Стихи, которые нам нравятся

С видом на море.


Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечётку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на вёсла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.

II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчёсывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьёт уже
на набережной в неглиже.

III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.

IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь даёт как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.

V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнёт линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.

VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот ещё резон,
что это — временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берёт —
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!

VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зелёным туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
её и тьму других светил
залив бы с лёгкостью вместил.

VIII
Когда так много позади
всего, в особенности — горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство —
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.

Иосиф Бродский.

Я пишу тебе письма из старой своей берлоги,
Время серых и смелых, конечно, уже прошло.
Это логово волчье согрело, увы, не многих -
Я - последний язычник, хранящий его тепло.

Кто узнает во мне одинокого сына Хорса,
Если днём я иду, как и все, опустив глаза?
Этот маленький мир рассыпает запреты горстью,
Словно кто-то над ним произнёс в тишине: "Нельзя".

Я сбиваю с пути всех, поверивших в это слово,
/Отливаются пули по душу мою давно/.
Тот, кто старых богов заменил, в сотый раз, на новых -
Безусловно, запомнит однажды меня в лицо.

Я безжалостен там, где не знают стыда и меры,
Я пишу тебе письма... /читай между строк сама/.
К сожалению, зло - не банальнейший запах серы,
Не рога и копыта - всего лишь уход тепла.

Согревай меня в стужу /я первым тебя согрею/,
Время серых и смелых стучится твоей рукой.
Я - последний язычник, хранящий истоки веры
В христианского Бога, распятого над горой.

Снежный Рыцарь

Сжала руки под тёмной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?»
— Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Всё, что было. Уйдешь, я умру.»
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».

Анна Ахматова

***

Когда дерево вырастает из своей земли,
Обнажаются корни.
А ты вырастаешь из рубашки, в которой родился —
Вон уже руки торчат по локоть и голый пуп.
Во взрослении есть какая-то уязвимость:
Становишься нежным и клейким, как первый лист.
Вся пыль — на тебя. И тебе с ней придется жить
До первого и желаннейшего дождя.
Я помню все эти кривые торчащие корни,
Похожие на деревянных змей,
И дождь на глазах земляным становился соком,
И пахло надломленной зеленью —
Хруст
и треск —
Вздохнул полной грудью — по швам разошлось.
Пусть.
Старая, старая ткань.
Вроде не холодно, и на душе — исконность.
А дереву все одно — листья ли, корни ли.
Дереву все одно...
Дерево
все
одно.

Д. Серенко

Расстегни мне рубашку до третьей, смотри в глаза -
Вероятность того, что я выстою - так ничтожна...
/Ты на пятом ходу неуверенно бьёшь коня,
На шестом - я уверенно чувствую эндшпиль кожей/.
Не играй со мной ночью - ночью черным - черно,
Мои тёмные пешки чутко стоят у двери.
Нелинейная Дама в сливочном кимоно -
Я готов проиграть, не дойдя двух шагов до цели.
Чтобы снова увидеть как ты, склонясь ко мне,
Расставляешь фигуры, веришь в победу правых...
Пока черный король, улыбнувшись тебе во тьме,
Не предложит сыграть без мастей и одежд - на равных.

Расстегни мне рубашку до третьей, потом - я сам.
Кимоно на полу - белой коннице нет спасенья.
Я сожгу твои ноты: вилка, гарде, капкан -
Не играю по правилам. И не прошу прощенья.

© Снежный Рыцарь


Гениальный игрок ловит слово, как мяч, на лету,
Зная стиль и подачу крученых и резаных строчек.
Если я отойду, ты сыграешь в мою пустоту.
Но мы все еще здесь - это нас отличает от прочих.
Корт, конечно, из карт, где расставлены точки столиц,
Адреса неприсутствия /стоит ли это отметить?/
Я умею поймать твое слово у самой земли,
И отправить тебе за секунду до собственной смерти.
На трибунах за нас не болеют, но больше - горят,
На спасение им мы давно не оставили шанса.
Твоих бывших зовут именами, которыми я
Окрещу своих будущих, если решу отдышаться.
Мы удержим удар, за которым уже не нужны
Оправдания /кто говорит за секунду до взлета?/
Наш небесный судья, назначающий дни тишины,
Возвращает нам право самим попадать в переплеты.
Гениальный игрок идеален в борьбе, и в бреду,
И в любви, и в словах - подавай и угадывай почерк.
Если ты отойдешь, я сыграю в твою пустоту.
Но мы все еще здесь - это нас отличает от прочих.

