то, который скажет: «Это неправда! Этого не существует! Ты всё это придумала сама!». Но какая нам теперь разница?
Здравствуй! Твоя ладошка сжата моими пальцами. Я специально взял тебя за руку. Я сегодня поведу тебя... Вижу, что ты уже чувствуешь необыкновенность этого вечера...
Твоя улыбка пробежала по стёклам окон оранжевыми огоньками. Наверное, я никогда не узнаю, как ты можешь оставаться такой величественной, серьёзной, озорной, романтичной и смешливой одновременно. Видимо тебе потому и удаётся сорвать с неба облачко и положить мне за шиворот, когда я становлюсь уж слишком озабоченным... Я поведу тебя... Знаешь ли ты, что голубое небо, переплетаясь с зелёной листвой, падает в озеро, когда лучи заката пробегают по листьям в пугливом ожидании сумерек? Вот потому и выпадает роса. Тебе нравится? Вот туда мы и пойдём. Только мне нужен твой поцелуй, иначе ничего не получится.
Мы пройдём по улицам этого города. Смотри, уже разбегаются в разные стороны улицы, будто лучи солнца сквозь грозовую тучу. Ты возьмёшь на руки кошку городских крыш, вслед тебе побежит собака серых тротуаров, на спине которой пристроятся квартирные хомячки, морские свинки и одуревшие от свободы канарейки счирикают тебе песню довольных воробьёв. Дома, мимо которых ты пройдёшь, забудут своих архитекторов и серую окраску облупившихся воспоминаний. Они нашепчут тебе сказку старенькой дремоты и забытых снов. Крыши сбросят тебе капли весеннего дождя и детские леденцы из сосулек, сорванные лепестки осенней пряности укроют твою мечту тёплым одеялом. Ты уже запуталась в улицах и не знаешь, по которой идти? Поцелуй меня, и ты сразу вспомнишь, куда ведет тебя твоя дорога.
Ну вот мы и пришли. Да, путь всегда кажется трудным, когда он впереди. А когда ты пришла, то он кажется наивным, лёгким и незначительным. Разбежались зверюшки, унося всё, что ты называла собой. Ты не веришь, тебя учили иначе, но именно здесь небо переплетается с землёй, и именно здесь мы, наконец, можем встретиться. Но это произойдёт, если только ты забудешь то, что называла мной. Поцелуй меня и твои воспоминания перестанут называть меня по имени.
Теперь всё правильно. Теперь ты всё знаешь сама. Но обязательно найдётся кто-то, который скажет: «Это неправда! Этого не существует! Ты всё это придумала сама!». Но какая нам теперь разница?
-
Все сообщения в теме
- Модератор
- #219
Колодезь
Ранним утром Ольге позвонили родственники. Она уже и забыла, что где-то в глухой деревне есть тётки, двоюродные сёстры и троюродные бабушки. Когда-то давно, в детстве, она ездила туда с матерью. В памяти сохранились только запах малины, вкус молока, ажурные салфетки на комоде и солнце, щекочущее нос. Она не была в тех краях тысячу лет и даже не задумывалась о родне. А они взяли и позвонили.
— Срочно приезжай, — чуть не кричали из телефона, — баба Настя совсем плохая. Ты просто обязана приехать послезавтра.
Пробурчав что-то невнятное, Ольга закончила разговор. И позвонила матери, узнать, какого лешего ей звонят эти странные люди.
— Баба Настя? — мать долго молчала, тяжело дыша в трубку, — Тебе надо ехать.
— Мама, зачем? Я даже не помню, кто это такая.
— Кроме тебя некому. Мне уже поздно ехать.
— Ничего, что у меня работа? Я не могу вот так всё бросить...
— Она послезавтра сказала? Собирайся, я возьму тебе билет.
Мать стояла непробиваемой стеной, настаивая, уговаривая, чуть ли не угрожая. Ольга сдалась.
Вечером, взяв отпуск и побросав в чемодан первое попавшееся, она села в поезд. Чтобы на следующее утро выйти на маленькой станции, за которой сразу же начинался лес.