© Кот Басё

Обнимайте детей сейчас
Без какой-то особой причины,
Просто, что они есть у вас.
Обнимайте и дочку, и сына.

И не важно, сколько им лет,
Кризис возраста - всё отговорки.
Если времени вечно нет,
Всё-равно обнимайте ребенка.

Не откладывайте на потом,
Не берите на это отсрочку,
Перед тем, как сесть за столом,
Обнимайте и сына и дочку.

Этой истине тысячи лет,
Но не можем никак научиться:
Дети - наш негасимый свет,
Смысл жизни, души частица.

И не ждите какой-то знак:
Ни пятерок, ни тестов, ни балов.
Обнимайте детей просто так,
Ведь на это и жизни мало.

Юзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышит:
«Мне привиделось страшное, я так за тебя испугался…»
Магда спит, как младенец, улыбается во сне, не слышит.
Он целует её в плечо, идёт на кухню, щёлкает зажигалкой.
Потом возвращается, смотрит, а постель совершенно пустая,
- Что за чёрт? – думает Юзек. – Куда она могла деться?..
«Магда умерла, Магды давно уже нет», – вдруг вспоминает,
И так и стоит в дверях, поражённый, с бьющимся сердцем…
Магде жарко, и что-то давит на грудь, она садится в постели.
- Юзек, я открою окно, ладно? - шепчет ему на ушко,
Гладит по голове, касается пальцами нежно, еле-еле,
Идёт на кухню, пьёт воду, возвращается с кружкой.
- Хочешь пить? – а никого уже нет, никто уже не отвечает.
«Он же умер давно!» - Магда на пол садится и воет белугой.
Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает.
А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу.

Елена Касьян

[MEDIASERVICE]https://youtu.be/Rad2wn-asPk[/MEDIASERVICE]

[COPYRIGHT]Кто видит сны и помнит имена,
Кто слышит трав прерывистые речи,
Кому ясны идущих дней предтечи,
Кому поёт влюбленная волна;

Тот, чья душа землёй убелена,
Кто бремя дум, как плащ, принял на плечи,
Кто возжигал мистические свечи,
Кого влекла Изиды пелена,

Кто не пошёл искать земной услады
Ни в плясках жриц, ни в оргиях менад,
Кто в чашу нег не выжал виноград,

Кто, как Орфей, нарушив все преграды,
Всё ж не извёл родную тень со дна, —
Тому в любви не радость встреч дана.[/COPYRIGHT]

Максимилиан Волошин

@Бакалавр, какие строки...

Выпрями спину, дитя мое. Ну!
Простолюдины
Гнутся. Потуже корсет затяну...
Выпрями спину!

Если упала, расшиблась, — не плачь.
Боль — только вспышка.
Каждой принцессе положен палач.
Спину, малышка!

В черную кухню ли, в келью, в петлю,
В обморок, в клетку...
Спину, дитя мое, — я так велю.
Выпрямись, детка!

Спину!.. Народ, как всегда, ликовал, —
Вон что творится...
На эшафот, или в грязный подвал, —
Спину, царица!

Если детей твоих, всех пятерых,
Девочек, сына...
Пусть тебе будет не стыдно за них.
Выпрями спину!

Значит, вот так — ни за что, ни про что —
Мальчика, дочек...
Господи, только б не вскрикнул никто!..
Спину, сыночек!..

О. Родионова

Я могу тебя очень ждать,
Долго-долго и верно-верно,
И ночами могу не спать
Год, и два, и всю жизнь, наверно!

Пусть листочки календаря
Облетят, как листва у сада,
Только знать бы, что все не зря,
Что тебе это вправду надо!

Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!

Все пройду, никого не коря,
Одолею любые тревоги,
Только знать бы, что все не зря,
Что потом не предашь в дороге.