Платформа была пуста, никто не встречал Ольгу. Забыли? Мама не дозвонилась, чтобы сказать о приезде? За спиной проводница хлопнула дверью вагона, и поезд тронулся — стоянка две минуты.
Ругаясь про себя и проклиная всех родственников, Ольга пошла к маленькому зданию вокзала. Чемодан, попадая колесиками в трещины старого асфальта, вздрагивал испуганным зверем.
Внутри было пусто. На кассе висела бумажка “отошла”, а в зале ожидания было слышно, как басом гудит муха, наматывающая круги под потолком. Ольга села на металлическую лавочку и расплакалась.
— Эй, ты что-ли приехала?
Перед ней появился белобрысый парень, похожий на одуванчик.
— Извини, задержался малёхо, надо было Петровича подбросить.
Не спрашивая, он взял чемодан и понёс к выходу. Там их ждал грязный по самую крышу джип. Парень кивнул Ольге на переднюю дверь, закинул багаж и уселся за руль.
— Долго ждала? Это хорошо, что ты приехала. Баба Настя каждый день о тебе спрашивает. Мы сейчас быстро, к обеду приедем…
Он говорил без остановки, не давая вставить даже слово. При этом успевал крутить руль, смотреть на дорогу и кидать на девушку смешливые взгляды. Ольга немного дулась на парня за опоздание, демонстративно молчала и смотрела в окно. А там проносились огромные вековые сосны, мелькали редкие березы, яркими всполохами горели цветы на обочине.
— Почти на месте. Добро пожаловать в Утренние Выселки.
Ольга ожидала увидеть деревеньку с покосившимися домишками. Но за поворотом открылся вид на вполне современный поселок: кирпичные коттеджи, чистые улочки, ажурные кованые заборчики, охраняющие вишнёвые сады.
— Известное дело, — словно угадав её мысли, хмыкнул водитель, — мы большое дело делаем. Считай для половины страны.
Девушка поморщилась.
— Для целой половины? Всей деревней?
— Зря не веришь. Баба Настя тебе потом всё объяснит.
Машина остановилась около дома с голубым крыльцом. По небесному фону танцевали яркие, похожие на павлинов, петухи.
— Приехали.
Навстречу им уже спешила старушка. Сухонькая, сгорбленная, но подвижная, как ртуть, со смешливым лицом под платочком на седых кудрях.
— Олечка! — хозяйка накинулась на девушку, обняла, схватила за руку и потянула в дом, — А я ждала, ждала, уж и не надеялась тебя увидеть. Разувайся, вот тебе тапочки. А Сашка чемодан сейчас принесёт, не беспокойся. Устала с дороги? Кушать, наверное, хочешь…
Знакомые по воспоминаниям ажурные салфетки приветливо махали уголками. Старинный буфет высился великаном. В углу, бегемотом в засаде, прятался древний сундук. И тут же, как модный внук, заехавший к бабушке, изгибался футуристическими формами столик с компьютером.
— Садись вот сюда. Как раз борща наварила. Нет, нет, даже не думай, сама управлюсь.
Ольга, ошарашенная и не сумевшая втиснуть в монолог старушки даже слово, сидела за столом. Оглядывалась по сторонам, узнавала давно забытые ощущения. И вдруг поняла — бойкая старушка, это и есть баба Настя. Живая, такая же бодрая, как много лет назад. Совершенно не собирающаяся помирать.
— А вот и борщечок. Кушай, милая. Пампушечки бери. Чесночок.
Баба Настя погладила девушку по голове.
— Умница моя, приехала. Не ждала, думала, не решишься.
— Баб Насть, а зачем вы меня вызвали? Что-то случилось?
— Ты кушай, кушай, не отвлекайся.
Старушка села напротив и подперла голову рукой. Можно было подумать, что она любуется, как Ольга ест.
— Мать ничего не говорила? Вижу, промолчала. Она же наша, с Выселок, а в город уехала. За отцом твоим. Красавец был мужчина. Сама бы за таким побежала, да мне поздновато было. Вот она вроде как и стыдится, что дело семейное оставила. Приезжает редко, и помалу. А тебя отправила. Вместо себя как бы. Съела? Сейчас я тебе добавки подолью.
— Не надо…
Возражений баба Настя не приняла. Снова налила полную тарелку огненного борща, положила в центр горку сметаны, добавила на тарелочку пампушек с румяными бочками. Ольга вздохнула — прощай фигура. Мысленно убрала на дальнюю полку джинсы, в которые влезла к лету, и взяла ложку. Сопротивляться местной кулинарной магии сил не было.
— Кто приехал!
В комнате появилась розовощекая тётя Маша в длинном сарафане.
— Сиди, кушай Олечка. Вот так радость!
Следом появилась тоненькая девушка с яркими голубыми глазами. И еще одна женщина с девочкой. Родственницы всё прибывали и прибывали. Обнимали, целовали, улыбались, искренне радуясь. Заглядывали мужчины, кивали, подмигивали, чтобы тут же исчезнуть с женского праздника жизни. Ольгу накормили тортом, принесённым кем-то из женщин. До икоты напоили чаем из большого самовара. Выспросили все подробности про мать, отца, работу, молодого человека с которым Ольга рассталась месяц назад.
— Баб Насть, — в комнату заглянул белобрысый Сашка, — как просила, натопил.
Ольгу отвели в баню. Отмыли, распарили, облили ледяной водой, отхлестали веником, напоили квасом, смешно шибающим в нос. Отвели обратно в дом и снова накормили. Уболтали до изнеможения. И, наконец, уложили спать. Но и словом ни обмолвились, зачем так настойчиво вызывали девушку сюда. Только многозначительно качали головами, обещая рассказать позже.
Заснула Ольга мгновенно, утонув под пуховым одеялом. Снилось ей что-то невнятное, наполненное радостью, криками петухов и солнцем. А ещё она несла на плечах коромысло. И в ведрах плескалась холодная чистая вода.
— Просыпайся, Олечка.
Баба Настя тихонько потрясла девушку за плечо. В комнате еще плескалась темнота ночи, только керосиновая лампа в руке старушки разгоняла мрак.
— А? Что случилось?
— Вставай. Ты же хотела узнать, зачем тебя позвали.
— Может, утром?
— Сейчас, Олечка. Вставай.
Старушка не отставала, и Ольге пришлось подняться.
— Вот это надевай.
Баба Настя подала ей белую рубаху, расшитую огненными петухами.
— А где моя одежда?
— Да я постирала. Поторопись, девонька, время уходит.
Поверх рубахи полагалось надеть сарафан.
— Идём, уже все ждут.
Они вышли во двор.
— Сюда.
Петляя между деревьями, они пересекли сад, прошли мимо темного пустыря огорода и вышли на околицу деревни. Там, возле колодца, их ждали другие женщины.
— А вот и Олечка, — тётя Маша засмеялась и обняла девушку, — Ну, давайте уже.
Заскрипел ворот. Из темного зева поднялось тяжёлое полное ведро, с темнотой внутри. Баба Настя маленьким ковшиком зачерпывала из него и давала напиться всем женщинам. Ольга пригубила — вода была сладкой и очень холодной.
— Все напились? Тогда за работу.
Кто-то сунул в руки девушки коромысло и два пустых ведра. Вся толпа пришла в движение, перешёптываясь двинулась в проход между кустами сирени.
— Не торопись, — тётя Маша придержала Ольгу за локоть, — поговорим по дороге. Ты не удивляйся. Просто смотри, что делают другие, повторяй и всё. Первый раз непривычно, главное не испугаться.
— Да что происходит-то? Хоть кто-то мне объяснит?
Женщина покачала головой.
— Сама увидишь. Рассказу ты не поверишь.
Идти долго не пришлось. Тропинка вывела их на утоптанную площадку над обрывом. Где-то далеко внизу слышался тихий плеск реки. Другого берега, далекого и тёмного видно почти не было.
— Смотри, — шепнула в самое ухо тётя Маша.