Я могу для тебя отдать
Все, что есть у меня и будет.
Я могу за тебя принять
Горечь злейших на свете судеб.

Буду счастьем считать, даря
Целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
Что люблю тебя не напрасно!

Эдуард Асадов

Тихо. Сумерки. Бабье лето.
Четкий,
частый,
щемящий звук —
будто дерево рубят где-то.
Я засыпаю под этот звук.

Сон происходит в минувшем веке.
Звук этот слышится век назад.
Ходят веселые дровосеки,
рубят,
рубят
вишневый сад.

У них особые на то виды.
Им смешны витающие в облаках.
Они аккуратны.
Они деловиты.
У них подковки на сапогах.

Они идут, приминая травы.
Они топорами облечены.
Я знаю —
они, дровосеки, правы.
Эти деревья обречены.

Но птица вскрикнула,
ветка хрустнула,
и в медленном угасанье дня
что-то вдруг старомодно грустное,
как дождь, пронизывает меня.

Ну, полно, мне-то что быть в обиде!
Я - посторонний. Я - ни при чем.
Рубите вишневый сад!
Рубите!
Он исторически обречен.

Вздор — сантименты! Они тут лишни.
А ну, еще разик! Еще разок!
...И снова снятся мне
вишни, вишни,
красный-красный вишневый сок.

Ю. Левитанский



Расскажи мне, мой друг, что ты знаешь про этот мир?
Я здесь сорок веков, но, похоже, всё так же глуп.
Неусыпное око мой алый прожгло мундир,
Петропавловским шпилем языческий выгнув лук.
Старый бес у заутренней смотрит на кроткий Спас
и кусает антоновку, словно запретный плод.
Расскажи мне, мой друг, что за ангел так сглазил нас,
что тот яблочный сок вместо крови теперь течёт?
И когда я пойду за околицу, срезав путь
через самый кромешный невидимый дикий лес,
расскажи мне о мире немного, совсем чуть-чуть –
про высокие сосны и пахнущий миррой срез...
И про то, как однажды впервые заходишь в дом,
где ты не был не сорок, а сотню таких веков...
И касается мать тебя вышитым рукавом
и ладонь ледяную кладёт на горячий лоб.
И отец принимает твой слишком тяжёлый меч
и прожжённый мундир запирает во тьме в сундук.
Кроткий Спас обещает отныне тебя беречь
от тобой же придуманных, но ощутимых мук...

Расскажи мне, мой друг, - я поверю в любой сюжет.
Я здесь сорок веков, но, похоже, всё так же прост.
Расскажи мне все тайны, за тридцать чужих монет
не продав меня после в вечный библейский взвод.

Снежный Рыцарь

...Лишь истина окажется права,
в сердцах людей взойдёт её свеченье,
и обретут воскресшие слова
поступков драгоценное значенье.

Белла Ахмадулина

Не соревнуюсь я с творцами од,
Которые раскрашенным богиням
В подарок преподносят небосвод
Со всей землей и океаном синим.

Пускай они для украшенья строф
Твердят в стихах, между собою споря,
О звездах неба, о венках цветов,
О драгоценностях земли и моря.

В любви и в слове — правда мой закон.
И я пишу, что милая прекрасна,
Как все, кто смертной матерью рожден,
А не как солнце или месяц ясный.

Я не хочу хвалить любовь мою, —
Я никому ее не продаю!
Шекспир. Сонет 21 (Перевод С. Маршака)

Я сказала, раз и навсегда,
Больше этого не будет.
Ни сейчас, ни после, никогда
Голос твой мне сердце не разбудит.

Ты меня не любишь, и не надо
Думаешь, что буду умолять?
Так хотелось быть с тобою рядом
А теперь... но стоит ли страдать?

Я одна, но я не испугалась,
Я одна, но я себя найду.
И не думай, что с тобой расставшись,
Я к тебе, как нищая приду!

Ты не думай, ночью я не плачу,
Я уже давно спокойно сплю.
Только мыслями себя дурачу,
Что тебя по-прежнему люблю.

Это просто расшатались нервы,
Я не в силах совладать собой,
Это потому, что ты был первый
И вся жизнь наполнена тобой.