Одна из женщин подошла к самому краю. И самым обыденным, простым движением, зачерпнула ведром темноту над пропастью. Затем вторым ведром. Подцепила оба коромыслом, водрузила на плечи, лёгкой неспешной походкой двинулась обратно по тропинке.
Ольга замерла, не в силах даже вздохнуть. Ей не показалось. Это происходило на самом деле. Вот следующая женщина зачерпывает над обрывом, несёт в ведрах самую настоящую темноту. Слышно, как она плещется при каждом шаге. Ощущение мистерии захлестнуло девушку.
— Твоя очередь.
Подойдя к пропасти, Ольга замешкалась. Ей вдруг стало стыдно и глупо. Может, они тут все с ума посходили? А она им подыгрывает.
— Давай же.
Ну и пусть. Один раз сделает, что от неё хотят. Это ведь не страшно. А утром, первым же поездом, уедет домой.
— Ну!
Она подняла ведро и махнула им над пустотой.
Мамочки!
Ведро стало тяжелым, будто, и правда, наполнилось водой. Ольга чуть не выронила его. С трудом поставила на землю. Взяла второе… И опять она зачерпнула из воздуха нечто.
Неуклюже взяв коромысло, чуть пошатываясь, Ольга пошла обратно. В ведрах плескалась темнота. Она старалась ступать осторожно, чтобы не расплескать ношу.
У колодца её ждали. Чьи-то руки помогли снять коромысло.
— Выливай скорее.
Она опрокинула ведро в распахнутую глотку колодца. Тьма, полная сияющих звёзд полилась в чернильную глубину.
— Идём, надо торопиться.
Обалдевшая, ничего не понимающая Ольга вернулась к обрыву. И снова черпала темноту деревянным ведром, снова шла по тропинке, снова выливала…
С каждым кругом становилось всё светлей. Пока над далёким лесом не появился ослепительно яркий край солнца.
— Всё.
Баба Настя погладила Ольгу по плечу.
— Устала, с непривычки? Сейчас завтракать пойдем.
В доме их ждал белобрысый Сашка. Смешной, всклокоченный, в переднике, он жарил блины и с тревогой уставился на Ольгу. А затем вопросительно посмотрел на бабу Настю.
— Ну? Получилось?
— Ты не разговаривай, — притворно сердито заворчала старушка, — взялся завтрак делать, так делай. Устали мы. Чайник горячий?
Сашка обиженно засопел. Выставил на стол блины, вазочку с вареньем, чашки и молча скрылся.
— Ты ешь, — баба Настя улыбнулась, — а я пока расскажу.
Они шумно прихлебнула чай.
— Наша семья тут давно живет. Сколько себя помним. И по договору…
— С кем?
Старушка усмехнулась.
— Какая разница? Главное, договор заключён. Каждое утро мы вычерпываем ночь. Как сделали дело, так утро и наступило.
— А без вас не наступит?
Баба Настя вздохнула.
— Думаешь, из ума выжила старая? Нет, не наступит. Только и нам хорошо не будет. Сама понимаешь, договор требует. Было пару раз, в войну, задерживали рассвет. Для наступления вроде. Сам Берия к нам приезжал. Захочешь, потом грамоты покажу, маме моей выписаны, я тогда еще девочка была.
— Я вам зачем?
— Двенадцать нас должно быть, чтобы управиться. Мне уже совсем в тягость, а мать твоя в город уехала. На замену только ты годишься.
Старушка замолчала. Покрутила в руках чашку.
— Ты подумай. Не справимся без тебя. Если не захочешь — Сашка тебя в обед к поезду отвезет. Только ты, прежде чем решить, сходи. Загляни в Колодезь. Сразу всё и поймешь.
Дальше разговор не клеился. Ольга допила чай и пошла в свою комнату. От усталости ныли руки. Она легла на кровать и, сама не ожидая, заснула.
Проснулась почти в полдень. На стуле её ждала выстиранная и выглаженная одежда. Ольга переоделась, с твердой уверенностью, что уедет немедленно, засунула вещи в чемодан. Вышла во двор в поисках хозяйки.
Не найдя бабу Настю, прошла по саду. И заплутав, на брела на колодец. Тот самый. Который старушка называла Колодезем.
Из темноты деревянного сруба тянуло прохладой и свежестью. Ольга взялась за ворот и, морщась от боли в мышцах, принялась крутить. Достала ведро, поставила на край сруба. И ахнула.
В темной воде, неспешные, как рыбы в аквариуме, пылили звезды. Маленькие и большие, с мохнатыми лучами, красные, белые, голубые, зеленые.
Не удержавшись, Ольга отпила глоток…
Хозяйка застала девушку на кухне. Ольга, напевая что-то, мыла посуду.
— Баб Насть, а мужчины, — девушка покраснела, — они почему нам не помогают?
Старушка хихикнула.
— Так им самое тяжёлое досталось. Они вечером из Колодезя обратно таскают. Мы-то под горку, а они наверх.
Вечером, сидя с бабой Настей на веранде, наблюдая закат и дожидаясь Сашку, Ольга отправила матери эсэмэску. “Я остаюсь”.
[COPYRIGHT]Александр "Котобус" Горбов[/COPYRIGHT] из "Книги пятничных рассказявок" https://author.today/work/23749
Ранним утром Ольге позвонили родственники. Она уже и забыла, что где-то в глухой деревне есть тётки, двоюродные сёстры и троюродные бабушки. Когда-то давно, в детстве, она ездила туда с матерью. В памяти сохранились только запах малины, вкус молока, ажурные салфетки на комоде и солнце, щекочущее нос. Она не была в тех краях тысячу лет и даже не задумывалась о родне. А они взяли и позвонили.
— Срочно приезжай, — чуть не кричали из телефона, — баба Настя совсем плохая. Ты просто обязана приехать послезавтра.
Пробурчав что-то невнятное, Ольга закончила разговор. И позвонила матери, узнать, какого лешего ей звонят эти странные люди.
— Баба Настя? — мать долго молчала, тяжело дыша в трубку, — Тебе надо ехать.
— Мама, зачем? Я даже не помню, кто это такая.
— Кроме тебя некому. Мне уже поздно ехать.
— Ничего, что у меня работа? Я не могу вот так всё бросить...
— Она послезавтра сказала? Собирайся, я возьму тебе билет.
Мать стояла непробиваемой стеной, настаивая, уговаривая, чуть ли не угрожая. Ольга сдалась.
Вечером, взяв отпуск и побросав в чемодан первое попавшееся, она села в поезд. Чтобы на следующее утро выйти на маленькой станции, за которой сразу же начинался лес.
Платформа была пуста, никто не встречал Ольгу. Забыли? Мама не дозвонилась, чтобы сказать о приезде? За спиной проводница хлопнула дверью вагона, и поезд тронулся — стоянка две минуты.
Ругаясь про себя и проклиная всех родственников, Ольга пошла к маленькому зданию вокзала. Чемодан, попадая колесиками в трещины старого асфальта, вздрагивал испуганным зверем.
Внутри было пусто. На кассе висела бумажка “отошла”, а в зале ожидания было слышно, как басом гудит муха, наматывающая круги под потолком. Ольга села на металлическую лавочку и расплакалась.
— Эй, ты что-ли приехала?
Перед ней появился белобрысый парень, похожий на одуванчик.
— Извини, задержался малёхо, надо было Петровича подбросить.
Не спрашивая, он взял чемодан и понёс к выходу. Там их ждал грязный по самую крышу джип. Парень кивнул Ольге на переднюю дверь, закинул багаж и уселся за руль.
— Долго ждала? Это хорошо, что ты приехала. Баба Настя каждый день о тебе спрашивает. Мы сейчас быстро, к обеду приедем…
Он говорил без остановки, не давая вставить даже слово. При этом успевал крутить руль, смотреть на дорогу и кидать на девушку смешливые взгляды. Ольга немного дулась на парня за опоздание, демонстративно молчала и смотрела в окно. А там проносились огромные вековые сосны, мелькали редкие березы, яркими всполохами горели цветы на обочине.
— Почти на месте. Добро пожаловать в Утренние Выселки.