Буду я любить или не буду,
Только клином не сошёлся свет.
Знаю, что когда-нибудь забуду,
Думаешь, на свете лучше нет?

И покой душевный мне не нужен,
Позабыв свою былую грусть,
Я в другого, что тебя не хуже,
Как девчонка глупая влюблюсь!

Но боюсь, что рано или поздно
В памяти, тяжёлой на подъём,
Мне напомнят музыка и звёзды
О существовании твоём.

И, тогда спущусь я в ту долину,
Где текли счастливые года.
И пойму, что свет сошёлся клином
На тебе одном и навсегда!

Сильва Капутикян

**********
На эти стихи я когда то мелодию нашкрябал, получилась песня...
Вот только как Вам ее напеть. Голоса уж нет
Да и гитары тоже... 20 лет прошло...
И еще одна мелодия была, на стихи Асадова.

Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
- Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы…
А то ведь простая дворняга!

Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали…
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!

Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела…

Труп волны снесли под коряги…
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце - чистейшей породы!


***********
И что прекрасно, слышал эту песню в гитарном исполнении
Еще лет 10 назад, сейчас не могу найти. Если услышите, маякните,
буду благодарен.

Неразлюбившие жестоки,
А непростившие циничны.
Мы невозможно одиноки
и так же страшно безразличны.

Опять молчим о жизни личной
А впрочем, некому и слушать.
В руке табличка — «все отлично!»
И чек за проданную душу…

Непережившие утрату
Порой совсем невыносимы.
Мы каждый день спешим куда-то,
А жизнь идёт. Проходит мимо.

И понемногу сбившись в стаи,
Быть может, чуть сильнее стали.
Но не живя, а выживая,
Бросаем так, как нас бросали.

Уходим, чтоб не возвращали,
Не задержавшись на пороге,
Бредем в неведомые дали,
Но снова по чужой дороге.

Так проще: много не теряя,
Мы только ищем, ищем, ищем…
Быть может, кто-то где-то знает,
Как жить таким… неразлюбившим?

Автор: Марина Хеннинг

Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
И утром, расставаясь обернуться,
И помахать рукой, и улыбнуться,
И целый день, волнуясь, ждать вестей.

Как много тех, с кем можно просто жить,
Пить утром кофе, говорить и спорить…
С кем можно ездить отдыхать на море,
И, как положено – и в радости, и в горе
Быть рядом… Но при этом не любить…

Как мало тех, с кем хочется мечтать!
Смотреть, как облака роятся в небе,
Писать слова любви на первом снеге,
И думать лишь об этом человеке…
И счастья большего не знать и не желать.

Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полувзгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять…

Вот так и вьётся эта канитель –
Легко встречаются, без боли расстаются…
Все потому, что много тех, с кем можно лечь в постель.
И мало тех, с кем хочется проснуться.

Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
И жизнь плетёт нас, словно канитель,
Сдвигая, будто при гадании на блюдце.

Мы мечемся: работа… быт… дела…
Кто хочет слышать – всё же должен слушать,
А на бегу – заметишь лишь тела,
Остановитесь… чтоб увидеть душу.

Мы выбираем сердцем – по уму,
Порой боимся на улыбку – улыбнуться,
Но душу открываем лишь тому,
С которым и захочется проснуться…

Автор — Эдуард Асадов

Звёзды на небе видали меня в гробу.

Что ж, не посетую, не прокляну судьбу.

Эта беда не беда, мой друг, поверь,
Коль равнодушны к тебе человек и зверь.
Только представь себе: страстью вспыхнет звезда,

Ты же вдруг не сможешь ответить «да»...

Нет уж, если поровну любить нельзя,

Тем, кто любит больше, пусть буду я.
Вечный поклонник (мне по плечу эта роль)

Звёзд, для которых я — место пустое, ноль,

Снова и снова взгляд устремляя вверх,

Нет, не скажу, что одна мне милее всех.
Если же все звёзды погасит смерть,

Я научусь в пустое небо смотреть.

Тьмы всеохватной я полюблю торжество.

Надо привыкнуть — только-то и всего.


Уистен Хью Оден