Ольга ожидала увидеть деревеньку с покосившимися домишками. Но за поворотом открылся вид на вполне современный поселок: кирпичные коттеджи, чистые улочки, ажурные кованые заборчики, охраняющие вишнёвые сады.
— Известное дело, — словно угадав её мысли, хмыкнул водитель, — мы большое дело делаем. Считай для половины страны.
Девушка поморщилась.
— Для целой половины? Всей деревней?
— Зря не веришь. Баба Настя тебе потом всё объяснит.
Машина остановилась около дома с голубым крыльцом. По небесному фону танцевали яркие, похожие на павлинов, петухи.
— Приехали.
Навстречу им уже спешила старушка. Сухонькая, сгорбленная, но подвижная, как ртуть, со смешливым лицом под платочком на седых кудрях.
— Олечка! — хозяйка накинулась на девушку, обняла, схватила за руку и потянула в дом, — А я ждала, ждала, уж и не надеялась тебя увидеть. Разувайся, вот тебе тапочки. А Сашка чемодан сейчас принесёт, не беспокойся. Устала с дороги? Кушать, наверное, хочешь…
Знакомые по воспоминаниям ажурные салфетки приветливо махали уголками. Старинный буфет высился великаном. В углу, бегемотом в засаде, прятался древний сундук. И тут же, как модный внук, заехавший к бабушке, изгибался футуристическими формами столик с компьютером.
— Садись вот сюда. Как раз борща наварила. Нет, нет, даже не думай, сама управлюсь.
Ольга, ошарашенная и не сумевшая втиснуть в монолог старушки даже слово, сидела за столом. Оглядывалась по сторонам, узнавала давно забытые ощущения. И вдруг поняла — бойкая старушка, это и есть баба Настя. Живая, такая же бодрая, как много лет назад. Совершенно не собирающаяся помирать.
— А вот и борщечок. Кушай, милая. Пампушечки бери. Чесночок.
Баба Настя погладила девушку по голове.
— Умница моя, приехала. Не ждала, думала, не решишься.
— Баб Насть, а зачем вы меня вызвали? Что-то случилось?
— Ты кушай, кушай, не отвлекайся.
Старушка села напротив и подперла голову рукой. Можно было подумать, что она любуется, как Ольга ест.
— Мать ничего не говорила? Вижу, промолчала. Она же наша, с Выселок, а в город уехала. За отцом твоим. Красавец был мужчина. Сама бы за таким побежала, да мне поздновато было. Вот она вроде как и стыдится, что дело семейное оставила. Приезжает редко, и помалу. А тебя отправила. Вместо себя как бы. Съела? Сейчас я тебе добавки подолью.
— Не надо…
Возражений баба Настя не приняла. Снова налила полную тарелку огненного борща, положила в центр горку сметаны, добавила на тарелочку пампушек с румяными бочками. Ольга вздохнула — прощай фигура. Мысленно убрала на дальнюю полку джинсы, в которые влезла к лету, и взяла ложку. Сопротивляться местной кулинарной магии сил не было.
— Кто приехал!
В комнате появилась розовощекая тётя Маша в длинном сарафане.
— Сиди, кушай Олечка. Вот так радость!
Следом появилась тоненькая девушка с яркими голубыми глазами. И еще одна женщина с девочкой. Родственницы всё прибывали и прибывали. Обнимали, целовали, улыбались, искренне радуясь. Заглядывали мужчины, кивали, подмигивали, чтобы тут же исчезнуть с женского праздника жизни. Ольгу накормили тортом, принесённым кем-то из женщин. До икоты напоили чаем из большого самовара. Выспросили все подробности про мать, отца, работу, молодого человека с которым Ольга рассталась месяц назад.
— Баб Насть, — в комнату заглянул белобрысый Сашка, — как просила, натопил.
Ольгу отвели в баню. Отмыли, распарили, облили ледяной водой, отхлестали веником, напоили квасом, смешно шибающим в нос. Отвели обратно в дом и снова накормили. Уболтали до изнеможения. И, наконец, уложили спать. Но и словом ни обмолвились, зачем так настойчиво вызывали девушку сюда. Только многозначительно качали головами, обещая рассказать позже.
Заснула Ольга мгновенно, утонув под пуховым одеялом. Снилось ей что-то невнятное, наполненное радостью, криками петухов и солнцем. А ещё она несла на плечах коромысло. И в ведрах плескалась холодная чистая вода.
— Просыпайся, Олечка.
Баба Настя тихонько потрясла девушку за плечо. В комнате еще плескалась темнота ночи, только керосиновая лампа в руке старушки разгоняла мрак.
— А? Что случилось?
— Вставай. Ты же хотела узнать, зачем тебя позвали.
— Может, утром?
— Сейчас, Олечка. Вставай.
Старушка не отставала, и Ольге пришлось подняться.
— Вот это надевай.
Баба Настя подала ей белую рубаху, расшитую огненными петухами.
— А где моя одежда?
— Да я постирала. Поторопись, девонька, время уходит.
Поверх рубахи полагалось надеть сарафан.
— Идём, уже все ждут.
Они вышли во двор.
— Сюда.
Петляя между деревьями, они пересекли сад, прошли мимо темного пустыря огорода и вышли на околицу деревни. Там, возле колодца, их ждали другие женщины.
— А вот и Олечка, — тётя Маша засмеялась и обняла девушку, — Ну, давайте уже.
Заскрипел ворот. Из темного зева поднялось тяжёлое полное ведро, с темнотой внутри. Баба Настя маленьким ковшиком зачерпывала из него и давала напиться всем женщинам. Ольга пригубила — вода была сладкой и очень холодной.
— Все напились? Тогда за работу.
Кто-то сунул в руки девушки коромысло и два пустых ведра. Вся толпа пришла в движение, перешёптываясь двинулась в проход между кустами сирени.
— Не торопись, — тётя Маша придержала Ольгу за локоть, — поговорим по дороге. Ты не удивляйся. Просто смотри, что делают другие, повторяй и всё. Первый раз непривычно, главное не испугаться.
— Да что происходит-то? Хоть кто-то мне объяснит?
Женщина покачала головой.
— Сама увидишь. Рассказу ты не поверишь.
Идти долго не пришлось. Тропинка вывела их на утоптанную площадку над обрывом. Где-то далеко внизу слышался тихий плеск реки. Другого берега, далекого и тёмного видно почти не было.
— Смотри, — шепнула в самое ухо тётя Маша.
Одна из женщин подошла к самому краю. И самым обыденным, простым движением, зачерпнула ведром темноту над пропастью. Затем вторым ведром. Подцепила оба коромыслом, водрузила на плечи, лёгкой неспешной походкой двинулась обратно по тропинке.
Ольга замерла, не в силах даже вздохнуть. Ей не показалось. Это происходило на самом деле. Вот следующая женщина зачерпывает над обрывом, несёт в ведрах самую настоящую темноту. Слышно, как она плещется при каждом шаге. Ощущение мистерии захлестнуло девушку.
— Твоя очередь.
Подойдя к пропасти, Ольга замешкалась. Ей вдруг стало стыдно и глупо. Может, они тут все с ума посходили? А она им подыгрывает.
— Давай же.
Ну и пусть. Один раз сделает, что от неё хотят. Это ведь не страшно. А утром, первым же поездом, уедет домой.
— Ну!
Она подняла ведро и махнула им над пустотой.
Мамочки!
Ведро стало тяжелым, будто, и правда, наполнилось водой. Ольга чуть не выронила его. С трудом поставила на землю. Взяла второе… И опять она зачерпнула из воздуха нечто.
Неуклюже взяв коромысло, чуть пошатываясь, Ольга пошла обратно. В ведрах плескалась темнота. Она старалась ступать осторожно, чтобы не расплескать ношу.
У колодца её ждали. Чьи-то руки помогли снять коромысло.
— Выливай скорее.
Она опрокинула ведро в распахнутую глотку колодца. Тьма, полная сияющих звёзд полилась в чернильную глубину.
— Идём, надо торопиться.
Обалдевшая, ничего не понимающая Ольга вернулась к обрыву. И снова черпала темноту деревянным ведром, снова шла по тропинке, снова выливала…
С каждым кругом становилось всё светлей. Пока над далёким лесом не появился ослепительно яркий край солнца.
— Всё.
Баба Настя погладила Ольгу по плечу.
— Устала, с непривычки? Сейчас завтракать пойдем.
В доме их ждал белобрысый Сашка. Смешной, всклокоченный, в переднике, он жарил блины и с тревогой уставился на Ольгу. А затем вопросительно посмотрел на бабу Настю.
— Ну? Получилось?
— Ты не разговаривай, — притворно сердито заворчала старушка, — взялся завтрак делать, так делай. Устали мы. Чайник горячий?
Сашка обиженно засопел. Выставил на стол блины, вазочку с вареньем, чашки и молча скрылся.
— Ты ешь, — баба Настя улыбнулась, — а я пока расскажу.
Они шумно прихлебнула чай.
— Наша семья тут давно живет. Сколько себя помним. И по договору…
— С кем?
Старушка усмехнулась.
— Какая разница? Главное, договор заключён. Каждое утро мы вычерпываем ночь. Как сделали дело, так утро и наступило.
— А без вас не наступит?
Баба Настя вздохнула.
— Думаешь, из ума выжила старая? Нет, не наступит. Только и нам хорошо не будет. Сама понимаешь, договор требует. Было пару раз, в войну, задерживали рассвет. Для наступления вроде. Сам Берия к нам приезжал. Захочешь, потом грамоты покажу, маме моей выписаны, я тогда еще девочка была.
— Я вам зачем?
— Двенадцать нас должно быть, чтобы управиться. Мне уже совсем в тягость, а мать твоя в город уехала. На замену только ты годишься.
Старушка замолчала. Покрутила в руках чашку.
— Ты подумай. Не справимся без тебя. Если не захочешь — Сашка тебя в обед к поезду отвезет. Только ты, прежде чем решить, сходи. Загляни в Колодезь. Сразу всё и поймешь.
Дальше разговор не клеился. Ольга допила чай и пошла в свою комнату. От усталости ныли руки. Она легла на кровать и, сама не ожидая, заснула.
Проснулась почти в полдень. На стуле её ждала выстиранная и выглаженная одежда. Ольга переоделась, с твердой уверенностью, что уедет немедленно, засунула вещи в чемодан. Вышла во двор в поисках хозяйки.
Не найдя бабу Настю, прошла по саду. И заплутав, на брела на колодец. Тот самый. Который старушка называла Колодезем.
Из темноты деревянного сруба тянуло прохладой и свежестью. Ольга взялась за ворот и, морщась от боли в мышцах, принялась крутить. Достала ведро, поставила на край сруба. И ахнула.
В темной воде, неспешные, как рыбы в аквариуме, пылили звезды. Маленькие и большие, с мохнатыми лучами, красные, белые, голубые, зеленые.
Не удержавшись, Ольга отпила глоток…
Хозяйка застала девушку на кухне. Ольга, напевая что-то, мыла посуду.
— Баб Насть, а мужчины, — девушка покраснела, — они почему нам не помогают?
Старушка хихикнула.
— Так им самое тяжёлое досталось. Они вечером из Колодезя обратно таскают. Мы-то под горку, а они наверх.
Вечером, сидя с бабой Настей на веранде, наблюдая закат и дожидаясь Сашку, Ольга отправила матери эсэмэску. “Я остаюсь”.
[COPYRIGHT]Александр "Котобус" Горбов[/COPYRIGHT] из "Книги пятничных рассказявок" https://author.today/work/23749
@DId2, спасибо
чудесный рассказ из живых и вкусных картинок
чудесный рассказ из живых и вкусных картинок
Создайте учетную запись или войдите в систему, чтобы комментировать
Вы должны быть участником, чтобы оставить комментарий
Создать аккаунт
Создайте учетную запись в нашем сообществе. Это просто!
Авторизоваться
У вас уже есть учетная запись? Войдите в систему здесь.